Участник:QWERTY/От диктатуры к демократии

«От диктатуры к демократии» — методичка Джина Шарпа, написанная в 1993 году. Она является настольной книгой любого организатора революций (особенно цветных).

Вступление

Вступление наполнено проникновенными словами о людях, которые рисковали жизнью во время революции на площади Тяньаньмэнь или развала СССР.

Но для человека, который помнит, как ухудшилась жизнь с развалом СССР (особенно когда родители были «в системе», а потом система распалась), возникают несколько вопросов.

1. Является ли то, с чем мы боремся, диктатурой?
2. Является ли то, что мы строим, демократией?
3. Не ухудшится ли жизнь общества и лично нас, если «сотрясение основ» удастся?

Глава 1. Реалистичное представление о диктатуре

Диктатуры, несмотря на свой «железобетонный» вид, часто не могут противостоять организованному неповиновению людей.

Ни одно государственное устройство не может устоять организованному неповиновению. Потому что государство — это все мы.

Правда, ключевое слово — организованное неповиновение. Кто его организует и с какими целями? Даже группу студентов тяжело подговорить на «коллективное смывательство» (уход с нелюбимой/маловажной пары всей группой), что уж говорить о целом народе…

Падение диктатур не решило других проблем (нищеты, преступности и т.д.), но свело к минимуму страдания жертв гнёта и открыло путь к перестройке общества на основе более широкой демократии, свободы и социальной справедливости.

Уже в первых строках автор проговорился: цель данной методички — демократия ради демократии. Опыт показывает, что часто «жертвы гнёта» — это люди, которые хотят ничего не делать и за это что-то получать. Слова «демократия» и «свобода» давно стали buzzword’ами — словами, которые из-за неумеренного употребления потеряли свой смысл и часто применяются к вещам, ничего общего с демократией и свободой не имеющими. И чего стоит социальная справедливость, если не решены те самые нищета и преступность?

Несмотря на демократизацию общества, осталось ещё много несвободных стран: на 1993 год 31% людей живут в странах с военными диктатурами (Бирма), репрессивными монархиями (Саудовская Аравия), однопартийными системами (Китай), иностранной оккупацией (Тибет).

Всё верно. Хотя важнее не политическая свобода, а личная — институциональная и физическая возможность выбрать дело по душе, продвинуться в нём и получить вознаграждение за него.

Многие народы пребывают в состоянии быстрых перемен, но военные группировки, честолюбивые правители и прочие тянут их к диктатуре.

И снова Шарп проговаривается: если мы устраиваем переворот, то не усилим ли мы диктатуру?

К сожалению, прошлое остаётся с нами. Многие годы институты подстраивались под диктатуру, люди подвергались разобщению, становились неспособными доверять друг другу…

«Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем…» Вот только что делать народу, пока вместо системы один котлован?

В результате этого народ даже боялся подумать про сопротивление.

Шарп здесь более прав: чтобы революция случилась, нужна серьёзная обработка народа. В СССР это делали более 20 лет, пользуясь недостатками экономических реформ Хрущёва и совершенно импотентной пропагандой при Брежневе.

Положение в современных диктатурах может оказаться хуже, чем ранее. В прошлом люди ещё пытались оказывать сопротивление.

Дело в двух вещах.

1. Разделение труда. Когда ты делаешь небольшой кусок общего дела, чтобы существовать, достаточно отстранить тебя этого куска, и ты сломлен, ты отчаянно ищешь, как прокормиться.
2. У нас не одни цепи; у нас есть, что терять. Как минимум у большинства из нас к 1990-м годам была отдельная квартира с коммунальными удобствами. И рождаемость в такой обстановке — не «пальба в разные стороны, кто-то да и прорвётся», а два-три продуманных прицельных выстрела, каждый из детей сопровождается от рождения и до самостоятельности, и велика вероятность, что все они достигнут достойного существования. Потерять детей (или инфраструктуру по их воспитанию, или надежду, что у них есть будущее) тяжело.

Насильственные действия вызывают жестокие репрессии. Партизанская война точится долго и приводит к огромным потерям. А если партизаны победят — будущий режим станет ещё более диктаторским.

Вот тут Шарп абсолютно прав.

Военный переворот — рулетка: новая хунта может как провести демократические реформы, так и стать ещё большей диктатурой.

Аналогично.

Выборы часто имеют вид выборов, являясь строго контролируемым плебисцитом. Часто результаты выборов просто игнорируются.

При этом умалчивается, что случается с выборами в демократиях.

Задним числом мы можем вспомнить Украину-2004, когда народу не понравился результат его собственного голосования. И что? — они провели перевыборы.

В демократиях, чтобы ограничить выбор людей (как известно, проще выбрать из трёх сортов варенья, чем из тридцати), существуют цензы к кандидатам — они должны что-то сделать (а то и прямо внести деньги). Таким образом, реально кандидатами станут или самые богатые, или их ставленники. Экстремальный случай — США: выборная система устроена так, что кто-либо за пределами республиканской и демократической партий будет отсеян ещё до выборов.

Многие считают, что лишь международная помощь позволит свергнуть диктатора. Но обычно спаситель не появляется, а если и найдётся, обычно ему не стоит доверять (действует в собственных интересах, прямо «кидает» государство, появляется, когда диктатура и без того слаба).

И снова Шарп проговаривается о целях своей методички.

Давление международного сообщества может изрядно помочь сопротивлению. Но это давление обычно предпринимают, когда сопротивление есть.

Методичка писалась в те годы, когда «международное сообщество» было эвфемизмом для «США и их сателлиты».

Для успешной революции надо укрепить решимость, укрепить независимые социальные институты, создать силу сопротивления и разработать мудрый план.

От «мысию по древу» мы переходим к реальным планам действий, что нужно, чтобы провести революцию. Да, и не забудьте про коммуникацию — потому всё-таки, скорее всего, во главе революции окажется либо кто-то недовольный из элиты, либо зарубежное государство под прикрытием.

Глава 2. Опасность переговоров

Переговорами нельзя положить конец жестокости. Забастовка и следующие за ней переговоры позволят найти компромисс между работодателем и профсоюзом. А в вопросах фундаментального характера (религия, права человека, путь развития общества) переговоры не будут способом взаимоприемлемого решения проблемы. Надёжно обосновавшийся диктатор может и отказаться от переговоров.

Верно, с одной оговоркой. Чем проще человека загнать в угол и принудить к переговорам, тем больше вероятность, что переговоры удадутся. То есть, просто загнать в угол соседа-курильщика, если тот не бугай. Сложнее — вредного работодателя. Ещё сложнее — правительство. А если правительство (любое, и демократическое тоже) не в углу, оно может и отказаться от переговоров. Как минимум послать на хрен законные процедуры выражения общественного мнения вроде выборов.

У отдельных лиц демократического движения может возникнуть соблазн пойти на переговоры с диктатурой. Но предложение мира путём переговоров для диктатуры не будет искренним. Насилие может быть прекращено только самими диктаторами.

Более чем верно. И не обязательно если на противной стороне диктатура.

Когда диктатура сильна, но существует раздражающее сопротивление, диктатор может провести «переговоры», чтобы принудить оппозицию к выгодному для себя «миру».

«Или рясу снимите, или трусы наденьте». В прошлых абзацах Шарп говорил про насилие и репрессии — и тут получается какое-то сопротивление, от которого почему-то нельзя избавиться насильственным путём!

А если диктатура слаба, тем более с ней не надо идти на переговоры.

Ну разумеется. Хотя это уже не диктатура, а непонятно что.

Призывы к переговорам, когда на кону политические свободы, могут оказаться ловушкой со стороны диктаторов. Переговоры пригодны в одном-единственном случае: власть диктатора уничтожена и он пытается добраться до аэропорта.

Политические свободы важны лишь для человека, который реализовал свои личные свободы. А так — всё верно.

Результат переговоров часто определяется не справедливостью взглядов, а реальной силой каждой из сторон, возможными санкциями, если противная сторона нарушит соглашение, и возможными уступками.

Потому я и написал: «если тот не бугай». Сильный и «отмороженный» сам кому хочешь настучит по морде. А так верно, к тому же где вы видели уступчивых диктаторов?

У демократов нет ни возможных уступок диктаторам, ни общих целей с диктаторами, ни желания оставлять диктатору долю власти.

Снова-таки, верно — если перед нами настоящая диктатура (а не то, что обзывают «диктатурой» в 2000—2010-е).

Диктатор может пойти на уступки на переговорах, а затем грубо их нарушить.

Для этого не обязательно быть диктатором.

Там, где ставится вопрос по фундаментальным вопросам, важно сопротивление, а не переговоры. Наиболее мощное средство борьбы — ненасильственная борьба.

С последним можно поспорить. А фундаментальные вопросы — как должно быть устроено общество — действительно переговорами не решаются.

«Мир» для диктатора означает лишь подчинение его воле.

Верно.

Демократические переговорщики или международные эксперты могут мгновенно дать диктатору легитимность, которой ему не хватало. Не нужно предоставлять ему этот статус.

Верно.

Лидеры оппозиции могут вступить в переговоры из-за безнадёги. Но политическое неповиновение работает, и работает быстро: см. ГДР-1989, Чехословакию-1989, Сальвадор-1944, Гватемалу-1944, Филиппины-1986, Иран-1978.

Почему политическое неповиновение работает быстро — дело всё в том же разделении труда. К тому же современная экономика часто полагается на немногих специалистов, мастеров своего дела, но не сведущих в политике — им-то и легко затуманить мозги. Чем более однобока экономика, тем проще её парализовать. Рассмотрим каждую из революций.

Сальвадор- и Гватемала-1944. Оба диктатора были ставленниками США и довели страну до того, что их не поддерживала даже собственная армия.

Иран-1978. Одна из немногих революций, произошедших без зарубежной помощи, связано это с откровенно «зажравшимся» монархом Пехлеви-младшим. Слабости его режима: не сумел победить бедность, однобокая экономика. Каналом коммуникации были мечети, великий аятолла (это его титул) Хомейни пользовался всенародной поддержкой. Однако она станет немалым предостережением: вместо демократии можно получить религиозный фундаментализм и одеть женщин в никаб.

Филиппины-1986. Перед нами была одна из первых попыток США сменить власть, даже с «сакральными жертвами» (Бенигно Акино). Слабости диктатора Маркоса: «кумовской капитализм» и накопившийся внешний долг, большое количество нелегального оружия, в конце правления он не мог полагаться даже на своих военных. Канал коммуникации — католическое «Радио Веритас».

ГДР- и Чехословакия-1989. Дело, очевидно, в том, что СССР де-факто отказался от своих сателлитов, и в этом слабость: прозападные настроения были настолько сильны, что без помощи СССР все эти страны рано или поздно перешли бы на западные рельсы. К тому же исходные режимы явно не были диктаторскими, и войска ни разу не применялись. Каналы коммуникации — предположительно церковь и студенческие общежития.