Стихи о войне: различия между версиями

Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации Перейти к поиску
 
(не показаны 24 промежуточные версии 11 участников)
Строка 12: Строка 12:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Строка 78: Строка 78:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Асеев''' Николай Николаевич ([[rwp:Асеев, Николай Николаевич|1889—1963]]) ==
[[Файл:Николай Асеев.jpg|thumb|200px|Николай Асеев]]
'''«Надежда» (1943)'''
<spoiler>
<poem>
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
 
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё, —
 
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
 
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
 
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
 
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
'''День Победы. И в огнях салюта…'''
'''«День Победы. И в огнях салюта…»'''
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 107: Строка 145:


И вот так четыре горьких года,
И вот так четыре горьких года,
День за днём… невероятный счет!
День за днём… невероятный счёт!
Ради нашей чести и свободы
Ради нашей чести и свободы
Всё сумел и одолел народ.
Всё сумел и одолел народ.
Строка 191: Строка 229:
За жизнь, за тебя, за родные края
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры …
И пусть между нами сейчас километры…
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
Ты здесь, ты со мною, родная моя!


В холодной ночи, под неласковым небом,
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поёшь
Склонившись, мне тихую песню поёшь
И вместе со мною к далеким победам
И вместе со мною к далёким победам
Солдатской дорогой незримо идёшь.
Солдатской дорогой незримо идёшь.


Строка 206: Строка 244:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
'''Не бывать тебе в живых…''' (1921)
'''«Не бывать тебе в живых…»''' (1921)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 229: Строка 267:
Впереди была только смерть…
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Прямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
«Жизнь свою за други своя»,
Строка 238: Строка 276:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
'''Земли потрескавшейся корка…''' (1952)
'''«Земли потрескавшейся корка…»''' (1952)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Земли потрескавшейся корка.
Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года…
Война. Далёкие года…
Мой друг мне крикнул:
Мой друг мне крикнул:
— Есть махорка?.
— Есть махорка?.
Строка 284: Строка 322:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
Строка 313: Строка 351:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
Строка 361: Строка 399:
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Когда он не вернулся из боя.


Строка 381: Строка 419:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
Строка 420: Строка 458:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
'''Мне ворон чёрный смерти не пророчил…''' (1944)
'''«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…»''' (1944)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 448: Строка 486:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
Строка 474: Строка 512:
Зрачками тускнеющих глаз
Зрачками тускнеющих глаз
Блеснёт немеркнущий свет!
Блеснёт немеркнущий свет!
</poem>
</spoiler>
'''Наступление''' (1914)
<spoiler>
<poem>
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|род. 1928]]) ==
== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|1928—2018]]) ==
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
'''Баллада о матери'''  
'''Баллада о матери'''  
Строка 534: Строка 606:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
'''Я столько раз видала рукопашный…'''  
'''«Я столько раз видала рукопашный…»''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 547: Строка 619:
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Я принесла домой с фронтов России…'''  
'''«Я принесла домой с фронтов России…»'''  
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 588: Строка 660:
Беспокойную дочку ждёт…
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.


Отогрелись мы еле-еле.
Отогрелись мы еле-еле.
Строка 620: Строка 692:


— Знаешь, Зинка, я против грусти,
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
Мама, мамка твоя живёт.


У меня есть друзья, любимый,
У меня есть друзья, любимый,
Строка 634: Строка 706:
Чтоб тебя она не ждала?!
Чтоб тебя она не ждала?!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Запас прочности''' <poem>
'''Запас прочности'''
<spoiler>
<poem>
До сих пор не совсем понимаю,
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Как же я, и худа, и мала,
Строка 647: Строка 721:
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Бинты'''  
'''Бинты''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 697: Строка 771:
Перед собой,
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
Как почти безнадёжно
«Сестрица!»
«Сестрица!»
Кто-то там,
Кто-то там,
Строка 758: Строка 832:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Дудин''' Михаил Александрович ([[rwp:Дудин, Михаил Александрович|1916—1993]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:RIAN archive 681908 Poet Mikhail Dudin.jpg|thumb|200px|Михаил Дудин]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
'''Соловьи''' (1942)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Хотят ли русские войны?
О мёртвых мы поговорим потом.
Спросите вы у тишины
Смерть на войне обычна и сурова.  
над ширью пашен и полей
И всё-таки мы воздух ловим ртом
и у берёз и тополей.
При гибели товарищей. Ни слова
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Не только за свою страну
Не говорим. Не поднимая глаз,
солдаты гибли в ту войну,
В сырой земле выкапываем яму.
а чтобы люди всей земли
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
спокойно видеть сны могли.
Остался только пепел, да упрямо
Под шелест листьев и афиш
 
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Обветренные скулы сведены.
Пусть вам ответят ваши сны,
Триста пятидесятый день войны.
хотят ли русские войны.
 
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
 
Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,
 
Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.  
Загар сначала отошёл с лица,
Потом оно, темнея, каменело.
 
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защёлкал.
 
Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто сразу вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всём забыл,
Высвистывая тонкие колена.
 
Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы ещё едва означась,
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.
 
Как время, по траншеям тёк песок.
К воде тянулись корни у обрыва,
И ландыш, приподнявшись на носок,  
Заглядывал в воронку от разрыва.
 
Ещё минута — задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.


Да, мы умеем воевать,
Ещё мгновенье — перекосит рот
но не хотим, чтобы опять
От сердце раздирающего крика.  
солдаты падали в бою
Но успокойся, посмотри: цветёт,  
на землю грустную свою.
Цветёт на минном поле земляника!
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Лесная яблонь осыпает цвет,
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
Пропитан воздух ландышем и мятой…
'''Война''' (1942)
А соловей свистит. Ему в ответ
<spoiler>
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
<poem>
 
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Звенят стрижи. Малиновки поют.  
Это вовсе не дымное поле сраженья,
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Это даже не смерть и отвага. Она
Раскидан настороженный уют
В каждой капле находит своё выраженье.
Тяжёлым громыхающим снарядом.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
 
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
А мир гремит на сотни верст окрест,
Это — боль головная, что ломит висок;
Как будто смерти не бывало места,  
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Шумит неумолкающий оркестр,
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
И нет преград для этого оркестра.
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
 
Это — кровью омытые письма мои,
Весь этот лес листом и корнем каждым,  
Что написаны криво на ложе винтовок;
Ни капли не сочувствуя беде,
Это — в жизни короткой последний рассвет
С невероятной, яростною жаждой
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
 
Беззаветная гибель на поле сраженья.
Да, это жизнь. Её живые звенья,
Её крутой, бурлящий водоём.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своём.
 
Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,  
Смотрел на нас и молча ждал конца.
 
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны.
 
Он не дожил, не долюбил, не допил,  
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.
 
И, может быть, в песке, в размытой глине,  
Захлёбываясь в собственной крови,
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
 
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
У той поджигородовской берёзы
Ты всмотришься в зелёный водоём.
 
Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.
 
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мёртвых мы поговорим потом.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Солдатская песня''' (1954)
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
'''На фотографии в газете…'''
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
На фотографии в газете
Путь далёк у нас с тобою,
нечётко изображены
Веселей, солдат, гляди!
бойцы, ещё почти что дети,
Вьётся знамя полковое,
герои мировой войны.
Командиры впереди.
Они снимались перед боем
 
в обнимку, четверо у рва.
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
И было небо голубое,
    А для тебя, родная,
была зелёная трава.
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
 
Каждый воин, парень бравый,  
Смотрит соколом в строю.  
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою.
 
Пусть враги запомнят это:
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо повторим.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,  
    Солдаты — в поход!
</poem>
</spoiler>
'''И нет безымянных солдат''' (1969)
<spoiler>
<poem>
Гремят над землею раскаты.
Идёт за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.
 
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
 
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
 
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнаёт старшина.
 
У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.
 
Одна у нас в жизни Присяга,
И Родина тоже одна.
Солдатского сердца отвага
И верность любви отдана.


Никто не знает их фамилий,
Летят из далёкого края,
о них ни песен нет, ни книг.
Как ласточки, письма любви.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Ты вспомни меня, дорогая,
и чей-то первый ученик.
Ты имя мое назови.
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Забыть тот горький год неблизкий
Играют горнисты тревогу.
мы никогда бы не смогли.
Тревогу горнисты трубят.
По всей России обелиски,
Уходят солдаты в дорогу.
как души, рвутся из земли.
И нет безымянных солдат.
…Они прикрыли жизнь собою, —
жить начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зелёная трава.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Вставай, страна огромная,
Хотят ли русские войны?
Вставай на смертный бой
Спросите вы у тишины
С фашистской силой тёмною,
над ширью пашен и полей
С проклятою ордой!
и у берёз и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Пусть ярость благородная
Не только за свою страну
Вскипает, как волна,
солдаты гибли в ту войну,
Идёт война народная,
а чтобы люди всей земли
Священная война!
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Как два различных полюса
Да, мы умеем воевать,
Во всём враждебны мы,
но не хотим, чтобы опять
За свет и мир мы боремся,
солдаты падали в бою
Они — за царство тьмы.
на землю грустную свою.
 
Спросите вы у матерей,
Пусть ярость благородная
спросите у жены моей,
Вскипает, как волна, —
и вы тогда понять должны,
Идёт война народная,
хотят ли русские войны.
Священная война!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Дадим отпор душителям
== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Всех пламенных идей,
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
Насильникам, грабителям,
'''Война''' (1942)
Мучителям людей!
<spoiler>
<poem>
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит своё выраженье.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Пусть ярость благородная
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
Вскипает, как волна, —  
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
Идёт война народная,
'''«На фотографии в газете…»''' (1974)
Священная война!
<spoiler>
<poem>
На фотографии в газете
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Не смеют крылья чёрные
Никто не знает их фамилий,
Над родиной летать.
о них ни песен нет, ни книг.
Поля её просторные
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Не смеет враг топтать!
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя, —
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Пусть ярость благородная
Забыть тот горький год неблизкий
Вскипает, как волна, —  
мы никогда бы не смогли.
Идёт война народная,
По всей России обелиски,
Священная война!
как души, рвутся из земли.
 
…Они прикрыли жизнь собою, —
Гнилой фашистской нечисти
жить начинавшие едва,
Загоним пулю в лоб,
чтоб было небо голубое,
Отребью человечества
была зелёная трава.
Сколотим крепкий гроб!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
<spoiler>
<poem>
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Строка 913: Строка 1154:
Священная война!
Священная война!


Пойдём ломить всей силою,
Как два различных полюса
Всем сердцем, всей душой
Во всём враждебны мы,
За землю нашу милую,
За свет и мир мы боремся,
За наш Союз большой.
Они — за царство тьмы.


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Строка 923: Строка 1164:
Священная война!
Священная война!


Встаёт страна огромная,
Дадим отпор душителям
Встаёт на смертный бой
Всех пламенных идей,
С фашистской силой тёмною
Насильникам, грабителям,
С проклятою ордой.
Мучителям людей!


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —  
Вскипает, как волна, —  
Идёт война народная,
Идёт война народная,
Священная война.
Священная война!
</poem>
</spoiler>
'''Два друга''' (1943)
<spoiler>
<poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


Они точно братья сроднились,
Не смеют крылья чёрные
Делили и хлеб и табак,
Над родиной летать.
И рядом их ленточки вились
Поля её просторные
В огне непрерывных атак.
Не смеет враг топтать!


В штыки ударяли два друга, —
Пусть ярость благородная
И смерть отступала сама!
Вскипает, как волна, —  
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
Идёт война народная,
— Ходи веселей, Кострома!
Священная война!


Но вот под осколком снаряда
Гнилой фашистской нечисти
Упал паренёк костромской…
Загоним пулю в лоб,
— Со мною возиться не надо, —
Отребью человечества
Он другу промолвил с тоской. —
Сколотим крепкий гроб!


Я знаю, что больше не встану, —
Пусть ярость благородная
В глазах беспросветная тьма…
Вскипает, как волна, —  
— О смерти задумал ты рано!
Идёт война народная,
Ходи веселей, Кострома!
Священная война!
 
Пойдём ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой.


И бережно поднял он друга,
Пусть ярость благородная
Но сам застонал и упал.
Вскипает, как волна,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Идёт война народная,
Товарищ чуть слышно сказал.
Священная война!


Теряя сознанье от боли,
Встаёт страна огромная,
Себя подбодряли дружки,
Встаёт на смертный бой
И тихо по снежному полю
С фашистской силой тёмною
К своим доползли моряки.
С проклятою ордой.


Умолкла свинцовая вьюга,
Пусть ярость благородная
Пропала смертельная тьма…
Вскипает, как волна,
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Идёт война народная,
— Ходи веселей, Кострома!
Священная война.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Два друга''' (1943)
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
'''Бородино''' (1837)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Дрались по-геройски, по-русски
Москва, спалённая пожаром,
Два друга в пехоте морской:
      Французу отдана?
Один паренёк был калужский,
Ведь были ж схватки боевые,
Другой паренёк — костромской.
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


— Да, были люди в наше время,
Они точно братья сроднились,
Не то, что нынешнее племя:
Делили и хлеб и табак,
      Богатыри — не вы!
И рядом их ленточки вились
Плохая им досталась доля:
В огне непрерывных атак.
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
      Не отдали б Москвы!


Мы долго молча отступали,
В штыки ударяли два друга,
Досадно было, боя ждали,
И смерть отступала сама!
      Ворчали старики:
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
«Что ж мы? на зимние квартиры?
— Ходи веселей, Кострома!
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?»


И вот нашли большое поле:
Но вот под осколком снаряда
Есть разгуляться где на воле!
Упал паренёк костромской…
      Построили редут.
— Со мною возиться не надо,
У наших ушки на макушке!
Он другу промолвил с тоской.
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки
      Французы тут как тут.


Забил заряд я в пушку туго
Я знаю, что больше не встану, —
И думал: угощу я друга!
В глазах беспросветная тьма…
      Постой-ка, брат мусью!
— О смерти задумал ты рано!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Ходи веселей, Кострома!
Уж мы пойдём ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!


Два дня мы были в перестрелке.
И бережно поднял он друга,
Что толку в этакой безделке?
Но сам застонал и упал.
      Мы ждали третий день.
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Повсюду стали слышны речи:
Товарищ чуть слышно сказал.
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Прилёг вздремнуть я у лафета,
Теряя сознанье от боли,
И слышно было до рассвета,
Себя подбодряли дружки,
      Как ликовал француз.
И тихо по снежному полю
Но тих был наш бивак открытый:
К своим доползли моряки.
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


И только небо засветилось,
Умолкла свинцовая вьюга,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Пропала смертельная тьма…
      Сверкнул за строем строй.
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Полковник наш рожден был хватом:
— Ходи веселей, Кострома!
Слуга царю, отец солдатам…
</poem>
Да, жаль его: сражён булатом,
</spoiler>
      Он спит в земле сырой.
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


И молвил он, сверкнув очами:
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
«Ребята! не Москва ль за нами?
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
      Умрёмте же под Москвой,
'''Бородино''' (1837)
Как наши братья умирали!»
<spoiler>
И умереть мы обещали,
<poem>
И клятву верности сдержали
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
       Мы в Бородинский бой.
Москва, спалённая пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
       Про день Бородина!


Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
— Да, были люди в наше время,
Французы двинулись, как тучи,
Не то, что нынешнее племя:
       И всё на наш редут.
       Богатыри — не вы!
Уланы с пёстрыми значками,
Плохая им досталась доля:
Драгуны с конскими хвостами,
Немногие вернулись с поля…
Все промелькнули перед нам,
Не будь на то господня воля,
       Все побывали тут.
       Не отдали б Москвы!


Вам не видать таких сражений!..
Мы долго молча отступали,
Носились знамёна, как тени,
Досадно было, боя ждали,
       В дыму огонь блестел,
       Ворчали старики:
Звучал булат, картечь визжала,
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Рука бойцов колоть устала,
Не смеют, что ли, командиры
И ядрам пролетать мешала
Чужие изорвать мундиры
       Гора кровавых тел.
       О русские штыки?»


Изведал враг в тот день немало,
И вот нашли большое поле:
Что значит русский бой удалый,
Есть разгуляться где на воле!
       Наш рукопашный бой!..
       Построили редут.
Земля тряслась — как наши груди,
У наших ушки на макушке!
Смешались в кучу кони, люди,
Чуть утро осветило пушки
И залпы тысячи орудий
И леса синие верхушки —
       Слились в протяжный вой…
       Французы тут как тут.


Вот смерклось. Были все готовы
Забил заряд я в пушку туго
Заутра бой затеять новый
И думал: угощу я друга!
       И до конца стоять…
       Постой-ка, брат мусью!
Вот затрещали барабаны —
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
И отступили бусурманы.
Уж мы пойдём ломить стеною,
Тогда считать мы стали раны,
Уж постоим мы головою
       Товарищей считать.
       За родину свою!


Да, были люди в наше время,
Два дня мы были в перестрелке.
Могучее, лихое племя:
Что толку в этакой безделке?
       Богатыри — не вы.
       Мы ждали третий день.
Плохая им досталась доля:
Повсюду стали слышны речи:
Немногие вернулись с поля.
«Пора добраться до картечи!»
Когда б на то не божья воля,
И вот на поле грозной сечи
       Не отдали б Москвы!
      Ночная пала тень.
</poem>
 
</spoiler>
Прилёг вздремнуть я у лафета,
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
И слышно было до рассвета,
<spoiler>
       Как ликовал француз.
<poem>
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


                      1
И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
      Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
      Он спит в земле сырой.


Всю ночь у пушек пролежали
И молвил он, сверкнув очами:
Мы без палаток, без огней,
«Ребята! не Москва ль за нами?
Штыки вострили да шептали
      Умрёмте же под Москвой,
Молитву родины своей.
Как наши братья умирали!»
Шумела буря до рассвета;
И умереть мы обещали,
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.
 
                      2
 
Пробили зорю барабаны,
Восток туманный побелел,
И от врагов удар нежданый
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
        Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
И клятву верности сдержали
        Мы в бородинский бой.
      Мы в Бородинский бой.


                      3
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
      И всё на наш редут.
Уланы с пёстрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Что Чесма, Рымник и Полтава?
Вам не видать таких сражений!..
Я вспомня леденею весь,
Носились знамёна, как тени,
Там души волновала слава,
      В дыму огонь блестел,
Отчаяние было здесь.
Звучал булат, картечь визжала,
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Рука бойцов колоть устала,
Гром грянул, завизжали пули,
        Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
        Из моего ружья.
 
                      4
 
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
Уж я не помню ничего.
Шесть раз мы уступали поле
Врагу и брали у него.
Носились знамёна как тени,
Я спорил о могильной сени,
        В дыму огонь блестел.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.
      Гора кровавых тел.


                      5
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
      Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой…


Живые с мёртвыми сравнялись.
Вот смерклось. Были все готовы
И ночь холодная пришла,
Заутра бой затеять новый
И тех, которые остались,
      И до конца стоять…
Густою тьмою развела.
Вот затрещали барабаны —
И батареи замолчали,
И отступили бусурманы.
И барабаны застучали,
Тогда считать мы стали раны,
        Противник отступил:
      Товарищей считать.
Но день достался нам дороже!
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


                      6
Да, были люди в наше время,
 
Могучее, лихое племя:
И крепко, крепко наши спали
      Богатыри — не вы.
Отчизны в роковую ночь.
Плохая им досталась доля:
Мои товарищи, вы пали!
Немногие вернулись с поля.
Но этим не могли помочь.
Когда б на то не божья воля,
Однако же в преданьях славы
      Не отдали б Москвы!
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
[[#вернуться к содержанию]]
<spoiler>
<poem>
 
                      1
 
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.
 
                      2


== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
Пробили зорю барабаны,
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
Восток туманный побелел,
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
И от врагов удар нежданый
<spoiler>
На батарею прилетел.
<poem>
И вождь сказал перед полками:
Во вражьем стане цели он разведал,
«Ребята, не Москва ль за нами?
Мечтал о встрече с милой над письмом,
        Умрёмте ж под Москвой,
Читал статью про скорую победу,
Как наши братья умирали»
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
И мы погибнуть обещали,
Мы с друга окровавленного сняли
И клятву верности сдержали
Осколком просверлённый партбилет,
        Мы в бородинский бой.
Бумажник, серебристые медали.
 
А лейтенанту было двадцать лет…
                      3
Берёт перо, согбен и озабочен,
Бумажный демон, писарь полковой.
О самом страшном пишет покороче
Привычною, недрогнувшей рукой.
Беду в письмо, выплескивая разом,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Что никакой прочувствованной фразой
Нельзя утешить плачущую мать».
Она в слезах утопит своё горе,
Покуда мы, крещённые огнём,
Врага утопим в пенящемся море,
На виселицу Гитлера сведём.
И женщина инстинктом материнским
Отыщет сына дальние следы
В Курляндии, под елью исполинской,
На скате безымянной высоты
Седая мать увидит изумлённо
На зелени могилы дорогой
Венок лугов, как яркая корона.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Что Чесма, Рымник и Полтава?
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
Я вспомня леденею весь,
'''Внимая ужасам войны…''' (1855 или 1856)
Там души волновала слава,
<spoiler>
Отчаяние было здесь.
<poem>
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Внимая ужасам войны,
Гром грянул, завизжали пули,
При каждой новой жертве боя
        Перекрестился я.
Мне жаль не друга, не жены,
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Мне жаль не самого героя…
Душа от мщения тряслася,
Увы! утешится жена,
И пуля смерти понеслася
И друга лучший друг забудет;
        Из моего ружья.
Но где-то есть душа одна —
 
Она до гроба помнить будет!
                      4
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Уж я не помню ничего.
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
Шесть раз мы уступали поле
<spoiler>
Врагу и брали у него.
<poem>
Носились знамёна как тени,
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
Я спорил о могильной сени,
Стали тихими наши дворы,
        В дыму огонь блестел.
Наши мальчики головы подняли,
На пушки конница летала,
Повзрослели они до поры,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


На пороге едва помаячили
                      5
И ушли за солдатом — солдат…
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад


Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Живые с мёртвыми сравнялись.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И ночь холодная пришла,
И себя не щадите вы, и всё-таки
И тех, которые остались,
Постарайтесь вернуться назад.
Густою тьмою развела.
 
И батареи замолчали,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
И барабаны застучали,
Вместо свадеб — разлуки и дым.
        Противник отступил:
Наши девочки платьица белые
Но день достался нам дороже! —
Раздарили сестрёнкам своим.
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


Сапоги — ну куда от них денешься?
                      6
Да зелёные крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведём с ними счёты потом.


Пусть болтают, что верить вам не во что,
И крепко, крепко наши спали
Что идёте войной наугад…
Отчизны в роковую ночь.
До свидания, девочки! Девочки,
Мои товарищи, вы пали!
Постарайтесь вернуться назад.
Но этим не могли помочь. —
Однако же в преданьях славы
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
'''Волжская баллада''' (1945)
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Во вражьем стане цели он разведал,
Третий год ей земля горяча —
Мечтал о встрече с милой над письмом,
С той поры как солдатской дорогой войны
Читал статью про скорую победу,
Муж ушёл, сапогами стуча.
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
На четвёртом году прибывает пакет.
Мы с друга окровавленного сняли
Почерк в нём незнаком и суров:
Осколком просверлённый партбилет,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Бумажник, серебристые медали.
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
А лейтенанту было двадцать лет…
Председатель даёт подорожную ей.
Берёт перо, согбен и озабочен,
То надеждой, то горем полна,
Бумажный демон, писарь полковой.
На другую солдатку оставив детей,
О самом страшном пишет покороче
Едет в город Саратов она.
Привычною, недрогнувшей рукой.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Беду в письмо, выплёскивая разом,
Как найти в нём родные следы?
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Много раненых братьев, отцов и мужей
Что никакой прочувствованной фразой
На покое у волжской воды.
Нельзя утешить плачущую мать».
Наконец её доктор ведёт в тишине
Она в слезах утопит своё горе,
По тропинкам больничных ковров.
Покуда мы, крещённые огнём,
И, притихшая, слышит она, как во сне:
Врага утопим в пенящемся море,
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
На виселицу Гитлера сведём.
Нерастраченной нежности женской полна,
И женщина инстинктом материнским
И калеку Наталья ждала,
Отыщет сына дальние следы
Но того, что увидела, даже она
В Курляндии, под елью исполинской,
Ни понять, ни узнать не могла.
На скате безымянной высоты
Он хозяином был её дум и тревог,
Седая мать увидит изумлённо
Запевалой, лихим кузнецом.
На зелени могилы дорогой
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Венок лугов, как яркая корона.
С перекошенным, серым лицом?
Возложенный неведомой рукой.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
Повалившись в кровать головой,
От латышей — сынку? сибиряку?
В голос вдруг закричала, завыла она:
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Перехлестнёт горячую тоску.
Лишь в глазах у него два горячих луча.
</poem>
Что он скажет — безрукий, немой!
</spoiler>
И сурово Наталья глядит на врача:
<br clear=all>
— Собирайте, он едет домой.
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Не узнать тебе друга былого, жена, —
 
Пусть как память живёт он в дому.
== '''Маршак''' Самуил Яковлевич ([[rwp:Маршак, Самуил Яковлевич|1887—1964]]) ==
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она,
[[Файл:Самуил Маршак.jpg|thumb|200px|Самуил Маршак]]
Все втроём поклонитесь ему!
'''«Плакат 1941 года»''' (1941)
Причитали соседки над женской судьбой,
<spoiler>
Горевал её горем колхоз.
<poem>
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
Ты каждый раз, ложась в постель,
И никто не видал её слез…
Смотри во тьму окна
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
И помни, что метёт метель
Только вдруг, словно годы назад,
И что идёт война.
Под окном раздаются мужские шаги,
</poem>
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своём.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
 
'''«Победа»''' (9 мая 1945 года)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Когда командир, чтоб сдержать врага,
И вот Победа. Столько дней —
На смерть позвал смельчаков,
В промозглой сырости похода,
Первым из строя на два шага
В горячих мастерских завода,
Вышел Сергей Кусков.
В боях — мы думали о ней!
Последний танк в дыму вороном
 
От его руки запылал,
В ней всё, что дорого и свято, —
И, выполнив долг,
Судьба народа, честь страны,
Под вражьим огнём
В ней участь сына, память брата,
На землю Кусков упал.
Любовь невесты и жены.
Посмертно «Героем» его нарекли.
 
Но когда спустилась мгла,
Под орудийные раскаты
Женщина
Москва ликует в этот час, —
                в пепле родной земли
Как будто затемненье снято
Живым его нашла.
С открытых лиц, счастливых глаз.
От вражьего взгляда укрыла его
</poem>
Густою лесною тьмой.
</spoiler>
Прохладой летом лечила его,
<br clear=all>
Теплом лечила зимой.
 
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Она зашептала:
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
                          — Молчи! —
'''«Внимая ужасам войны…»''' (1855 или 1856)
Тяжкие звуки чужих шагов
<spoiler>
Он услыхал в ночи.
<poem>
На дорогах чужого металла звон,
Внимая ужасам войны,
Голоса чужие в селе.
При каждой новой жертве боя
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Мне жаль не друга, не жены,
Я на родной земле!
Мне жаль не самого героя…
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
Увы! утешится жена,
И вдруг на все голоса
И друга лучший друг забудет;
До границы на сотни вёрст кругом
Но где-то есть душа одна
Зазвенели в ответ леса.
Она до гроба помнить будет!
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Средь лицемерных наших дел
Задрожали враги.
И всякой пошлости и прозы
Теперь им мерещились по ночам
Одни я в мире подсмотрел
Повсюду его шаги.
Святые, искренние слёзы —
Предатель болтается на столбе,
То слёзы бедных матерей!
Мост — на сотни кусков,
Им не забыть своих детей,
Записка в пустой штабной избе:
Погибших на кровавой ниве,
«Был Сергей Кусков».
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Его ловили в густом бору
== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Два отборных полка.
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Его повесили на миру
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
На площади городка.
Палач, довольный, спешит на ночлег.
Но граната летит из кустов.
Смеётся поднявшийся человек:
«Я — Сергей Кусков».
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
'''Смерть сапёра''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мы время по часам заметили
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
И кверху поползли по склону.
Стали тихими наши дворы,
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
Наши мальчики головы подняли,
У края вражьей обороны.
Повзрослели они до поры,


Вот там она, и там, и тут она
На пороге едва помаячили
Везде, везде, до самой кручи.
И ушли за солдатом — солдат…
Как паутиною опутана
До свидания мальчики! Мальчики,
Вся проволкою колючей.
Постарайтесь вернуться назад


Он наших мыслей не подслушивал
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
И не заглядывал нам в душу.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Он из конюшни вниз обрушивал
И себя не щадите вы, и всё-таки
Свой бешеный огонь по Зуше.
Постарайтесь вернуться назад.


Прожекторы, как ножки циркуля,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Лучом вонзались в коновязи.
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Прямые попаданья фыркали
Наши девочки платьица белые
Фонтанами земли и грязи.
Раздарили сестрёнкам своим.


Но чем обстрел дымил багровее,
Сапоги — ну куда от них денешься?
Тем равнодушнее к осколкам,
Да зелёные крылья погон…
В спокойствии и хладнокровии
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Работали мы тихомолком.
Мы сведём с ними счёты потом.


Со мною были люди смелые.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Я знал, что в проволочной чаще
Что идёте войной наугад…
Проходы нужные проделаю
До свидания, девочки! Девочки,
Для битвы завтра предстоящей.
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Вдруг одного сапёра ранило.
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
Он отползал от вражьих линий,
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
Привстал, и дух от боли заняло,
'''Волжская баллада''' (1945)
И он упал в густой полыни.
<spoiler>
 
<poem>
Он приходил в себя урывками,
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Осматривался на пригорке
Третий год ей земля горяча —
И щупал место под нашивками
С той поры как солдатской дорогой войны
На почерневшей гимнастёрке.
Муж ушёл, сапогами стуча.
 
На четвёртом году прибывает пакет.
И думал: глупость, оцарапали,
Почерк в нём незнаком и суров:
И он отвалит от Казани,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
К жене и детям вверх к Сарапулю,
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
И вновь и вновь терял сознанье.
Председатель даёт подорожную ей.
 
То надеждой, то горем полна,
Всё в жизни может быть издержано,
На другую солдатку оставив детей,
Изведаны все положенья,
Едет в город Саратов она.
Следы любви самоотверженной
А Саратов велик. От дверей до дверей
Не подлежат уничтоженью.
Как найти в нём родные следы?
 
Много раненых братьев, отцов и мужей
Хоть землю грыз от боли раненый,
На покое у волжской воды.
Но стонами не выдал братьев,
Наконец её доктор ведёт в тишине
Врождённой стойкости крестьянина
По тропинкам больничных ковров.
И в обмороке не утратив.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
 
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
Его живым успели вынести.
Нерастраченной нежности женской полна,
Час продышал он через силу.
И калеку Наталья ждала,
Хотя за речкой почва глинистей,
Но того, что увидела, даже она
Там вырыли ему могилу.
Ни понять, ни узнать не могла.
 
Он хозяином был её дум и тревог,
Когда, убитые потерею,
Запевалой, лихим кузнецом.
К нему сошлись мы на прощанье,
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Заговорила артиллерия
С перекошенным, серым лицом?
В две тысячи своих гортаней.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
 
Повалившись в кровать головой,
В часах задвигались колёсики.
В голос вдруг закричала, завыла она:
Проснулись рычаги и шкивы.
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
К проделанной покойным просеке
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Шагнула армия прорыва.
Что он скажет — безрукий, немой!
 
И сурово Наталья глядит на врача:
Сраженье хлынуло в пробоину
— Собирайте, он едет домой.
И выкатилось на равнину,
Не узнать тебе друга былого, жена, —
Как входит море в край застроенный,
Пусть как память живёт он в дому.
С разбега проломив плотину.
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она,
 
Все втроём поклонитесь ему!
Пехота шла вперёд маршрутами,
Причитали соседки над женской судьбой,
Как их располагал умерший.
Горевал её горем колхоз.
Поздней немногими минутами
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
Противник дрогнул у Завершья.
И никто не видал её слёз…
 
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Он оставлял снарядов штабели,
Только вдруг, словно годы назад,
Котлы дымящегося супа,
Под окном раздаются мужские шаги,
Всё, что обозные награбили,
Сапоги по ступенькам стучат.
Палатки, ящики и трупы.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
 
Как, склонившись в дверях головой,
Потом дорогою завещанной
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
Прошло с победами всё войско.
С перевязанной правой рукой.
Края расширившейся трещины
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
У Криворожья и Пропойска.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
 
Замечает чужие глаза в тишине
Мы оттого теперь у Гомеля,
И другого на месте своём.
Что на поляне в полнолунье
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Своей души не экономили
Но, как был он, в дорожной пыли,
B пластунском деле накануне.
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
 
Поклонился жене до земли.
Жить и сгорать у всех в обычае,
За великую душу подруге не мстят
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
И не мучают верной жены.
Когда ей к свету и величию
А с войны воротился не просто солдат,
Своею жертвой путь прочертишь.
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Смелость''' (1941)
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Безымённые герои
Когда командир, чтоб сдержать врага,
Осаждённых городов,
На смерть позвал смельчаков,
Я вас в сердце сердца скрою,
Первым из строя на два шага
Ваша доблесть выше слов.
Вышел Сергей Кусков.
 
Последний танк в дыму вороном
В круглосуточном обстреле,
От его руки запылал,
Слыша смерти перекат,
И, выполнив долг,
Вы векам в глаза смотрели
Под вражьим огнём
С пригородных баррикад.
На землю Кусков упал.
 
Посмертно «Героем» его нарекли.
Вы ложились на дороге
Но когда спустилась мгла,
И у взрытой колеи
Женщина
Спрашивали о подмоге
                в пепле родной земли
И не слышно ль, где свои.
Живым его нашла.
 
От вражьего взгляда укрыла его
А потом, жуя краюху,
Густою лесною тьмой.
По истерзанным полям
Прохладой летом лечила его,
Шли вы, не теряя духа,
Теплом лечила зимой.
К обгорелым флигелям.
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Она зашептала:
                          — Молчи! —
Тяжкие звуки чужих шагов
Он услыхал в ночи.
На дорогах чужого металла звон,
Голоса чужие в селе.
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Я на родной земле! —
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
И вдруг на все голоса
До границы на сотни вёрст кругом
Зазвенели в ответ леса.
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Задрожали враги.
Теперь им мерещились по ночам
Повсюду его шаги.
Предатель болтается на столбе,
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


Вы брались рукой умелой
Его ловили в густом бору
Не для лести и хвалы,
Два отборных полка.
А с холодным знаньем дела
Его повесили на миру
За ружейные стволы.
На площади городка.
 
Палач, довольный, спешит на ночлег.
И не только жажда мщенья,
Но граната летит из кустов.
Но спокойный глаз стрелка,
Смеётся поднявшийся человек:
Как картонные мишени,
«Я — Сергей Кусков».
Пробивал врагу бока.
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Между тем слепое что-то,
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
Опьяняя и кружа,
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
Увлекало вас к пролёту
'''Смерть сапёра''' (1943)
Из глухого блиндажа.
<spoiler>
<poem>
Мы время по часам заметили
И кверху поползли по склону.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.


Там в неистовстве наитья
Вот там она, и там, и тут она
Пела буря с двух сторон.
Везде, везде, до самой кручи.
Ветер вам свистел в прикрытье:
Как паутиною опутана
Ты от пуль заворожён.
Вся проволкою колючей.


И тогда, чужие миру,
Он наших мыслей не подслушивал
Не причислены к живым,
И не заглядывал нам в душу.
Вы являлись к командиру
Он из конюшни вниз обрушивал
С предложеньем боевым.
Свой бешеный огонь по Зуше.


Вам казалось всё пустое!
Прожекторы, как ножки циркуля,
Лучше, выиграв, уйти,
Лучом вонзались в коновязи.
Чем бесславно сгнить в застое
Прямые попаданья фыркали
Или скиснуть взаперти.
Фонтанами земли и грязи.


Так рождался победитель:
Но чем обстрел дымил багровее,
Вас над пропастью голов
Тем равнодушнее к осколкам,
Подвиг уносил в обитель
В спокойствии и хладнокровии
Громовержцев и орлов.
Работали мы тихомолком.
</poem>
</spoiler>
'''Победитель''' (1944)
<spoiler>
<poem>
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и пёрли
И осень шагом испытаний шла?


Но правота была такой оградой,
Со мною были люди смелые.
Которой уступал любой доспех.
Я знал, что в проволочной чаще
Всё воплотила участь Ленинграда.
Проходы нужные проделаю
Стеной стоял он на глазах у всех.
Для битвы завтра предстоящей.


И вот пришло заветное мгновенье:
Вдруг одного сапёра ранило.
Он разорвал осадное кольцо.
Он отползал от вражьих линий,
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
Привстал, и дух от боли заняло,
B восторге смотрит на его лицо.
И он упал в густой полыни.


Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Он приходил в себя урывками,
Как входит в цепь легенд его звено!
Осматривался на пригорке
Всё, что возможно на земле и небе,
И щупал место под нашивками
Им вынесено и совершено.
На почерневшей гимнастёрке.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
И думал: глупость, оцарапали,
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
И он отвалит от Казани,
'''Ветер с моря''' (1947)
К жене и детям вверх к Сарапулю,
<spoiler>
И вновь и вновь терял сознанье.
<poem>
          Памяти Дмитрия Глухова
             
1


Был приказ прорваться к Эльтигену
Всё в жизни может быть издержано,
днём
Изведаны все положенья,
сквозь строй немецкого заслона.
Следы любви самоотверженной
Командир сказал, что повезло нам,
Не подлежат уничтоженью.
и поздравил нас.
 
Взбивая пену,
Хоть землю грыз от боли раненый,
клокотало море.
Но стонами не выдал братьев,
На причалах
Врождённой стойкости крестьянина
от наката волн качались сваи.
И в обмороке не утратив.
Командир сказал, что так бывает,
 
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Его живым успели вынести.
Шеи пушек вытянулись к югу,
Час продышал он через силу.
дрогнули,
Хотя за речкой почва глинистей,
качнулись мачты косо —
Там вырыли ему могилу.
это реверс выжали матросы,
 
и земля шарахнулась в испуге.
Когда, убитые потерею,
В этот день на рейде не клялись мы,
К нему сошлись мы на прощанье,
уходя, вещей не завещали.
Заговорила артиллерия
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
В две тысячи своих гортаней.
И велел отправить наши письма.
 
Он стоял, спокойный и угрюмый,
В часах задвигались колёсики.
молчаливый и широкоспинный,
Проснулись рычаги и шкивы.
слушая, как напевает трюмный
К проделанной покойным просеке
песню про влюблённую рябину.
Шагнула армия прорыва.
Что он думал?
 
Думал ли о бое,
Сраженье хлынуло в пробоину
что придёт в горячечном ознобе,
И выкатилось на равнину,
впившись в борт десятками пробоин,
Как входит море в край застроенный,
в пятнах крови на матросской робе,
С разбега проломив плотину.
или, может, видел над собою
 
только небо, небо голубое?
Пехота шла вперёд маршрутами,
Что хотел он?
Как их располагал умерший.
На одном моторе
Поздней немногими минутами
мирно,
Противник дрогнул у Завершья.
не рискуя головою,
 
проскочить, не встретив немцев в море,
Он оставлял снарядов штабели,
потому что море — штормовое?
Котлы дымящегося супа,
Или, может, он мечтал у порта
Всё, что обозные награбили,
вдруг увидеть их,
Палатки, ящики и трупы.
чтоб тотчас, с ходу,
 
стать «гостеприимным» мореходом
Потом дорогою завещанной
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
Прошло с победами всё войско.
так чтоб флаги с чёрными крестами
Края расширившейся трещины
падали,
У Криворожья и Пропойска.
линяя под винтами?
 
…Он был ранен после первых вспышек.
Мы оттого теперь у Гомеля,
Медленно
Что на поляне в полнолунье
по мокрому реглану
Своей души не экономили
кровь стекала под ноги.
B пластунском деле накануне.
Я слышал,
 
как он приказал:
Жить и сгорать у всех в обычае,
«Идти тараном!
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
По разрывам,
Когда ей к свету и величию
в лоб,
Своею жертвой путь прочертишь.
врезаясь строем!»
</poem>
…Немцев было восемь.
</spoiler>
Наших — трое.
'''Смелость''' (1941)
Немцы шли на малом.
<spoiler>
Мы — на полном.
<poem>
Немцы шли за ветром.
Безымённые герои
Мы — сквозь волны.
Осаждённых городов,
С ними был их бог.
Я вас в сердце сердца скрою,
А с нами — сила.
Ваша доблесть выше слов.
Он им не помог.
 
А нас носила
В круглосуточном обстреле,
Яростная злоба над волнами.
Слыша смерти перекат,
С немцами был бог.
Вы векам в глаза смотрели
А море — с нами.
С пригородных баррикад.
…Море с нами, — значит, каждым валом
 
нас волна собою прикрывала
Вы ложились на дороге
и несла на гребень против ветра.
И у взрытой колеи
Ближе,
Спрашивали о подмоге
ближе,
И не слышно ль, где свои.
ближе.
С каждым метром
чаще всплески вражеской картечи.
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
и на пушках запекалась краска…
Я не слышал, как по серым каскам
звякали визжащие осколки,
но зато я видел, как умолкли
пушки на беструбой барже рядом,
как она, подбитая снарядом,
медленно вползала в чёрный выем.
— Море вам оплатит штормовые! —
Выстрел!
И куски брони летят, как вата.
Выстрел!
И, качнувшись угловато,
переломлен надвое по мостик,
головной отправлен рыбам в гости.
…Немцы отвернули в полумиле.
Немцев подвели плохие нервы.
Мы не гнались…
Мы похоронили
катер № 81-й.
Сняли флаг
и вынесли из рубки
лоцию…
А море штормовало,
Командир сказал:
«Устали руки!» —
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


2
А потом, жуя краюху,
По истерзанным полям
Шли вы, не теряя духа,
К обгорелым флигелям.
 
Вы брались рукой умелой
Не для лести и хвалы,
А с холодным знаньем дела
За ружейные стволы.
 
И не только жажда мщенья,
Но спокойный глаз стрелка,
Как картонные мишени,
Пробивал врагу бока.
 
Между тем слепое что-то,
Опьяняя и кружа,
Увлекало вас к пролёту
Из глухого блиндажа.


Как запомнить свет звезды падучей,
Там в неистовстве наитья
как отыщешь, где она упала?
Пела буря с двух сторон.
На Тамани,
Ветер вам свистел в прикрытье:
у высокой кручи,
Ты от пуль заворожён.
у подножья пенистого вала,
 
всем ветрам распахнута навстречу,
И тогда, чужие миру,
с давних пор стоит одна лачуга.
Не причислены к живым,
Там три дня подряд горели свечи,
Вы являлись к командиру
там три дня подряд у тела друга
С предложеньем боевым.
собирались хмурые матросы.
 
Стыли волны па причальных сваях.
Вам казалось всё пустое!
На манильских несмоленых тросах
Лучше, выиграв, уйти,
провисала койка подвесная.
Чем бесславно сгнить в застое
А на жёсткой флотской парусине
Или скиснуть взаперти.
он лежал,
 
сурово сдвинув брови,
Так рождался победитель:
в орденах,
Вас над пропастью голов
в морском мундире синем.
Подвиг уносил в обитель
Замирало море в изголовье,
Громовержцев и орлов.
а у ног — гвардейцы…
Я заметил,
как качнулась тень на смуглых лицах.
Мы молчали.
Мы пришли проститься
молча, перед самым боем.
Ветер!
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
тросами поскрипывая глухо.
И качнулась койка в полусвете,
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
как всегда,
в свой дальний путь обычный,
только что уснувший после боя.
И закрыл плечами свечи мичман,
чтобы свет его не беспокоил,
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
— Жил, качаясь на волне,
и, на волне
качаясь,
ты ушёл в последний рейс.
Мне тоже,
если только смерти, —
то такой же.
Мы надели мичманки.
И руки
потянулись к козырькам.
Сирена
извещала нас, что поднят «буки» —
флаг о выходе туда,
где пена,
закружившись в гибельном узоре,
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Июньские дни Нахимова'''
'''Победитель''' (1944)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
      1. Возвращение
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и пёрли
И осень шагом испытаний шла?


Когда в одной ладони —
Но правота была такой оградой,
все дороги.
Которой уступал любой доспех.
И встать на холм —
Всё воплотила участь Ленинграда.
как дёрнуть за кольцо.
Стеной стоял он на глазах у всех.
И ни моря не властны
 
и ни боги.
И вот пришло заветное мгновенье:
И лица всех сошлись в одно лицо.
Он разорвал осадное кольцо.
Когда послушней конь,
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
острее зренье
B восторге смотрит на его лицо.
и ни себя не жалко,
 
ни коня.
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Когда, освобождённый,
Как входит в цепь легенд его звено!
отстраненьем
Всё, что возможно на земле и небе,
возвысишься
Им вынесено и совершено.
над суетностью дня…
</poem>
Как горячит
</spoiler>
и как пьянит опасность.
<br clear=all>
Но, все свои сомненья погребя,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
ты знаешь,
 
что живёшь не для себя.
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
И в этом суть,
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
и правота,
'''Ветер с моря''' (1947)
и ясность.
<spoiler>
...................................................
<poem>
...................................................
          Памяти Дмитрия Глухова
Три ниши
             
во Владимирском соборе.
1
Три места в склепе.
 
Трое лечь могли
Был приказ прорваться к Эльтигену
под куполом с крестом,
днём
над городом,
сквозь строй немецкого заслона.
что всех других дороже.
Командир сказал, что повезло нам,
Был первым —
и поздравил нас.
Лазарев.
Взбивая пену,
Он — первый адмирал —
клокотало море.
лёг в склепе первым.
На причалах
— Берегу
от наката волн качались сваи.
второе место для себя, —
Командир сказал, что так бывает, —
сказал Нахимов.
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Но смерть всевластна.
Шеи пушек вытянулись к югу,
Подданных своих
дрогнули,
смерть убирает
качнулись мачты косо —
по своим контрактам.
это реверс выжали матросы,
Она — вершительница
и земля шарахнулась в испуге.
судеб всех.
В этот день на рейде не клялись мы,
Одна она ли только?!
уходя, вещей не завещали.
И стал вторым Корнилов.
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
Он, кажется мне тоже,
И велел отправить наши письма.
что-то знал.
Он стоял, спокойный и угрюмый,
Он загодя оставил завещанье,
молчаливый и широкоспинный,
ранним утром,
слушая, как напевает трюмный
часов примерно в семь,
песню про влюблённую рябину.
часы отправил сыну золотые.
Что он думал?
А в полдень
Думал ли о бое,
принял смерть на бастионе.
что придёт в горячечном ознобе,
Не прячась от неё,
впившись в борт десятками пробоин,
не хоронясь,
в пятнах крови на матросской робе,
с холодною улыбкой
или, может, видел над собою
обреченья…
только небо, небо голубое?
— Держу я третье место
Что хотел он?
для себя, — сказал Нахимов.
На одном моторе
Он ослаб от горя
мирно,
и не стыдился слёз.
не рискуя головою,
Был третьим
проскочить, не встретив немцев в море,
адмирал Истомин.
потому что море — штормовое?
Опять Малахов,
Или, может, он мечтал у порта
тот же бастион,
вдруг увидеть их,
люнет камчатский,
чтоб тотчас, с ходу,
тот же вызов жизни.
стать «гостеприимным» мореходом
— Что хорониться,
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
смерть своё возьмёт, —
так чтоб флаги с чёрными крестами
сказал Нахимов,
падали,
лягу…
линяя под винтами?
в ногах товарищей.
…Он был ранен после первых вспышек.
 
Медленно
      2. Предчувствие
по мокрому реглану
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
кровь стекала под ноги.
 
Я слышал,
А он с коня в штыки —
как он приказал:
и нет
«Идти тараном!
ни неба,
По разрывам,
ни земли,
в лоб,
ни адмиральских эполет.
врезаясь строем!»
Лишь хруст костей
…Немцев было восемь.
да красный след,
Наших — трое.
когда кричат:
Немцы шли на малом.
Коли! —
Мы на полном.
А он не думал ни о чём,
Немцы шли за ветром.
пришёл ли нет черёд.
Мы — сквозь волны.
Не взвешивал,
С ними был их бог.
а предпочёл
А с нами сила.
толкнуть тарутинцев плечом
Он им не помог.
и с саблею
А нас носила
вперёд.
Яростная злоба над волнами.
А ковыли давно в крови.
С немцами был бог.
А бог приди
А море — с нами.
и лик яви
…Море с нами, значит, каждым валом
в малиновом дыму.
нас волна собою прикрывала
И нет ни неба,
и несла на гребень против ветра.
ни земли,
Ближе,
лишь хруст костей
ближе,
да крик:
ближе.
— Коли! —
С каждым метром
Пощады — никому.
чаще всплески вражеской картечи.
 
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Накануне сражения
и на пушках запекалась краска…
явился к Нахимову
Я не слышал, как по серым каскам
Данненберг.
звякали визжащие осколки,
— Извините, — сказал он,
но зато я видел, как умолкли
я ещё не был с визитом
пушки на беструбой барже рядом,
у вас.
как она, подбитая снарядом,
Помилуйте,
медленно вползала в чёрный выем.
ваше высочество,
Море вам оплатит штормовые! —
лучше б
Выстрел!
Сапун-горе
И куски брони летят, как вата.
сделали вы визит…
Выстрел!
..............................................
И, качнувшись угловато,
..............................................
переломлен надвое по мостик,
Итак, другого не дано:
головной отправлен рыбам в гости.
пусть всё летит вверх дном.
…Немцы отвернули в полумиле.
Земля виднее
Немцев подвели плохие нервы.
под конём,
Мы не гнались…
трава теплее
Мы похоронили
под огнём,
катер № 81-й.
нет выхода так вверх килём.
Сняли флаг
А город…
и вынесли из рубки
Если суждено.
лоцию…
Но… только не при нём.
А море штормовало,
Скатилась по небу звезда,
Командир сказал:
двух душ сближала даль.
«Устали руки!»
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


Уберегли его тогда,
2
и отодвинулась беда.
Надолго ли?!
Едва ль…
Близ Малахова кургана
солдат, умирая,
остановил верхового:
— Я не помощи прошу,
ваше благородие,
я спросить у вас хочу, —
верховой склонился
в стременах, —
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


      3. Смерть
Как запомнить свет звезды падучей,
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
как отыщешь, где она упала?
 
На Тамани,
В шесть часов пополудни,
у высокой кручи,
вернее, чуть раньше шести,
у подножья пенистого вала,
на исходе июня,
всем ветрам распахнута навстречу,
во вторник,
с давних пор стоит одна лачуга.
дня двадцать восьмого,
Там три дня подряд горели свечи,
двое: Павел Нахимов
там три дня подряд у тела друга
и флаг-офицер Колтовской,
собирались хмурые матросы.
благодушно беседуя
Стыли волны па причальных сваях.
ехали к Керну
На манильских несмоленых тросах
верхами.
провисала койка подвесная.
День клонился к закату,
А на жёсткой флотской парусине
акация властно цвела.
он лежал,
Сладковато и властно.
сурово сдвинув брови,
Нахимов сказал:
в орденах,
— Дело божье.
в морском мундире синем.
Бог даёт,
Замирало море в изголовье,
бог берёт…
а у ног гвардейцы…
Храбрость суть
Я заметил,
постоянство усилий.
как качнулась тень на смуглых лицах.
Смерть преследовать нужно,
Мы молчали.
чтоб душу от страха спасти.
Мы пришли проститься
То, что мы — молодцы, — хорошо.
молча, перед самым боем.
И для нас,
Ветер!
и, пожалуй, для многих.
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
 
тросами поскрипывая глухо.
В шесть часов пополудни,
И качнулась койка в полусвете,
вернее, чуть раньше шести,
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
на исходе июня,
как всегда,
во вторник,
в свой дальний путь обычный,
дня двадцать восьмого,
только что уснувший после боя.
обойдя батарею,
И закрыл плечами свечи мичман,
он вышел к вершине холма
чтобы свет его не беспокоил,
и спросил у сигнальщика:
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
Сколько нас?
Жил, качаясь на волне,
— На суток на четверо…хватит… —
и, на волне
Рядом шлёпнулась пуля,
качаясь,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
ты ушёл в последний рейс.
Он стоял,
Мне тоже,
возвышаясь по грудь
если только смерти, —
над банкетом.
то такой же.
Снова пуля…
Мы надели мичманки.
— Прицельно стреляют, —
И руки
сказал.
потянулись к козырькам.
Керн был бледен.
Сирена
Нахимов
извещала нас, что поднят «буки»
за подзорной трубой потянулся.
флаг о выходе туда,
.............................................
где пена,
Внизу идёт богослужение
закружившись в гибельном узоре,
в честь завтрашнего праздника
тонет в белой глубине буруна.
святых Петра и Павла.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Не желаете послушать? —
Их маяк сигналил:
спросил Керн.
«Ветер с моря!»
— Никого не задерживаю-с…
</poem>
.............................................
</spoiler>
На исходе июня,
'''Июньские дни Нахимова'''
ах, какая тоска,
<spoiler>
он нашёл свою пулю,
<poem>
так как пулю искал.
      1. Возвращение


В шесть часов пополудни
Когда в одной ладони —
тайна смерти близка…
все дороги.
И разгадкою жизни
И встать на холм —
хлещет кровь из виска.
как дёрнуть за кольцо.
............................................
И ни моря не властны
............................................
и ни боги.
Когда часы надежды истекли
И лица всех сошлись в одно лицо.
его по Аполлоновой горе
Когда послушней конь,
до бухты
острее зренье
донесли товарищи
и ни себя не жалко,
и положили в шлюпку.
ни коня.
Буксировали баркасами
Когда, освобождённый,
и встретили на Графской,
отстраненьем
как живого,
возвысишься
взяв вёсла на валек.
над суетностью дня…
Потом, неспешно,
Как горячит
двинулись домой.
и как пьянит опасность.
Из окон дома
Но, все свои сомненья погребя,
было слышно,
ты знаешь,
как полковая музыка играла.
что живёшь не для себя.
…Гроб его
И в этом суть,
три флага осенили.
и правота,
Два адмиральских,
и ясность.
третий — кормовой,
...................................................
пробитый ядрами
...................................................
синопскими
Три ниши
с «Марии».
во Владимирском соборе.
 
Три места в склепе.
В почётном карауле стояли —
Трое лечь могли
семнадцать в ряд.
под куполом с крестом,
«Полный ход»
над городом,
сыграли барабанщики.
что всех других дороже.
Колокола —
Был первым —
один, потом другой —
Лазарев.
звонили с Корабельной.
Он — первый адмирал —
Четырнадцать священников
лёг в склепе первым.
служили панихиду.
— Берегу
Приспустили флаги
второе место для себя,
на кораблях.
сказал Нахимов.
Весь Севастополь
Но смерть всевластна.
проводил Нахимова
Подданных своих
в последний путь
смерть убирает
до склепа,
по своим контрактам.
во Владимирскую церковь.
Она — вершительница
Там его
судеб всех.
три адмирала ждали.
Одна она ли только?!
Его учитель
И стал вторым Корнилов.
Лазарев,
Он, кажется мне тоже,
Корнилов
что-то знал.
и Истомин.
Он загодя оставил завещанье,
Он сам хотел
ранним утром,
лечь у друзей
часов примерно в семь,
в ногах…
часы отправил сыну золотые.
</poem>
А в полдень
</spoiler>
принял смерть на бастионе.
<br clear=all>
Не прячась от неё,
[[#вернуться к содержанию]]
не хоронясь,
с холодною улыбкой
обреченья…
— Держу я третье место
для себя, — сказал Нахимов.
Он ослаб от горя
и не стыдился слёз.
Был третьим
адмирал Истомин.
Опять Малахов,
тот же бастион,
люнет камчатский,
тот же вызов жизни.
Что хорониться,
смерть своё возьмёт,
сказал Нахимов, —
лягу…
в ногах товарищей.
 
      2. Предчувствие
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''


== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
А он с коня в штыки —
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
и нет
'''Война''' (1821)
ни неба,
<spoiler>
ни земли,
<poem>
ни адмиральских эполет.
Война! Подъяты наконец,
Лишь хруст костей
Шумят знамёна бранной чести!
да красный след,
Увижу кровь, увижу праздник мести;
когда кричат:
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
— Коли!
И сколько сильных впечатлений
А он не думал ни о чём,
Для жаждущей души моей!
пришёл ли нет черёд.
Стремленье бурных ополчений,
Не взвешивал,
Тревоги стана, звук мечей,
а предпочёл
И в роковом огне сражений
толкнуть тарутинцев плечом
Паденье ратных и вождей!
и с саблею
Предметы гордых песнопений
вперёд.
Разбудят мой уснувший гений!
А ковыли давно в крови.
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
А бог — приди
Огни врагов, их чуждое взыванье,
и лик яви
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
в малиновом дыму.
И смерти грозной ожиданье.
И нет ни неба,
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
ни земли,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
лишь хруст костей
Венок ли мне двойной достанется на часть,
да крик:
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
— Коли!
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
Пощады — никому.
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
 
Воспоминание и брата и друзей,
Накануне сражения
И мыслей творческих напрасное волненье,
явился к Нахимову
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Данненберг.
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
— Извините, — сказал он,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
я ещё не был с визитом
Я таю, жертва злой отравы:
у вас.
Покой бежит меня, нет власти над собой,
— Помилуйте,
И тягостная лень душою овладела…
ваше высочество,
Что ж медлит ужас боевой?
лучше б
Что ж битва первая ещё не закипела?
Сапун-горе
</poem>
сделали вы визит…
</spoiler>
..............................................
'''Мне бой знаком — люблю я звук мечей…''' (1820)
..............................................
<spoiler>
Итак, другого не дано:
<poem>
пусть всё летит вверх дном.
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
Земля виднее
От первых лет поклонник бранной славы,
под конём,
Люблю войны кровавые забавы,
трава теплее
И смерти мысль мила душе моей.
под огнём,
Во цвете лет свободы верный воин,
нет выхода — так вверх килём.
Перед собой кто смерти не видал,
А город…
Тот полного веселья не вкушал
Если суждено.
И милых жён лобзаний не достоин.
Но… только не при нём.
</poem>
Скатилась по небу звезда,
</spoiler>
двух душ сближала даль.
'''Анчар''' (1828)
<spoiler>
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Природа жаждущих степей
Уберегли его тогда,
Его в день гнева породила
и отодвинулась беда.
И зелень мёртвую ветвей
Надолго ли?!
И корни ядом напоила.
Едва ль…
Близ Малахова кургана
солдат, умирая,
остановил верхового:
— Я не помощи прошу,
ваше благородие,
я спросить у вас хочу, —
верховой склонился
в стременах, —
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


Яд каплет сквозь его кору,
      3. Смерть
К полудню растопясь от зною,
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.


К нёму и птица не летит
В шесть часов пополудни,
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
вернее, чуть раньше шести,
На древо смерти набежит
на исходе июня,
И мчится прочь, уже тлетворный.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
И если туча оросит,
двое: Павел Нахимов
Блуждая, лист его дремучий,
и флаг-офицер Колтовской,
С его ветвей, уж ядовит,
благодушно беседуя
Стекает дождь в песок горючий.
ехали к Керну
верхами.
День клонился к закату,
акация властно цвела.
Сладковато и властно.
Нахимов сказал:
— Дело божье.
Бог даёт,
бог берёт…
Храбрость — суть
постоянство усилий.
Смерть преследовать нужно,
чтоб душу от страха спасти.
То, что мы — молодцы, — хорошо.
И для нас,
и, пожалуй, для многих.


Но человека человек
В шесть часов пополудни,
Послал к анчару властным взглядом:
вернее, чуть раньше шести,
И тот послушно в путь потёк
на исходе июня,
И к утру возвратился с ядом.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
Принёс он смертную смолу
обойдя батарею,
Да ветвь с увядшими листами,
он вышел к вершине холма
И пот по бледному челу
и спросил у сигнальщика:
Струился хладными ручьями;
— Сколько нас?
— На суток на четверо… хватит… —
Рядом шлёпнулась пуля,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Он стоял,
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют, —
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


Принёс — и ослабел и лёг
В шесть часов пополудни
Под сводом шалаша на лыки,
тайна смерти близка…
И умер бедный раб у ног
И разгадкою жизни
Непобедимого владыки.
хлещет кровь из виска.
 
............................................
А князь тем ядом напитал
............................................
Свои послушливые стрелы
Когда часы надежды истекли
И с ними гибель разослал
его по Аполлоновой горе
К соседям в чуждые пределы.
до бухты
</poem>
донесли товарищи
</spoiler>
и положили в шлюпку.
<br clear=all>
Буксировали баркасами
[[#вернуться к содержанию]]
и встретили на Графской,
как живого,
взяв вёсла на валёк.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий — кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
В почётном карауле стояли —
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
семнадцать в ряд.
'''На Земле безжалостно маленькой…''' (1969)
«Полный ход»
<spoiler>
сыграли барабанщики.
<poem>
Колокола —
На Земле
один, потом другой —
    безжалостно маленькой
звонили с Корабельной.
жил да был человек маленький.
Четырнадцать священников
У него была служба маленькая.
служили панихиду.
И маленький очень портфель.
Приспустили флаги
Получал он зарплату маленькую…
на кораблях.
И однажды —
Весь Севастополь
прекрасным утром —
проводил Нахимова
постучалась к нему в окошко
в последний путь
небольшая,
до склепа,
казалось,
во Владимирскую церковь.
война…
Там его
Автомат ему выдали маленький.
три адмирала ждали.
Сапоги ему выдали маленькие.
Его учитель
Каску выдали маленькую
Лазарев,
и маленькую —
Корнилов
по размерам —
и Истомин.
шинель.
Он сам хотел
 
лечь у друзей
…А когда он упал
в ногах…
              некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
            не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Баллада о красках''' (1972)
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
'''Война''' (1821)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Был он рыжим,
Война! Подъяты наконец,
как из рыжиков рагу.
Шумят знамёна бранной чести!
Рыжим,
Увижу кровь, увижу праздник мести;
словно апельсины на снегу.
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
Мать шутила,
И сколько сильных впечатлений
мать весёлою была:
Для жаждущей души моей!
«Я от солнышка сыночка родила…»
Стремленье бурных ополчений,
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Тревоги стана, звук мечей,
Чёрным,
И в роковом огне сражений
будто обгоревшее смолье.
Паденье ратных и вождей!
Хохотала над расспросами она,
Предметы гордых песнопений
говорила:
Разбудят мой уснувший гений!
«Слишком ночь была черна!..»
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
В сорок первом,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
в сорок памятном году
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
прокричали репродукторы беду.
И смерти грозной ожиданье.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
поклонились маме в пояс.
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
И ушли.
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Довелось в бою почуять молодым
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
рыжий бешеный огонь
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
и чёрный дым,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
злую зелень застоявшихся полей,
Воспоминание и брата и друзей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
И мыслей творческих напрасное волненье,
Оба сына, оба-двое, два крыла,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
воевали до победы.
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Мать ждала.
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Не гневила,
Я таю, жертва злой отравы:
не кляла она судьбу.
Покой бежит меня, нет власти над собой,
Похоронка
И тягостная лень душою овладела…
обошла её избу.
Что ж медлит ужас боевой?
Повезло ей.
Что ж битва первая ещё не закипела?
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…»''' (1820)
[[#вернуться к содержанию]]
<spoiler>
 
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
*
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
{{#ev:youtubeimg|ZIt2MgXHH2w|200|right|Видео (кликабельно) «Я это видел», читает Ильнара Надырова}}
<poem>
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
Не верить газетным столбцам,
От первых лет поклонник бранной славы,
Но я это видел. Своими глазами.
Люблю войны кровавые забавы,
Понимаете? Видел. Сам.
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жён лобзаний не достоин.
</poem>
</spoiler>
'''Анчар''' (1828)
<spoiler>
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Природа жаждущих степей
Меж нами
Его в день гнева породила
    вот этак —
И зелень мёртвую ветвей
                ров.
И корни ядом напоила.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.


Нет! Об этом нельзя словами…
Яд каплет сквозь его кору,
Тут надо рычать! Рыдать!
К полудню растопясь от зною,
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
И застывает ввечеру
Заржавленной, как руда.
Густой прозрачною смолою.


Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
К нёму и птица не летит
Может быть, партизаны? Нет.
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
Вот лежит лопоухий Колька —
На древо смерти набежит
Ему одиннадцать лет.
И мчится прочь, уже тлетворный.


Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
И если туча оросит,
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Блуждая, лист его дремучий,
Ближние станции, ближние села —
С его ветвей, уж ядовит,
Все заложников выслали в ров.
Стекает дождь в песок горючий.


Лежат, сидят, всползают на бруствер.
Но человека человек
У каждого жест. Удивительно свой!
Послал к анчару властным взглядом:
Зима в мертвеце заморозила чувство,
И тот послушно в путь потёк
С которым смерть принимал живой,
И к утру возвратился с ядом.


И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Принёс он смертную смолу
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Да ветвь с увядшими листами,
В каком бы их ни свалило виде —
И пот по бледному челу
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Струился хладными ручьями;
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: «Не победишь!»


Парень. Он совсем налегке.
Принёс — и ослабел и лёг
Грудь распахнута из протеста.
Под сводом шалаша на лыки,
Одна нога в худом сапоге,
И умер бедный раб у ног
Другая сияет лаком протеза.
Непобедимого владыки.
Лёгкий снежок валит и валит…
Грудь распахнул молодой инвалид.
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мёртвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.


Бабка. Эта погибла стоя,
А князь тем ядом напитал
Встала из трупов и так умерла.
Свои послушливые стрелы
Лицо её, славное и простое,
И с ними гибель разослал
Чёрная судорога свела.
К соседям в чуждые пределы.
Ветер колышет её отрепье…
</poem>
В левой орбите застыл сургуч,
</spoiler>
Но правое око глубоко в небе
<br clear=all>
Между разрывами туч.
[[#вернуться к содержанию||^|]]
И в этом упреке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».


Рядом истерзанная еврейка.
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
При ней ребенок. Совсем как во сне.
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
С какой заботой детская шейка
'''Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием»)''' (1960)
Повязана маминым серым кашне…
<spoiler>
Матери сердцу не изменили:
<poem>
Идя на расстрел, под пулю идя,
Помните!
За час, за полчаса до могилы
Через века,
Мать от простуды спасала дитя.
      через года,
Но даже и смерть для них не разлука:
помните!
Невластны теперь над ними враги
О тех,
И рыжая струйка
кто уже не придёт
            из детского уха
              никогда,
Стекает
помните!
      в горсть
 
              материнской
Не плачьте!
                        руки.
В горле
    сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
    павших
          будьте
              достойны!
Вечно
достойны!


Как страшно об этом писать. Как жутко.
Хлебом и песней,
Но надо. Надо! Пиши!
Мечтой и стихами,
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
жизнью
Ты вымерил низость фашистской души,
    просторной,
Ты осознал во всей её фальши
каждой секундой,
«Сентиментальность» пруссацких грез,
каждым дыханьем
Так пусть же
будьте
          сквозь их
достойны!
                  голубые
                        вальсы
Торчит материнская эта горсть.


Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Люди!
Ты за руку их поймал — уличи!
Покуда сердца
Ты видишь, как пулею бронебойной
          стучатся,
Дробили нас палачи,
помните!
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Какою
Пусть зарыдает природа сама,
ценой
Если
завоевано счастье,
    всё это
пожалуйста,
          сам ты
    помните!
                видел
И не сошёл с ума.


Но молча стою я над страшной могилой.
Песню свою
Что слова? Истлели слова.
        отправляя в полёт, —
Было время — писал я о милой,
помните!
О щёлканье соловья.
О тех,
кто уже никогда
          не споёт, —
помните!


Казалось бы, что в этой теме такого?
Детям своим
Правда? А между тем
          расскажите о них,
Попробуй найти настоящее слово
чтоб
Даже для этих тем.
запомнили!
Детям
    детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
      бессмертной
              Земли
помните!
К мерцающим звёздам
          ведя корабли, —
о погибших
помните!


А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Встречайте
Но строчки… глуше варёных вязиг.
          трепетную весну,
Нет, товарищи: этой муки
люди Земли.
Не выразит язык.
Убейте
    войну,
прокляните
войну,
люди Земли!


Он слишком привычен, поэтому бледен.
Мечту пронесите
Слишком изящен, поэтому скуп,
          через года
К неумолимой грамматике сведён
и жизнью
Каждый крик, слетающий с губ.
наполните!..
 
Но о тех,
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
кто уже не придёт
Из всех племён от древка до древка
              никогда,
И взять от каждого всё человечье,
заклинаю, —
Всё, прорвавшееся сквозь века,
помните!
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
</poem>
Эхо нашествий, погромов, резни…
</spoiler>
Не это ль
'''«На Земле безжалостно маленькой…»''' (1969)
      наречье
<spoiler>
            муки бездонной
<poem>
    Словам искомым сродни?
На Земле
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую…
И однажды —
прекрасным утром
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война…
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


Но есть у нас и такая речь,
…А когда он упал —
Которая всяких слов горячее:
              некрасиво, неправильно,
Врагов осыпает проклятьем картечь.
в атакующем крике вывернув рот,
Глаголом пророков гремят батареи.
то на всей земле
Вы слышите трубы на рубежах?
            не хватило мрамора,
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
чтобы вырубить парня
Бегут! Но некуда им убежать
в полный рост!
От вашей кровавой могилы.
</poem>
 
</spoiler>
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
'''Баллада о красках''' (1972)
Травою взойдите у этих высот.
<spoiler>
Кто вас увидел, отныне навеки
<poem>
Все ваши раны в душе унесёт.
Был он рыжим,
 
как из рыжиков рагу.
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Рыжим,
Семь тысяч трупов.
словно апельсины на снегу.
              Семиты… Славяне…
Мать шутила,
Да! Об этом нельзя словами.
мать весёлою была:
Огнём! Только огнём!  
«Я от солнышка сыночка родила…»
</poem>
А другой был чёрным-чёрным у неё.
<br clear=all>
Чёрным,
 
будто обгоревшее смольё.
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
Хохотала над расспросами она,
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
говорила:
*
«Слишком ночь была черна!..»
'''Если дорог тебе твой дом…''' (1942)
В сорок первом,
{{#ev:youtubeimg|3SOqSnXfc5Q|200|right|Видео (кликабельно) «Если дорог тебе твой дом…», читает Константин Симонов}}
в сорок памятном году
<poem>
прокричали репродукторы беду.
Если дорог тебе твой дом,
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Где ты русским выкормлен был,
поклонились маме в пояс.
Под бревенчатым потолком,
И ушли.
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Довелось в бою почуять молодым
Если дороги в доме том
рыжий бешеный огонь
Тебе стены, печь и углы,
и чёрный дым,
Дедом, прадедом и отцом
злую зелень застоявшихся полей,
В нём исхоженные полы;
серый цвет прифронтовых госпиталей.
 
Оба сына, оба-двое, два крыла,
Если мил тебе бедный сад
воевали до победы.
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
Мать ждала.
И под липой сто лет назад
Не гневила,
В землю вкопанный дедом стол;
не кляла она судьбу.
Если ты не хочешь, чтоб пол
Похоронка
В твоём доме фашист топтал,
обошла её избу.
Чтоб он сел за дедовский стол
Повезло ей.
И деревья в саду сломал…
Привалило счастье вдруг.
 
Повезло одной на три села вокруг.
Если мать тебе дорога
Повезло ей.
Тебя выкормившая грудь,
Повезло ей!
Где давно уже нет молока,
Повезло!
Только можно щекой прильнуть;
Оба сына
Если вынести нету сил,
воротилися в село.
Чтоб фашист, к ней постоем став,
Оба сына.
По щекам морщинистым бил,
Оба-двое.
Косы на руку намотав;
Плоть и стать.
Чтобы те же руки её,
Золотистых орденов не сосчитать.
Что несли тебя в колыбель,
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Мыли гаду его белье
Ноги целы, руки целы — что ещё?
И стелили ему постель…
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Если ты отца не забыл,
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
Что качал тебя на руках,
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
Что хорошим солдатом был
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
И пропал в карпатских снегах,
<spoiler>
Что погиб за Волгу, за Дон,
<poem>
За отчизны твоей судьбу;
Можно не слушать народных сказаний,
Если ты не хочешь, чтоб он
Не верить газетным столбцам,
Перевёртывался в гробу,
Но я это видел. Своими глазами.
Чтоб солдатский портрет в крестах
Понимаете? Видел. Сам.
Взял фашист и на пол сорвал
 
И у матери на глазах
Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
На лицо ему наступал…
Меж нами
    вот этак —
                ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.


Если ты не хочешь отдать
Нет! Об этом нельзя словами…
Ту, с которой вдвоём ходил,
Тут надо рычать! Рыдать!
Ту, что долго поцеловать
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
Ты не смел,— так её любил,—
Заржавленной, как руда.
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…


Если ты фашисту с ружьём
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Не желаешь навек отдать
Может быть, партизаны? Нет.
Дом, где жил ты, жену и мать,
Вот лежит лопоухий Колька
Всё, что родиной мы зовем,
Ему одиннадцать лет.
Знай: никто её не спасет,
 
Если ты её не спасешь;
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Знай: никто его не убьет,
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Если ты его не убьешь.
Ближние станции, ближние сёла —
И пока его не убил,
Все заложников выслали в ров.
Ты молчи о своей любви,
 
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
Своей родиной не зови.
У каждого жест. Удивительно свой!
Пусть фашиста убил твой брат,
Зима в мертвеце заморозила чувство,
Пусть фашиста убил сосед,
С которым смерть принимал живой,
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,
Это он, а не ты солдат.


Так убей фашиста, чтоб он,
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
А не ты на земле лежал,
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Не в твоём дому чтобы стон,
В каком бы их ни свалило виде
А в его по мертвым стоял.
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Так хотел он, его вина,
Они пререкаются с палачами,
Пусть горит его дом, а не твой,
Они восклицают: «Не победишь!»
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!</poem>
*
'''Жди меня''' (1941)
{{#ev:youtubeimg|tphScJBD8Ns|200|right|Видео (кликабельно) «Жди меня», читает Сергей Безруков}}
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.


Жди меня, и я вернусь,  
Парень. Он совсем налегке.
Не желай добра  
Грудь распахнута из протеста.
Всем, кто знает наизусть,  
Одна нога в худом сапоге,
Что забыть пора.  
Другая сияет лаком протеза.
Пусть поверят сын и мать  
Лёгкий снежок валит и валит…
В то, что нет меня,  
Грудь распахнул молодой инвалид.
Пусть друзья устанут ждать,  
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Сядут у огня,  
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Выпьют горькое вино  
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мёртвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.
 
Бабка. Эта погибла стоя,
Встала из трупов и так умерла.
Лицо её, славное и простое,
Чёрная судорога свела.
Ветер колышет её отрепье…
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упрёке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».
 
Рядом истерзанная еврейка.
При ней ребёнок. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне…
Матери сердцу не изменили:
Идя на расстрел, под пулю идя,
За час, за полчаса до могилы
Мать от простуды спасала дитя.
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги —
И рыжая струйка
            из детского уха
Стекает
      в горсть
              материнской
                        руки.
 
Как страшно об этом писать. Как жутко.
Но надо. Надо! Пиши!
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Ты вымерил низость фашистской души,
Ты осознал во всей её фальши
«Сентиментальность» пруссацких грез,
Так пусть же
          сквозь их
                  голубые
                        вальсы
Торчит материнская эта горсть.
 
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Ты за руку их поймал — уличи!
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
    всё это
          сам ты
                видел
И не сошёл с ума.
 
Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.
 
Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.
 
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.
 
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведён
Каждый крик, слетающий с губ.
 
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
Из всех племён от древка до древка
И взять от каждого всё человечье,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни…
Не это ль
      наречье
            муки бездонной
    Словам искомым сродни?
 
Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.
 
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесёт.
 
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Семь тысяч трупов.
              Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами.
Огнём! Только огнём!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
'''«Если дорог тебе твой дом…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;
 
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
 
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его бельё
И стелили ему постель…
 
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
 
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так её любил,—
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнажённую, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…
 
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовем,—
Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоём дому чтобы стон,
А в его по мёртвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
</spoiler>
'''Жди меня''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.
 
Жди меня, и я вернусь,  
Не желай добра  
Всем, кто знает наизусть,  
Что забыть пора.  
Пусть поверят сын и мать  
В то, что нет меня,  
Пусть друзья устанут ждать,  
Сядут у огня,  
Выпьют горькое вино  
На помин души…  
На помин души…  
Жди. И с ними заодно  
Жди. И с ними заодно  
Выпить не спеши.  
Выпить не спеши.
 
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
</poem>
</spoiler>
'''Танк''' (1939)
<spoiler>
<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.
 
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
 
Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.
 
Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.
</poem>
</spoiler>
'''«Майор привёз мальчишку на лафете…»''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
 
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надёжней места
Отныне в мире для ребёнка нет.


Жди меня, и я вернусь,
Отец был ранен, и разбита пушка.
Всем смертям назло.  
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Кто не ждал меня, тот пусть
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Скажет: — Повезло.
Седой мальчишка на лафете спал.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,  
Как никто другой.</poem>
*
'''Танк''' (1939)<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.


Но под рукою не было врача,
Мы шли ему навстречу из России.
И он привстал, от хромоты страдая,
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Разбитое железо волоча,
Ты говоришь, что есть ещё другие,
На раненую ногу припадая.
Что я там был и мне пора домой…


Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Ты это горе знаешь понаслышке,
Кругами полз по собственному следу
А нам оно оборвало сердца.
И рухнул, обессилевший от ран,
Кто раз увидел этого мальчишку,
Купив пехоте трудную победу.
Домой прийти не сможет до конца.


Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Я должен видеть теми же глазами,
Пришли ещё дымящиеся танки
Которыми я плакал там, в пыли,
И сообща решили в глубь земли
Как тот мальчишка возвратится с нами
Зарыть его железные останки.
И поцелует горсть своей земли.


Он словно не закапывать просил,
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Призвал нас к бою воинский закон.
Он упирался, он что было сил
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
Ещё грозил своей разбитой башней.
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Чтоб видно было далеко окрест,
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
Мы холм над ним насыпали могильный,
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
Прибив звезду фанерную на шест —
'''В землянке''' (1941)
Над полем боя памятник посильный.
<spoiler>
<poem>
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.


Когда бы монумент велели мне
О тебе мне шептали кусты
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
В белоснежных полях под Москвой.
Я б на гранитной тёсаной стене
Я хочу, чтоб услышала ты,
Поставил танк с глазницами пустыми;
Как тоскует мой голос живой.
 
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.


Я выкопал его бы, как он есть,
Пой, гармоника, вьюге назло,
В пробоинах, в листах железа рваных,
Заплутавшее счастье зови.
Невянущая воинская честь
Мне в холодной землянке тепло
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
От твой негасимой любви.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


На постамент взобравшись высоко,
== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
Да, нам далась победа нелегко.
'''«Я знаю, никакой моей вины…»'''
Да, враг был храбр.
<spoiler>
Тем больше наша слава.</poem>
*
'''Майор привёз мальчишку на лафете…''' (1941)
{{#ev:youtubeimg|9bhMqFOy1-A|200|right|Видео (кликабельно) «Майор привёз мальчишку на лафете…», читает Андрей Смоляков}}
<poem>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Я знаю, никакой моей вины
Погибла мать. Сын не простился с ней.
В том, что другие не пришли с войны,
За десять лет на том и этом свете
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Ему зачтутся эти десять дней.
Остались там, и не о том же речь,
 
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Его везли из крепости, из Бреста.
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
Был исцарапан пулями лафет.
</poem>
Отцу казалось, что надёжней места
</spoiler>
Отныне в мире для ребенка нет.
'''«В тот день, когда окончилась война…»''' (1948)
<spoiler>
<poem>
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.


Отец был ранен, и разбита пушка.
В конце пути, в далёкой стороне,
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Со всеми, что погибли на войне,
Седой мальчишка на лафете спал.
Как с мёртвыми прощаются живые.


Мы шли ему навстречу из России.
До той поры в душевной глубине
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Мы не прощались так бесповоротно.
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Мы были с ними как бы наравне,
Что я там был и мне пора домой…
И разделял нас только лист учётный.


Ты это горе знаешь понаслышке,
Мы с ними шли дорогою войны
А нам оно оборвало сердца.
В едином братстве воинском до срока,
Кто раз увидел этого мальчишку,
Суровой славой их озарены,
Домой прийти не сможет до конца.
От их судьбы всегда неподалёку.


Я должен видеть теми же глазами,
И только здесь, в особый этот миг,
Которыми я плакал там, в пыли,
Исполненный величья и печали,
Как тот мальчишка возвратится с нами
Мы отделялись навсегда от них:
И поцелует горсть своей земли.
Нас эти залпы с ними разлучали.


За всё, чем мы с тобою дорожили,
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Призвал нас к бою воинский закон.
Что нам уже не числиться в потерях.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
А там, где отнят у мальчишки он.
Заполненный товарищами берег.
</poem>
<br clear=all>


== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
Как нас уносят этих залпов волны,
*
Они рукой махнуть не смеют вслед,
'''В землянке''' (1941)<poem>
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.


О тебе мне шептали кусты
Вот так, судьбой своею смущены,
В белоснежных полях под Москвой.
Прощались мы на празднике с друзьями.
Я хочу, чтоб услышала ты,
И с теми, что в последний день войны
Как тоскует мой голос живой.
Ещё в строю стояли вместе с нами;
 
И с теми, что её великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Ещё у Волги обтекали глиной;


Ты сейчас далеко-далеко.
И с теми, что под самою Москвой
Между нами снега и снега.
В снегах глубоких заняли постели,
До тебя мне дойти не легко,
В её предместьях на передовой
А до смерти — четыре шага.
Зимою сорок первого;
                                      и с теми,


Пой, гармоника, вьюге назло,
Что, умирая, даже не могли
Заплутавшее счастье зови.
Рассчитывать на святость их покоя
Мне в холодной землянке тепло
Последнего, под холмиком земли,
От твой негасимой любви.
Насыпанном нечуждою рукою.
</poem>
<br clear=all>


== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
Со всеми — пусть не равен их удел, —
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
Кто перед смертью вышел в генералы,
*
А кто в сержанты выйти не успел
'''Я знаю, никакой моей вины…'''
Такой был срок ему отпущен малый.
{{#ev:youtubeimg|yw4Qk7yfljM|200|right|Видео (кликабельно) «Я знаю, никакой моей вины», читает Сергей Безруков}}
<poem>
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
*
'''В тот день, когда окончилась война…''' (1948)<poem>
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.


В конце пути, в далёкой стороне,
Со всеми, отошедшими от нас,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Причастными одной великой сени
Со всеми, что погибли на войне,
Знамён, склонённых, как велит приказ, —
Как с мёртвыми прощаются живые.
Со всеми, до единого со всеми.


До той поры в душевной глубине
Простились мы.
Мы не прощались так бесповоротно.
                          И смолкнул гул пальбы,
Мы были с ними как бы наравне,
И время шло. И с той поры над ними
И разделял нас только лист учётный.
Берёзы, вербы, клёны и дубы
В который раз листву свою сменили.


Мы с ними шли дорогою войны
Но вновь и вновь появится листва,
В едином братстве воинском до срока,
И наши дети вырастут и внуки,
Суровой славой их озарены,
А гром пальбы в любые торжества
От их судьбы всегда неподалёку.
Напомнит нам о той большой разлуке.


И только здесь, в особый этот миг,
И не за тем, что уговор храним,
Исполненный величья и печали,
Что память полагается такая,
Мы отделялись навсегда от них:
И не за тем, нет, не за тем одним,
Нас эти залпы с ними разлучали.
Что ветры войн шумят не утихая.


Внушала нам стволов ревущих сталь,
И нам уроки мужества даны
Что нам уже не числиться в потерях.
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Нет, даже если б жертвы той войны
Заполненный товарищами берег.
Последними на этом свете были,


И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Как нас уносят этих залпов волны,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Глазами их не видеть их земли
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
И слухом их не слышать мир отчасти?


Вот так, судьбой своею смущены,
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
Прощались мы на празднике с друзьями.
В конце концов у смертного порога,
И с теми, что в последний день войны
В себе самих не угадать себе
Ещё в строю стояли вместе с нами;
Их одобренья или их упрёка!


И с теми, что её великий путь
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Пройти смогли едва наполовину;
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Ещё у Волги обтекали глиной;
Что даже смерти стало неподсудно.


И с теми, что под самою Москвой
К вам, павшие в той битве мировой
В снегах глубоких заняли постели,
За наше счастье на земле суровой,
В её предместьях на передовой
К вам, наравне с живыми, голос свой
Зимою сорок первого;
Я обращаю в каждой песне новой.
                                      и с теми,


Что, умирая, даже не могли
Вам не услышать их и не прочесть.
Рассчитывать на святость их покоя
Строка в строку они лежат немыми.
Последнего, под холмиком земли,
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Насыпанном нечуждою рукою.
Вы слышали меня и знали имя.


Со всеми — пусть не равен их удел,
В безгласный край, в глухой покой земли,
Кто перед смертью вышел в генералы,
Откуда нет пришедших из разведки,
А кто в сержанты выйти не успел —
Вы часть меня с собою унесли
Такой был срок ему отпущен малый.
С листка армейской маленькой газетки.


Со всеми, отошедшими от нас,
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Причастными одной великой сени
Как у живых, — я так же вам обязан.
Знамён, склонённых, как велит приказ,
И если я, по слабости, солгу,
Со всеми, до единого со всеми.
Вступлю в тот след, который мне заказан,


Простились мы.
Скажу слова, что нету веры в них,
                          И смолкнул гул пальбы,
То, не успев их выдать повсеместно,
И время шло. И с той поры над ними
Ещё не зная отклика живых,
Берёзы, вербы, клёны и дубы
Я ваш укор услышу бессловесный.
В который раз листву свою сменили.


Но вновь и вновь появится листва,
Суда живых — не меньше павших суд.
И наши дети вырастут и внуки,
И пусть в душе до дней моих скончанья
А гром пальбы в любые торжества
Живёт, гремит торжественный салют
Напомнит нам о той большой разлуке.
Победы и великого прощанья.
</poem>
</spoiler>
'''Дом бойца''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Что в село своё родное
Не заметил, как вошёл.


И не за тем, что уговор храним,
Не один вошёл — со взводом,
Что память полагается такая,
Не по улице прямой —
И не за тем, нет, не за тем одним,
Под огнём, по огородам
Что ветры войн шумят не утихая.
Добирается домой…


И нам уроки мужества даны
Кто подумал бы когда-то,
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Что достанется бойцу
Нет, даже если б жертвы той войны
С заряжённою гранатой
Последними на этом свете были, —
К своему ползти крыльцу?


Смогли б ли мы, оставив их вдали,
А мечтал он, может статься,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Подойти путём другим,
Глазами их не видеть их земли
У окошка постучаться
И слухом их не слышать мир отчасти?
Жданным гостем, дорогим.


И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
На крылечке том с усмешкой
В конце концов у смертного порога,
Притаиться, замереть.
В себе самих не угадать себе
Вот жена впотьмах от спешки
Их одобренья или их упрека!
Дверь не может отпереть.


Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Видно знает, знает, знает,
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Кто тут ждёт за косяком…
Не мёртвых власть, а власть того родства,
«Что ж ты, милая, родная,
Что даже смерти стало неподсудно.
Выбегаешь босиком?..»


К вам, павшие в той битве мировой
И слова, и смех, и слёзы —
За наше счастье на земле суровой,
Всё в одно сольётся тут.
К вам, наравне с живыми, голос свой
И к губам, сухим с мороза,
Я обращаю в каждой песне новой.
Губы тёплые прильнут.


Вам не услышать их и не прочесть.
Дети кинутся, обнимут…
Строка в строку они лежат немыми.
Младший здорово подрос…
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Нет, не так тебе, родимый,
Вы слышали меня и знали имя.
Заявиться довелось.
 
Повернулись по-иному
Все надежды, все дела.
На войну ушёл из дому,
А война и в дом пришла.


В безгласный край, в глухой покой земли,
Смерть свистит над головами,
Откуда нет пришедших из разведки,
Снег снарядами изрыт.
Вы часть меня с собою унесли
И жена в холодной яме
С листка армейской маленькой газетки.
Где-нибудь с детьми сидит.


Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
И твоя родная хата,
Как у живых, — я так же вам обязан.
Где ты жил не первый год,
И если я, по слабости, солгу,
Под огнём из автоматов
Вступлю в тот след, который мне заказан,
В бороздёнках держит взвод.


Скажу слова, что нету веры в них,
— До какого ж это срока,
То, не успев их выдать повсеместно,
Говорит боец друзьям,
Ещё не зная отклика живых,
Поворачиваться боком
Я ваш укор услышу бессловесный.
Да лежать, да мёрзнуть нам?


Суда живых — не меньше павших суд.
Это я здесь виноватый,
И пусть в душе до дней моих скончанья
Хата всё-таки моя.
Живёт, гремит торжественный салют
А поэтому, ребята,
Победы и великого прощанья.
Говорит он, — дайте я…
</poem>
*
'''Дом бойца''' (1942)<poem>
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Что в село своё родное
Не заметил, как вошёл.


Не один вошел — со взводом,
И к своей избе хозяин,
Не по улице прямой —
По-хозяйски строг, суров,
Под огнём, по огородам
За сугробом подползает
Добирается домой…
Вдоль плетня и клетки дров.


Кто подумал бы когда-то,
И лежат, следят ребята:
Что достанется бойцу
Вот он снег отгрёб рукой,
С заряжённою гранатой
Вот привстал. В окно — граната,
К своему ползти крыльцу?
И гремит разрыв глухой…


А мечтал он, может статься,
И неспешно, деловито
Подойти путём другим,
Встал хозяин, вытер пот…
У окошка постучаться
Сизый дым в окне разбитом,
Жданным гостем, дорогим.
И свободен путь вперёд.


На крылечке том с усмешкой
Затянул ремень потуже,
Притаиться, замереть.
Отряхнулся над стеной,
Вот жена впотьмах от спешки
Заглянул в окно снаружи —
Дверь не может отпереть.
И к своим: — Давай за мной…


Видно знает, знает, знает,
А когда селенье взяли,
Кто тут ждёт за косяком…
К командиру поскорей:
«Что ж ты, милая, родная,
— Так и так. Теперь нельзя ли
Выбегаешь босиком?..»
Повидать жену, детей?..


И слова, и смех, и слезы —
Лейтенант, его ровесник,
Всё в одно сольётся тут.
Воду пьёт из котелка.
И к губам, сухим с мороза,
— Что ж, поскольку житель местный… —
Губы тёплые прильнут.
И мигнул ему слегка.


Дети кинутся, обнимут…
Но гляди, справляйся срочно,
Младший здорово подрос…
Тут походу не конец. —
Нет, не так тебе, родимый,
И с улыбкой: — Это точно,
Заявиться довелось.
Отвечал ему боец…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Повернулись по-иному
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915—2002]]) ==
Все надежды, все дела.
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
На войну ушёл из дому,
'''22 июня''' (1961)
А война и в дом пришла.
<spoiler>
 
<poem>
Смерть свистит над головами,
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Снег снарядами изрыт.
В предвечерний задумчивый час
И жена в холодной яме
Молчаливо у окон постойте,
Где-нибудь с детьми сидит.
Вспомяните погибших за нас.


И твоя родная хата,
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Где ты жил не первый год,
Средь весёлых и крепких ребят,
Под огнём из автоматов
Чьи-то тени в пилотках зелёных
В бороздёнках держит взвод.
На окраины молча спешат.


— До какого ж это срока, —
Им нельзя задержаться, остаться
Говорит боец друзьям,
Их берёт этот день навсегда,
Поворачиваться боком
На путях сортировочных станций
Да лежать, да мерзнуть нам?
Им разлуку трубят поезда.


Это я здесь виноватый,
Окликать их и звать их — напрасно,
Хата все-таки моя.
Не промолвят ни слова в ответ,
А поэтому, ребята, —
Но с улыбкою грустной и ясной
Говорит он, — дайте я…
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</spoiler>
'''Венчанье''' (1974)
<spoiler>
<poem>
Ни строчки о войне
Нет в книжке у поэта:
Убит он на войне
Под Кингисеппом где-то.


И к своей избе хозяин,
…Лишь строки мирных лет
По-хозяйски строг, суров,
О девушке, о лете —
За сугробом подползает
А девушки той нет:
Вдоль плетня и клетки дров.
Погибла в сорок третьем.


И лежат, следят ребята:
…Могильная трава
Вот он снег отгрёб рукой,
Колышется над вами,
Вот привстал. В окно — граната,
Но тихие слова
И гремит разрыв глухой…
Прошли сквозь гром и пламя.


И неспешно, деловито
От этих мирных слов,
Встал хозяин, вытер пот…
От скромных упований
Сизый дым в окне разбитом,
Протяжней чей-то вздох,
И свободен путь вперёд.
Кому-то жизнь желанней.
 
Не ждёт вас общий дом,
Затянул ремень потуже,
Не ждут от вас известий,
Отряхнулся над стеной,
Но вы вдвоём, вдвоём
Заглянул в окно снаружи —
В стихах навеки вместе.
И к своим: — Давай за мной…
 
А когда селенье взяли,
К командиру поскорей:
Так и так. Теперь нельзя ли
Повидать жену, детей?..
 
Лейтенант, его ровесник,
Воду пьёт из котелка.
— Что ж, поскольку житель местный… -
И мигнул ему слегка. —
 
Но гляди, справляйся срочно,
Тут походу не конец. —
И с улыбкой: — Это точно, —
Отвечал ему боец…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915-2002]]) ==
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
*
'''22 июня''' (1961)
{{#ev:youtubeimg|KFlgfWSc4h8|200|right|Видео (кликабельно) «22 июня», читает Смирнов Владимир}}
<poem>
Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
Им нельзя задержаться, остаться —
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
Окликать их и звать их — напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
<br clear=all>
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
*
'''1941''' (1941)
'''1941''' (1941)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мяли танки тёплые хлеба,
Мяли танки тёплые хлеба,
Строка 2996: Строка 3443:
Разъярился даже горицвет,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Дерево и то стреляло вслед,
Ночью партизанили кусты
Подымались камни и стога,
И взлетали, как щепа, мосты,
И с востока двинулась пурга,
Ночью партизанили кусты,
И взлетали под ногой мосты,
Била немцев каждая клюка,
Их топила каждая река,
Их закапывал, кряхтя, мороз,
И луна их жгла, как купорос.
Шли с погоста деды и отцы,
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
Пули подавали мертвецы,
И, косматые, как облака,
И косматые, как облака,
Врукопашную пошли века.
В рукопашную пошли века.
Шли солдаты бить и перебить,
Шли солдаты немца колотить,
Как ходили прежде молотить.
Как ходили прежде молотить.
Смерть предстала им не в высоте,
Смерть предстала им не в высоте,
А в крестьянской древней простоте,
Но в крестьянской кровной простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой нам не миновать.
Та, которой раз не миновать.
Затвердело сердце у земли,
Затвердело сердце у земли.
А солдаты шли, и шли, и шли,
А солдаты шли и снова шли.
Шла Урала тёмная руда,
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада,
Шли, гремя, железные стада.
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл глухой, зазубренный топор,
Шёл худой, зазубренный топор,
Шли пустые, тусклые поля,
Шла винтовка, верная сестра.
Шло глухое, смутное ура,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
Шла большая русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Они накинулись, неистовы…''' (1942)
'''«Они накинулись, неистовы…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Они накинулись, неистовы,
Они накинулись, неистовы,
Строка 3028: Строка 3484:
Большая, добрая, сердитая,
Большая, добрая, сердитая,
Как кровь, тепла и солона.
Как кровь, тепла и солона.
*
</poem>
</poem>
'''Белеют мазанки, хотели сжечь их…''' (1943)
</spoiler>
'''«Белеют мазанки, хотели сжечь их…»''' (1943)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Строка 3041: Строка 3498:
Он, умирая, смерть опередил.  
Он, умирая, смерть опередил.  
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== См. также ==
== См. также ==

Текущая версия от 23:20, 14 мая 2023

В этой статье собраны стихи русских поэтов о войне.

Апухтин Алексей Николаевич (1840—1893)

Алексей Апухтин

Солдатская песня о Севастополе (1869)


|^|

Асеев Николай Николаевич (1889—1963)

Николай Асеев

«Надежда» (1943)


Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)

Эдуард Асадов

«День Победы. И в огнях салюта…»

Письмо с фронта


|^|

Ахматова Анна Андреевна (1889—1966)

Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914

«Не бывать тебе в живых…» (1921)

Победителям (1944)


|^|

Ваншенкин Константин Яковлевич (1925—2012)

Константин Ваншенкин

«Земли потрескавшейся корка…» (1952)


|^|

Винокуров Евгений Михайлович (1925—1993)

Евгений Винокуров

Глаза (1944—1957)


|^|

Высоцкий Владимир Семёнович (1938—1980)

Владимир Высоцкий

Братские могилы (1964)

Он не вернулся из боя (1969)


|^|

Гамзатов Расул Гамзатович (1923—2003)

Расул Гамзатов

Журавли


|^|

Гончаров Виктор Михайлович (1920—2001)

Виктор Гончаров

«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…» (1944)


|^|

Гумилёв Николай Степанович (1886—1921)

Николай Гумилёв

Георгий Победоносец

Наступление (1914)


|^|

Дементьев Андрей Дмитриевич (1928—2018)

Андрей Дементьев

Баллада о матери


|^|

Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)

Юлия Друнина

«Я столько раз видала рукопашный…» (1943)

«Я принесла домой с фронтов России…»

Зинка (1944)

Запас прочности

Бинты (1943)

Ты должна!

В бухте (1947)


|^|

Дудин Михаил Александрович (1916—1993)

Михаил Дудин

Соловьи (1942)

Солдатская песня (1954)

И нет безымянных солдат (1969)


|^|

Евтушенко Евгений Александрович (1932—2017)

Евгений Евтушенко

Хотят ли русские войны? (1961)


|^|

Занадворов Владислав Леонидович (1914—1942)

Владислав Занадворов

Война (1942)


|^|

Казакова Римма Фёдоровна (1932—2008)

Римма Казакова

«На фотографии в газете…» (1974)


|^|

Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949)

Василий Лебедев-Кумач

Священная война (24 июня 1941)

Два друга (1943)


|^|

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)

Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)

Бородино (1837)

Поле Бородина (1830—1831)


|^|

Лобода Всеволод Николаевич (1915—1944)

Всеволод Лобода

Погиб товарищ (1944 г. За четыре дня до своей смерти)


|^|

Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964)

Самуил Маршак

«Плакат 1941 года» (1941)

«Победа» (9 мая 1945 года)


Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)

Николай Некрасов

«Внимая ужасам войны…» (1855 или 1856)


|^|

Окуджава Булат Шалвович (1924—1997)

Булат Окуджава

До свиданья, мальчики (1958)


|^|

Ошанин Лев Иванович (1912—1996)

Лев Ошанин

Волжская баллада (1945)

Баллада о Сергее Кускове (1945)


|^|

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960)

Борис Пастернак

Смерть сапёра (1943)

Смелость (1941)

Победитель (1944)


|^|

Поженян Григорий Михайлович (1922—2005)

Григорий Поженян

Ветер с моря (1947)

Июньские дни Нахимова


|^|

Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)

Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.

Война (1821)

«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…» (1820)

Анчар (1828)


|^|

Рождественский Роберт Иванович (1932—1994)

Роберт Рождественский

Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием») (1960)

«На Земле безжалостно маленькой…» (1969)

Баллада о красках (1972)


|^|

Сельвинский Илья Львович (1899—1968)

Илья Сельвинский

Я это видел (1942, Керчь)


|^|

Симонов Константин Михайлович (1915—1979)

Константин Симонов

«Если дорог тебе твой дом…» (1942)

Жди меня (1941)

Танк (1939)

«Майор привёз мальчишку на лафете…» (1941)


|^|

Сурков Алексей Александрович (1899—1983)

Алексей Сурков

В землянке (1941)


|^|

Твардовский Александр Трифонович (1910—1971)

Александр Твардовский

«Я знаю, никакой моей вины…»

«В тот день, когда окончилась война…» (1948)

Дом бойца (1942)


|^|

Шефнер Вадим Сергеевич (1915—2002)

Вадим Шефнер

22 июня (1961)

Венчанье (1974)


|^|

Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967)

Илья Эренбург

1941 (1941)

«Они накинулись, неистовы…» (1942)

«Белеют мазанки, хотели сжечь их…» (1943)


|^|

См. также