Стихи о войне: различия между версиями

Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации Перейти к поиску
Нет описания правки
 
(не показано 28 промежуточных версий 11 участников)
Строка 12: Строка 12:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Строка 78: Строка 78:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Асеев''' Николай Николаевич ([[rwp:Асеев, Николай Николаевич|1889—1963]]) ==
[[Файл:Николай Асеев.jpg|thumb|200px|Николай Асеев]]
'''«Надежда» (1943)'''
<spoiler>
<poem>
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
 
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё, —
 
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
 
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
 
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
 
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
'''День Победы. И в огнях салюта…'''
'''«День Победы. И в огнях салюта…»'''
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 107: Строка 145:


И вот так четыре горьких года,
И вот так четыре горьких года,
День за днём… невероятный счет!
День за днём… невероятный счёт!
Ради нашей чести и свободы
Ради нашей чести и свободы
Всё сумел и одолел народ.
Всё сумел и одолел народ.
Строка 191: Строка 229:
За жизнь, за тебя, за родные края
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры …
И пусть между нами сейчас километры…
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
Ты здесь, ты со мною, родная моя!


В холодной ночи, под неласковым небом,
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поёшь
Склонившись, мне тихую песню поёшь
И вместе со мною к далеким победам
И вместе со мною к далёким победам
Солдатской дорогой незримо идёшь.
Солдатской дорогой незримо идёшь.


Строка 206: Строка 244:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
'''Не бывать тебе в живых…''' (1921)
'''«Не бывать тебе в живых…»''' (1921)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 229: Строка 267:
Впереди была только смерть…
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Прямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
«Жизнь свою за други своя»,
Строка 238: Строка 276:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
'''Земли потрескавшейся корка…''' (1952)
'''«Земли потрескавшейся корка…»''' (1952)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Земли потрескавшейся корка.
Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года…
Война. Далёкие года…
Мой друг мне крикнул:
Мой друг мне крикнул:
— Есть махорка?.
— Есть махорка?.
Строка 284: Строка 322:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
Строка 313: Строка 351:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
Строка 361: Строка 399:
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Когда он не вернулся из боя.


Строка 381: Строка 419:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
Строка 420: Строка 458:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
'''Мне ворон чёрный смерти не пророчил…''' (1944)
'''«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…»''' (1944)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 448: Строка 486:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
Строка 474: Строка 512:
Зрачками тускнеющих глаз
Зрачками тускнеющих глаз
Блеснёт немеркнущий свет!
Блеснёт немеркнущий свет!
</poem>
</spoiler>
'''Наступление''' (1914)
<spoiler>
<poem>
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|род. 1928]]) ==
== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|1928—2018]]) ==
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
'''Баллада о матери'''  
'''Баллада о матери'''  
Строка 534: Строка 606:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
'''Я столько раз видала рукопашный…'''  
'''«Я столько раз видала рукопашный…»''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 547: Строка 619:
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Я принесла домой с фронтов России…'''  
'''«Я принесла домой с фронтов России…»'''  
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 588: Строка 660:
Беспокойную дочку ждёт…
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.


Отогрелись мы еле-еле.
Отогрелись мы еле-еле.
Строка 620: Строка 692:


— Знаешь, Зинка, я против грусти,
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
Мама, мамка твоя живёт.


У меня есть друзья, любимый,
У меня есть друзья, любимый,
Строка 634: Строка 706:
Чтоб тебя она не ждала?!
Чтоб тебя она не ждала?!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Запас прочности''' <poem>
'''Запас прочности'''
<spoiler>
<poem>
До сих пор не совсем понимаю,
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Как же я, и худа, и мала,
Строка 647: Строка 721:
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Бинты'''  
'''Бинты''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 697: Строка 771:
Перед собой,
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
Как почти безнадёжно
«Сестрица!»
«Сестрица!»
Кто-то там,
Кто-то там,
Строка 758: Строка 832:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Дудин''' Михаил Александрович ([[rwp:Дудин, Михаил Александрович|1916—1993]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:RIAN archive 681908 Poet Mikhail Dudin.jpg|thumb|200px|Михаил Дудин]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
'''Соловьи''' (1942)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Хотят ли русские войны?
О мёртвых мы поговорим потом.
Спросите вы у тишины
Смерть на войне обычна и сурова.  
над ширью пашен и полей
И всё-таки мы воздух ловим ртом
и у берёз и тополей.
При гибели товарищей. Ни слова
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Не только за свою страну
Не говорим. Не поднимая глаз,
солдаты гибли в ту войну,
В сырой земле выкапываем яму.
а чтобы люди всей земли
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
спокойно видеть сны могли.
Остался только пепел, да упрямо
Под шелест листьев и афиш
 
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Обветренные скулы сведены.
Пусть вам ответят ваши сны,
Триста пятидесятый день войны.
хотят ли русские войны.
 
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
 
Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,
 
Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.  
Загар сначала отошёл с лица,
Потом оно, темнея, каменело.
 
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защёлкал.
 
Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто сразу вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всём забыл,
Высвистывая тонкие колена.
 
Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы ещё едва означась,
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.
 
Как время, по траншеям тёк песок.
К воде тянулись корни у обрыва,
И ландыш, приподнявшись на носок,  
Заглядывал в воронку от разрыва.
 
Ещё минута — задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.


Да, мы умеем воевать,
Ещё мгновенье — перекосит рот
но не хотим, чтобы опять
От сердце раздирающего крика.  
солдаты падали в бою
Но успокойся, посмотри: цветёт,  
на землю грустную свою.
Цветёт на минном поле земляника!
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Лесная яблонь осыпает цвет,
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
Пропитан воздух ландышем и мятой…
'''Война''' (1942)
А соловей свистит. Ему в ответ
<spoiler>
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
<poem>
 
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Звенят стрижи. Малиновки поют.  
Это вовсе не дымное поле сраженья,
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Это даже не смерть и отвага. Она
Раскидан настороженный уют
В каждой капле находит своё выраженье.
Тяжёлым громыхающим снарядом.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
 
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
А мир гремит на сотни верст окрест,
Это — боль головная, что ломит висок;
Как будто смерти не бывало места,  
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Шумит неумолкающий оркестр,
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
И нет преград для этого оркестра.
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
 
Это — кровью омытые письма мои,
Весь этот лес листом и корнем каждым,  
Что написаны криво на ложе винтовок;
Ни капли не сочувствуя беде,
Это — в жизни короткой последний рассвет
С невероятной, яростною жаждой
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
 
Беззаветная гибель на поле сраженья.
Да, это жизнь. Её живые звенья,
Её крутой, бурлящий водоём.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своём.
 
Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,  
Смотрел на нас и молча ждал конца.
 
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны.
 
Он не дожил, не долюбил, не допил,  
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.
 
И, может быть, в песке, в размытой глине,  
Захлёбываясь в собственной крови,
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
 
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
У той поджигородовской берёзы
Ты всмотришься в зелёный водоём.
 
Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.
 
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мёртвых мы поговорим потом.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Солдатская песня''' (1954)
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
'''На фотографии в газете…'''
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
На фотографии в газете
Путь далёк у нас с тобою,
нечётко изображены
Веселей, солдат, гляди!
бойцы, ещё почти что дети,
Вьётся знамя полковое,
герои мировой войны.
Командиры впереди.
Они снимались перед боем
 
в обнимку, четверо у рва.
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
И было небо голубое,
    А для тебя, родная,
была зелёная трава.
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
 
Каждый воин, парень бравый,  
Смотрит соколом в строю.  
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою.
 
Пусть враги запомнят это:
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо повторим.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,  
    Солдаты — в поход!
</poem>
</spoiler>
'''И нет безымянных солдат''' (1969)
<spoiler>
<poem>
Гремят над землею раскаты.
Идёт за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.
 
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
 
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
 
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнаёт старшина.
 
У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.
 
Одна у нас в жизни Присяга,
И Родина тоже одна.
Солдатского сердца отвага
И верность любви отдана.


Никто не знает их фамилий,
Летят из далёкого края,
о них ни песен нет, ни книг.
Как ласточки, письма любви.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Ты вспомни меня, дорогая,
и чей-то первый ученик.
Ты имя мое назови.
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Забыть тот горький год неблизкий
Играют горнисты тревогу.
мы никогда бы не смогли.
Тревогу горнисты трубят.
По всей России обелиски,
Уходят солдаты в дорогу.
как души, рвутся из земли.
И нет безымянных солдат.
…Они прикрыли жизнь собою, —
жить начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зелёная трава.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Вставай, страна огромная,
Хотят ли русские войны?
Вставай на смертный бой
Спросите вы у тишины
С фашистской силой тёмною,
над ширью пашен и полей
С проклятою ордой!
и у берёз и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Пусть ярость благородная
Не только за свою страну
Вскипает, как волна,
солдаты гибли в ту войну,
Идёт война народная,
а чтобы люди всей земли
Священная война!
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Как два различных полюса
Да, мы умеем воевать,
Во всём враждебны мы,
но не хотим, чтобы опять
За свет и мир мы боремся,
солдаты падали в бою
Они — за царство тьмы.
на землю грустную свою.
 
Спросите вы у матерей,
Пусть ярость благородная
спросите у жены моей,
Вскипает, как волна, —
и вы тогда понять должны,
Идёт война народная,
хотят ли русские войны.
Священная война!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Дадим отпор душителям
== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Всех пламенных идей,
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
Насильникам, грабителям,
'''Война''' (1942)
Мучителям людей!
<spoiler>
<poem>
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит своё выраженье.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Пусть ярость благородная
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
Вскипает, как волна, —  
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
Идёт война народная,
'''«На фотографии в газете…»''' (1974)
Священная война!
<spoiler>
<poem>
На фотографии в газете
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Не смеют крылья чёрные
Никто не знает их фамилий,
Над родиной летать.
о них ни песен нет, ни книг.
Поля её просторные
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Не смеет враг топтать!
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя, —
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Пусть ярость благородная
Забыть тот горький год неблизкий
Вскипает, как волна, —  
мы никогда бы не смогли.
Идёт война народная,
По всей России обелиски,
Священная война!
как души, рвутся из земли.
 
…Они прикрыли жизнь собою, —
Гнилой фашистской нечисти
жить начинавшие едва,
Загоним пулю в лоб,
чтоб было небо голубое,
Отребью человечества
была зелёная трава.
Сколотим крепкий гроб!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
<spoiler>
<poem>
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Строка 913: Строка 1154:
Священная война!
Священная война!


Пойдём ломить всей силою,
Как два различных полюса
Всем сердцем, всей душой
Во всём враждебны мы,
За землю нашу милую,
За свет и мир мы боремся,
За наш Союз большой.
Они — за царство тьмы.


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Строка 923: Строка 1164:
Священная война!
Священная война!


Встаёт страна огромная,
Дадим отпор душителям
Встаёт на смертный бой
Всех пламенных идей,
С фашистской силой тёмною
Насильникам, грабителям,
С проклятою ордой.
Мучителям людей!


Пусть ярость благородная
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —  
Вскипает, как волна, —  
Идёт война народная,
Идёт война народная,
Священная война.
Священная война!
</poem>
</spoiler>
'''Два друга''' (1943)
<spoiler>
<poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


Они точно братья сроднились,
Не смеют крылья чёрные
Делили и хлеб и табак,
Над родиной летать.
И рядом их ленточки вились
Поля её просторные
В огне непрерывных атак.
Не смеет враг топтать!


В штыки ударяли два друга, —
Пусть ярость благородная
И смерть отступала сама!
Вскипает, как волна, —  
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
Идёт война народная,
— Ходи веселей, Кострома!
Священная война!


Но вот под осколком снаряда
Гнилой фашистской нечисти
Упал паренёк костромской…
Загоним пулю в лоб,
— Со мною возиться не надо, —
Отребью человечества
Он другу промолвил с тоской. —
Сколотим крепкий гроб!


Я знаю, что больше не встану, —
Пусть ярость благородная
В глазах беспросветная тьма…
Вскипает, как волна, —  
— О смерти задумал ты рано!
Идёт война народная,
Ходи веселей, Кострома!
Священная война!
 
Пойдём ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой.


И бережно поднял он друга,
Пусть ярость благородная
Но сам застонал и упал.
Вскипает, как волна,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Идёт война народная,
Товарищ чуть слышно сказал.
Священная война!


Теряя сознанье от боли,
Встаёт страна огромная,
Себя подбодряли дружки,
Встаёт на смертный бой
И тихо по снежному полю
С фашистской силой тёмною
К своим доползли моряки.
С проклятою ордой.


Умолкла свинцовая вьюга,
Пусть ярость благородная
Пропала смертельная тьма…
Вскипает, как волна,
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Идёт война народная,
— Ходи веселей, Кострома!
Священная война.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Два друга''' (1943)
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
'''Бородино''' (1837)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Дрались по-геройски, по-русски
Москва, спалённая пожаром,
Два друга в пехоте морской:
      Французу отдана?
Один паренёк был калужский,
Ведь были ж схватки боевые,
Другой паренёк — костромской.
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


— Да, были люди в наше время,
Они точно братья сроднились,
Не то, что нынешнее племя:
Делили и хлеб и табак,
      Богатыри — не вы!
И рядом их ленточки вились
Плохая им досталась доля:
В огне непрерывных атак.
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
      Не отдали б Москвы!


Мы долго молча отступали,
В штыки ударяли два друга,
Досадно было, боя ждали,
И смерть отступала сама!
      Ворчали старики:
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
«Что ж мы? на зимние квартиры?
— Ходи веселей, Кострома!
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?»


И вот нашли большое поле:
Но вот под осколком снаряда
Есть разгуляться где на воле!
Упал паренёк костромской…
      Построили редут.
— Со мною возиться не надо,
У наших ушки на макушке!
Он другу промолвил с тоской.
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки
      Французы тут как тут.


Забил заряд я в пушку туго
Я знаю, что больше не встану, —
И думал: угощу я друга!
В глазах беспросветная тьма…
      Постой-ка, брат мусью!
— О смерти задумал ты рано!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Ходи веселей, Кострома!
Уж мы пойдём ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!


Два дня мы были в перестрелке.
И бережно поднял он друга,
Что толку в этакой безделке?
Но сам застонал и упал.
      Мы ждали третий день.
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Повсюду стали слышны речи:
Товарищ чуть слышно сказал.
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Прилёг вздремнуть я у лафета,
Теряя сознанье от боли,
И слышно было до рассвета,
Себя подбодряли дружки,
      Как ликовал француз.
И тихо по снежному полю
Но тих был наш бивак открытый:
К своим доползли моряки.
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


И только небо засветилось,
Умолкла свинцовая вьюга,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Пропала смертельная тьма…
      Сверкнул за строем строй.
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Полковник наш рожден был хватом:
— Ходи веселей, Кострома!
Слуга царю, отец солдатам…
</poem>
Да, жаль его: сражён булатом,
</spoiler>
      Он спит в земле сырой.
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


И молвил он, сверкнув очами:
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
«Ребята! не Москва ль за нами?
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
      Умрёмте же под Москвой,
'''Бородино''' (1837)
Как наши братья умирали!»
<spoiler>
И умереть мы обещали,
<poem>
И клятву верности сдержали
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
       Мы в Бородинский бой.
Москва, спалённая пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
       Про день Бородина!


Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
— Да, были люди в наше время,
Французы двинулись, как тучи,
Не то, что нынешнее племя:
       И всё на наш редут.
       Богатыри — не вы!
Уланы с пёстрыми значками,
Плохая им досталась доля:
Драгуны с конскими хвостами,
Немногие вернулись с поля…
Все промелькнули перед нам,
Не будь на то господня воля,
       Все побывали тут.
       Не отдали б Москвы!


Вам не видать таких сражений!..
Мы долго молча отступали,
Носились знамёна, как тени,
Досадно было, боя ждали,
       В дыму огонь блестел,
       Ворчали старики:
Звучал булат, картечь визжала,
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Рука бойцов колоть устала,
Не смеют, что ли, командиры
И ядрам пролетать мешала
Чужие изорвать мундиры
       Гора кровавых тел.
       О русские штыки?»


Изведал враг в тот день немало,
И вот нашли большое поле:
Что значит русский бой удалый,
Есть разгуляться где на воле!
       Наш рукопашный бой!..
       Построили редут.
Земля тряслась — как наши груди,
У наших ушки на макушке!
Смешались в кучу кони, люди,
Чуть утро осветило пушки
И залпы тысячи орудий
И леса синие верхушки —
       Слились в протяжный вой…
       Французы тут как тут.


Вот смерклось. Были все готовы
Забил заряд я в пушку туго
Заутра бой затеять новый
И думал: угощу я друга!
       И до конца стоять…
       Постой-ка, брат мусью!
Вот затрещали барабаны —
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
И отступили бусурманы.
Уж мы пойдём ломить стеною,
Тогда считать мы стали раны,
Уж постоим мы головою
       Товарищей считать.
       За родину свою!


Да, были люди в наше время,
Два дня мы были в перестрелке.
Могучее, лихое племя:
Что толку в этакой безделке?
       Богатыри — не вы.
       Мы ждали третий день.
Плохая им досталась доля:
Повсюду стали слышны речи:
Немногие вернулись с поля.
«Пора добраться до картечи!»
Когда б на то не божья воля,
И вот на поле грозной сечи
       Не отдали б Москвы!
      Ночная пала тень.
</poem>
 
</spoiler>
Прилёг вздремнуть я у лафета,
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
И слышно было до рассвета,
<spoiler>
       Как ликовал француз.
<poem>
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


                      1
И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
      Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
      Он спит в земле сырой.


Всю ночь у пушек пролежали
И молвил он, сверкнув очами:
Мы без палаток, без огней,
«Ребята! не Москва ль за нами?
Штыки вострили да шептали
      Умрёмте же под Москвой,
Молитву родины своей.
Как наши братья умирали!»
Шумела буря до рассвета;
И умереть мы обещали,
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.
 
                      2
 
Пробили зорю барабаны,
Восток туманный побелел,
И от врагов удар нежданый
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
        Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
И клятву верности сдержали
        Мы в бородинский бой.
      Мы в Бородинский бой.


                      3
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
      И всё на наш редут.
Уланы с пёстрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Что Чесма, Рымник и Полтава?
Вам не видать таких сражений!..
Я вспомня леденею весь,
Носились знамёна, как тени,
Там души волновала слава,
      В дыму огонь блестел,
Отчаяние было здесь.
Звучал булат, картечь визжала,
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Рука бойцов колоть устала,
Гром грянул, завизжали пули,
        Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
        Из моего ружья.
 
                      4
 
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
Уж я не помню ничего.
Шесть раз мы уступали поле
Врагу и брали у него.
Носились знамёна как тени,
Я спорил о могильной сени,
        В дыму огонь блестел.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.
      Гора кровавых тел.


                      5
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
      Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой…


Живые с мёртвыми сравнялись.
Вот смерклось. Были все готовы
И ночь холодная пришла,
Заутра бой затеять новый
И тех, которые остались,
      И до конца стоять…
Густою тьмою развела.
Вот затрещали барабаны —
И батареи замолчали,
И отступили бусурманы.
И барабаны застучали,
Тогда считать мы стали раны,
        Противник отступил:
      Товарищей считать.
Но день достался нам дороже!
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


                      6
Да, были люди в наше время,
 
Могучее, лихое племя:
И крепко, крепко наши спали
      Богатыри — не вы.
Отчизны в роковую ночь.
Плохая им досталась доля:
Мои товарищи, вы пали!
Немногие вернулись с поля.
Но этим не могли помочь.
Когда б на то не божья воля,
Однако же в преданьях славы
      Не отдали б Москвы!
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
[[#вернуться к содержанию]]
<spoiler>
<poem>
 
                      1
 
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.
 
                      2


== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
Пробили зорю барабаны,
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
Восток туманный побелел,
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
И от врагов удар нежданый
<spoiler>
На батарею прилетел.
<poem>
И вождь сказал перед полками:
Во вражьем стане цели он разведал,
«Ребята, не Москва ль за нами?
Мечтал о встрече с милой над письмом,
        Умрёмте ж под Москвой,
Читал статью про скорую победу,
Как наши братья умирали»
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
И мы погибнуть обещали,
Мы с друга окровавленного сняли
И клятву верности сдержали
Осколком просверлённый партбилет,
        Мы в бородинский бой.
Бумажник, серебристые медали.
 
А лейтенанту было двадцать лет…
                      3
Берёт перо, согбен и озабочен,
Бумажный демон, писарь полковой.
О самом страшном пишет покороче
Привычною, недрогнувшей рукой.
Беду в письмо, выплескивая разом,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Что никакой прочувствованной фразой
Нельзя утешить плачущую мать».
Она в слезах утопит своё горе,
Покуда мы, крещённые огнём,
Врага утопим в пенящемся море,
На виселицу Гитлера сведём.
И женщина инстинктом материнским
Отыщет сына дальние следы
В Курляндии, под елью исполинской,
На скате безымянной высоты
Седая мать увидит изумлённо
На зелени могилы дорогой
Венок лугов, как яркая корона.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Что Чесма, Рымник и Полтава?
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
Я вспомня леденею весь,
'''Внимая ужасам войны…''' (1855 или 1856)
Там души волновала слава,
<spoiler>
Отчаяние было здесь.
<poem>
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Внимая ужасам войны,
Гром грянул, завизжали пули,
При каждой новой жертве боя
        Перекрестился я.
Мне жаль не друга, не жены,
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Мне жаль не самого героя…
Душа от мщения тряслася,
Увы! утешится жена,
И пуля смерти понеслася
И друга лучший друг забудет;
        Из моего ружья.
Но где-то есть душа одна —
 
Она до гроба помнить будет!
                      4
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Уж я не помню ничего.
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
Шесть раз мы уступали поле
<spoiler>
Врагу и брали у него.
<poem>
Носились знамёна как тени,
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
Я спорил о могильной сени,
Стали тихими наши дворы,
        В дыму огонь блестел.
Наши мальчики головы подняли,
На пушки конница летала,
Повзрослели они до поры,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


На пороге едва помаячили
                      5
И ушли за солдатом — солдат…
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад


Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Живые с мёртвыми сравнялись.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И ночь холодная пришла,
И себя не щадите вы, и всё-таки
И тех, которые остались,
Постарайтесь вернуться назад.
Густою тьмою развела.
 
И батареи замолчали,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
И барабаны застучали,
Вместо свадеб — разлуки и дым.
        Противник отступил:
Наши девочки платьица белые
Но день достался нам дороже! —
Раздарили сестрёнкам своим.
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


Сапоги — ну куда от них денешься?
                      6
Да зелёные крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведём с ними счёты потом.


Пусть болтают, что верить вам не во что,
И крепко, крепко наши спали
Что идёте войной наугад…
Отчизны в роковую ночь.
До свидания, девочки! Девочки,
Мои товарищи, вы пали!
Постарайтесь вернуться назад.
Но этим не могли помочь. —
Однако же в преданьях славы
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
'''Волжская баллада''' (1945)
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Во вражьем стане цели он разведал,
Третий год ей земля горяча —
Мечтал о встрече с милой над письмом,
С той поры как солдатской дорогой войны
Читал статью про скорую победу,
Муж ушёл, сапогами стуча.
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
На четвёртом году прибывает пакет.
Мы с друга окровавленного сняли
Почерк в нём незнаком и суров:
Осколком просверлённый партбилет,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Бумажник, серебристые медали.
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
А лейтенанту было двадцать лет…
Председатель даёт подорожную ей.
Берёт перо, согбен и озабочен,
То надеждой, то горем полна,
Бумажный демон, писарь полковой.
На другую солдатку оставив детей,
О самом страшном пишет покороче
Едет в город Саратов она.
Привычною, недрогнувшей рукой.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Беду в письмо, выплёскивая разом,
Как найти в нём родные следы?
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Много раненых братьев, отцов и мужей
Что никакой прочувствованной фразой
На покое у волжской воды.
Нельзя утешить плачущую мать».
Наконец её доктор ведёт в тишине
Она в слезах утопит своё горе,
По тропинкам больничных ковров.
Покуда мы, крещённые огнём,
И, притихшая, слышит она, как во сне:
Врага утопим в пенящемся море,
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
На виселицу Гитлера сведём.
Нерастраченной нежности женской полна,
И женщина инстинктом материнским
И калеку Наталья ждала,
Отыщет сына дальние следы
Но того, что увидела, даже она
В Курляндии, под елью исполинской,
Ни понять, ни узнать не могла.
На скате безымянной высоты
Он хозяином был её дум и тревог,
Седая мать увидит изумлённо
Запевалой, лихим кузнецом.
На зелени могилы дорогой
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Венок лугов, как яркая корона.
С перекошенным, серым лицом?
Возложенный неведомой рукой.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
Повалившись в кровать головой,
От латышей — сынку? сибиряку?
В голос вдруг закричала, завыла она:
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Перехлестнёт горячую тоску.
Лишь в глазах у него два горячих луча.
</poem>
Что он скажет — безрукий, немой!
</spoiler>
И сурово Наталья глядит на врача:
<br clear=all>
— Собирайте, он едет домой.
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Не узнать тебе друга былого, жена, —
 
Пусть как память живёт он в дому.
== '''Маршак''' Самуил Яковлевич ([[rwp:Маршак, Самуил Яковлевич|1887—1964]]) ==
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она,
[[Файл:Самуил Маршак.jpg|thumb|200px|Самуил Маршак]]
Все втроём поклонитесь ему!
'''«Плакат 1941 года»''' (1941)
Причитали соседки над женской судьбой,
<spoiler>
Горевал её горем колхоз.
<poem>
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
Ты каждый раз, ложась в постель,
И никто не видал её слез…
Смотри во тьму окна
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
И помни, что метёт метель
Только вдруг, словно годы назад,
И что идёт война.
Под окном раздаются мужские шаги,
</poem>
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своём.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
 
'''«Победа»''' (9 мая 1945 года)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Когда командир, чтоб сдержать врага,
И вот Победа. Столько дней —
На смерть позвал смельчаков,
В промозглой сырости похода,
Первым из строя на два шага
В горячих мастерских завода,
Вышел Сергей Кусков.
В боях — мы думали о ней!
Последний танк в дыму вороном
 
От его руки запылал,
В ней всё, что дорого и свято, —
И, выполнив долг,
Судьба народа, честь страны,
Под вражьим огнём
В ней участь сына, память брата,
На землю Кусков упал.
Любовь невесты и жены.
Посмертно «Героем» его нарекли.
 
Но когда спустилась мгла,
Под орудийные раскаты
Женщина
Москва ликует в этот час, —
                в пепле родной земли
Как будто затемненье снято
Живым его нашла.
С открытых лиц, счастливых глаз.
От вражьего взгляда укрыла его
</poem>
Густою лесною тьмой.
</spoiler>
Прохладой летом лечила его,
<br clear=all>
Теплом лечила зимой.
 
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Она зашептала:
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
                          — Молчи! —
'''«Внимая ужасам войны…»''' (1855 или 1856)
Тяжкие звуки чужих шагов
<spoiler>
Он услыхал в ночи.
<poem>
На дорогах чужого металла звон,
Внимая ужасам войны,
Голоса чужие в селе.
При каждой новой жертве боя
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Мне жаль не друга, не жены,
Я на родной земле!
Мне жаль не самого героя…
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
Увы! утешится жена,
И вдруг на все голоса
И друга лучший друг забудет;
До границы на сотни вёрст кругом
Но где-то есть душа одна
Зазвенели в ответ леса.
Она до гроба помнить будет!
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Средь лицемерных наших дел
Задрожали враги.
И всякой пошлости и прозы
Теперь им мерещились по ночам
Одни я в мире подсмотрел
Повсюду его шаги.
Святые, искренние слёзы —
Предатель болтается на столбе,
То слёзы бедных матерей!
Мост — на сотни кусков,
Им не забыть своих детей,
Записка в пустой штабной избе:
Погибших на кровавой ниве,
«Был Сергей Кусков».
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Его ловили в густом бору
== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Два отборных полка.
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Его повесили на миру
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
На площади городка.
Палач, довольный, спешит на ночлег.
Но граната летит из кустов.
Смеётся поднявшийся человек:
«Я — Сергей Кусков».
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
 
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
'''Смерть сапёра''' (1943)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мы время по часам заметили
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
И кверху поползли по склону.
Стали тихими наши дворы,
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
Наши мальчики головы подняли,
У края вражьей обороны.
Повзрослели они до поры,


Вот там она, и там, и тут она
На пороге едва помаячили
Везде, везде, до самой кручи.
И ушли за солдатом — солдат…
Как паутиною опутана
До свидания мальчики! Мальчики,
Вся проволкою колючей.
Постарайтесь вернуться назад


Он наших мыслей не подслушивал
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
И не заглядывал нам в душу.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Он из конюшни вниз обрушивал
И себя не щадите вы, и всё-таки
Свой бешеный огонь по Зуше.
Постарайтесь вернуться назад.


Прожекторы, как ножки циркуля,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Лучом вонзались в коновязи.
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Прямые попаданья фыркали
Наши девочки платьица белые
Фонтанами земли и грязи.
Раздарили сестрёнкам своим.


Но чем обстрел дымил багровее,
Сапоги — ну куда от них денешься?
Тем равнодушнее к осколкам,
Да зелёные крылья погон…
В спокойствии и хладнокровии
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Работали мы тихомолком.
Мы сведём с ними счёты потом.


Со мною были люди смелые.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Я знал, что в проволочной чаще
Что идёте войной наугад…
Проходы нужные проделаю
До свидания, девочки! Девочки,
Для битвы завтра предстоящей.
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Вдруг одного сапёра ранило.
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
Он отползал от вражьих линий,
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
Привстал, и дух от боли заняло,
'''Волжская баллада''' (1945)
И он упал в густой полыни.
<spoiler>
 
<poem>
Он приходил в себя урывками,
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Осматривался на пригорке
Третий год ей земля горяча —
И щупал место под нашивками
С той поры как солдатской дорогой войны
На почерневшей гимнастёрке.
Муж ушёл, сапогами стуча.
 
На четвёртом году прибывает пакет.
И думал: глупость, оцарапали,
Почерк в нём незнаком и суров:
И он отвалит от Казани,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
К жене и детям вверх к Сарапулю,
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
И вновь и вновь терял сознанье.
Председатель даёт подорожную ей.
 
То надеждой, то горем полна,
Всё в жизни может быть издержано,
На другую солдатку оставив детей,
Изведаны все положенья,
Едет в город Саратов она.
Следы любви самоотверженной
А Саратов велик. От дверей до дверей
Не подлежат уничтоженью.
Как найти в нём родные следы?
 
Много раненых братьев, отцов и мужей
Хоть землю грыз от боли раненый,
На покое у волжской воды.
Но стонами не выдал братьев,
Наконец её доктор ведёт в тишине
Врождённой стойкости крестьянина
По тропинкам больничных ковров.
И в обмороке не утратив.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
 
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
Его живым успели вынести.
Нерастраченной нежности женской полна,
Час продышал он через силу.
И калеку Наталья ждала,
Хотя за речкой почва глинистей,
Но того, что увидела, даже она
Там вырыли ему могилу.
Ни понять, ни узнать не могла.
 
Он хозяином был её дум и тревог,
Когда, убитые потерею,
Запевалой, лихим кузнецом.
К нему сошлись мы на прощанье,
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Заговорила артиллерия
С перекошенным, серым лицом?
В две тысячи своих гортаней.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
 
Повалившись в кровать головой,
В часах задвигались колёсики.
В голос вдруг закричала, завыла она:
Проснулись рычаги и шкивы.
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
К проделанной покойным просеке
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Шагнула армия прорыва.
Что он скажет — безрукий, немой!
 
И сурово Наталья глядит на врача:
Сраженье хлынуло в пробоину
— Собирайте, он едет домой.
И выкатилось на равнину,
Не узнать тебе друга былого, жена, —
Как входит море в край застроенный,
Пусть как память живёт он в дому.
С разбега проломив плотину.
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она,
 
Все втроём поклонитесь ему!
Пехота шла вперёд маршрутами,
Причитали соседки над женской судьбой,
Как их располагал умерший.
Горевал её горем колхоз.
Поздней немногими минутами
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
Противник дрогнул у Завершья.
И никто не видал её слёз…
 
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Он оставлял снарядов штабели,
Только вдруг, словно годы назад,
Котлы дымящегося супа,
Под окном раздаются мужские шаги,
Всё, что обозные награбили,
Сапоги по ступенькам стучат.
Палатки, ящики и трупы.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
 
Как, склонившись в дверях головой,
Потом дорогою завещанной
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
Прошло с победами всё войско.
С перевязанной правой рукой.
Края расширившейся трещины
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
У Криворожья и Пропойска.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
 
Замечает чужие глаза в тишине
Мы оттого теперь у Гомеля,
И другого на месте своём.
Что на поляне в полнолунье
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Своей души не экономили
Но, как был он, в дорожной пыли,
B пластунском деле накануне.
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
 
Поклонился жене до земли.
Жить и сгорать у всех в обычае,
За великую душу подруге не мстят
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
И не мучают верной жены.
Когда ей к свету и величию
А с войны воротился не просто солдат,
Своею жертвой путь прочертишь.
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</poem>
</spoiler>
</spoiler>
'''Смелость''' (1941)
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Безымённые герои
Когда командир, чтоб сдержать врага,
Осаждённых городов,
На смерть позвал смельчаков,
Я вас в сердце сердца скрою,
Первым из строя на два шага
Ваша доблесть выше слов.
Вышел Сергей Кусков.
 
Последний танк в дыму вороном
В круглосуточном обстреле,
От его руки запылал,
Слыша смерти перекат,
И, выполнив долг,
Вы векам в глаза смотрели
Под вражьим огнём
С пригородных баррикад.
На землю Кусков упал.
 
Посмертно «Героем» его нарекли.
Вы ложились на дороге
Но когда спустилась мгла,
И у взрытой колеи
Женщина
Спрашивали о подмоге
                в пепле родной земли
И не слышно ль, где свои.
Живым его нашла.
 
От вражьего взгляда укрыла его
А потом, жуя краюху,
Густою лесною тьмой.
По истерзанным полям
Прохладой летом лечила его,
Шли вы, не теряя духа,
Теплом лечила зимой.
К обгорелым флигелям.
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Она зашептала:
                          — Молчи! —
Тяжкие звуки чужих шагов
Он услыхал в ночи.
На дорогах чужого металла звон,
Голоса чужие в селе.
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Я на родной земле! —
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
И вдруг на все голоса
До границы на сотни вёрст кругом
Зазвенели в ответ леса.
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Задрожали враги.
Теперь им мерещились по ночам
Повсюду его шаги.
Предатель болтается на столбе,
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


Вы брались рукой умелой
Его ловили в густом бору
Не для лести и хвалы,
Два отборных полка.
А с холодным знаньем дела
Его повесили на миру
За ружейные стволы.
На площади городка.
 
Палач, довольный, спешит на ночлег.
И не только жажда мщенья,
Но граната летит из кустов.
Но спокойный глаз стрелка,
Смеётся поднявшийся человек:
Как картонные мишени,
«Я — Сергей Кусков».
Пробивал врагу бока.
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Между тем слепое что-то,
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
Опьяняя и кружа,
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
Увлекало вас к пролёту
'''Смерть сапёра''' (1943)
Из глухого блиндажа.
<spoiler>
<poem>
Мы время по часам заметили
И кверху поползли по склону.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.


Там в неистовстве наитья
Вот там она, и там, и тут она
Пела буря с двух сторон.
Везде, везде, до самой кручи.
Ветер вам свистел в прикрытье:
Как паутиною опутана
Ты от пуль заворожён.
Вся проволкою колючей.


И тогда, чужие миру,
Он наших мыслей не подслушивал
Не причислены к живым,
И не заглядывал нам в душу.
Вы являлись к командиру
Он из конюшни вниз обрушивал
С предложеньем боевым.
Свой бешеный огонь по Зуше.


Вам казалось всё пустое!
Прожекторы, как ножки циркуля,
Лучше, выиграв, уйти,
Лучом вонзались в коновязи.
Чем бесславно сгнить в застое
Прямые попаданья фыркали
Или скиснуть взаперти.
Фонтанами земли и грязи.


Так рождался победитель:
Но чем обстрел дымил багровее,
Вас над пропастью голов
Тем равнодушнее к осколкам,
Подвиг уносил в обитель
В спокойствии и хладнокровии
Громовержцев и орлов.
Работали мы тихомолком.
</poem>
</spoiler>
'''Победитель''' (1944)
<spoiler>
<poem>
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и пёрли
И осень шагом испытаний шла?


Но правота была такой оградой,
Со мною были люди смелые.
Которой уступал любой доспех.
Я знал, что в проволочной чаще
Всё воплотила участь Ленинграда.
Проходы нужные проделаю
Стеной стоял он на глазах у всех.
Для битвы завтра предстоящей.


И вот пришло заветное мгновенье:
Вдруг одного сапёра ранило.
Он разорвал осадное кольцо.
Он отползал от вражьих линий,
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
Привстал, и дух от боли заняло,
B восторге смотрит на его лицо.
И он упал в густой полыни.


Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Он приходил в себя урывками,
Как входит в цепь легенд его звено!
Осматривался на пригорке
Всё, что возможно на земле и небе,
И щупал место под нашивками
Им вынесено и совершено.
На почерневшей гимнастёрке.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]


== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
И думал: глупость, оцарапали,
<!--[[Файл:Имя_файла.jpg|thumb|200px|Имя Фамилия]]-->
И он отвалит от Казани,
*
К жене и детям вверх к Сарапулю,
'''Ветер с моря''' (1947)
И вновь и вновь терял сознанье.
<poem>
          Памяти Дмитрия Глухова
             
1


Был приказ прорваться к Эльтигену
Всё в жизни может быть издержано,
днём
Изведаны все положенья,
сквозь строй немецкого заслона.
Следы любви самоотверженной
Командир сказал, что повезло нам,
Не подлежат уничтоженью.
и поздравил нас.
 
Взбивая пену,
Хоть землю грыз от боли раненый,
клокотало море.
Но стонами не выдал братьев,
На причалах
Врождённой стойкости крестьянина
от наката волн качались сваи.
И в обмороке не утратив.
Командир сказал, что так бывает,
 
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Его живым успели вынести.
Шеи пушек вытянулись к югу,
Час продышал он через силу.
дрогнули,
Хотя за речкой почва глинистей,
качнулись мачты косо —
Там вырыли ему могилу.
это реверс выжали матросы,
 
и земля шарахнулась в испуге.
Когда, убитые потерею,
В этот день на рейде не клялись мы,
К нему сошлись мы на прощанье,
уходя, вещей не завещали.
Заговорила артиллерия
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
В две тысячи своих гортаней.
И велел отправить наши письма.
 
Он стоял, спокойный и угрюмый,
В часах задвигались колёсики.
молчаливый и широкоспинный,
Проснулись рычаги и шкивы.
слушая, как напевает трюмный
К проделанной покойным просеке
песню про влюблённую рябину.
Шагнула армия прорыва.
Что он думал?
 
Думал ли о бое,
Сраженье хлынуло в пробоину
что придёт в горячечном ознобе,
И выкатилось на равнину,
впившись в борт десятками пробоин,
Как входит море в край застроенный,
в пятнах крови на матросской робе,
С разбега проломив плотину.
или, может, видел над собою
 
только небо, небо голубое?
Пехота шла вперёд маршрутами,
Что хотел он?
Как их располагал умерший.
На одном моторе
Поздней немногими минутами
мирно,
Противник дрогнул у Завершья.
не рискуя головою,
 
проскочить, не встретив немцев в море,
Он оставлял снарядов штабели,
потому что море — штормовое?
Котлы дымящегося супа,
Или, может, он мечтал у порта
Всё, что обозные награбили,
вдруг увидеть их,
Палатки, ящики и трупы.
чтоб тотчас, с ходу,
 
стать «гостеприимным» мореходом
Потом дорогою завещанной
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
Прошло с победами всё войско.
так чтоб флаги с чёрными крестами
Края расширившейся трещины
падали,
У Криворожья и Пропойска.
линяя под винтами?
 
…Он был ранен после первых вспышек.
Мы оттого теперь у Гомеля,
Медленно
Что на поляне в полнолунье
по мокрому реглану
Своей души не экономили
кровь стекала под ноги.
B пластунском деле накануне.
Я слышал,
 
как он приказал:
Жить и сгорать у всех в обычае,
«Идти тараном!
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
По разрывам,
Когда ей к свету и величию
в лоб,
Своею жертвой путь прочертишь.
врезаясь строем!»
</poem>
…Немцев было восемь.
</spoiler>
Наших — трое.
'''Смелость''' (1941)
Немцы шли на малом.
<spoiler>
Мы — на полном.
<poem>
Немцы шли за ветром.
Безымённые герои
Мы — сквозь волны.
Осаждённых городов,
С ними был их бог.
Я вас в сердце сердца скрою,
А с нами — сила.
Ваша доблесть выше слов.
Он им не помог.
 
А нас носила
В круглосуточном обстреле,
Яростная злоба над волнами.
Слыша смерти перекат,
С немцами был бог.
Вы векам в глаза смотрели
А море — с нами.
С пригородных баррикад.
…Море с нами, — значит, каждым валом
 
нас волна собою прикрывала
Вы ложились на дороге
и несла на гребень против ветра.
И у взрытой колеи
Ближе,
Спрашивали о подмоге
ближе,
И не слышно ль, где свои.
ближе.
 
С каждым метром
А потом, жуя краюху,
чаще всплески вражеской картечи.
По истерзанным полям
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Шли вы, не теряя духа,
и на пушках запекалась краска…
К обгорелым флигелям.
Я не слышал, как по серым каскам
 
звякали визжащие осколки,
Вы брались рукой умелой
но зато я видел, как умолкли
Не для лести и хвалы,
пушки на беструбой барже рядом,
А с холодным знаньем дела
как она, подбитая снарядом,
За ружейные стволы.
медленно вползала в чёрный выем.
 
— Море вам оплатит штормовые! —
И не только жажда мщенья,
Выстрел!
Но спокойный глаз стрелка,
И куски брони летят, как вата.
Как картонные мишени,
Выстрел!
Пробивал врагу бока.
И, качнувшись угловато,
 
переломлен надвое по мостик,
Между тем слепое что-то,
головной отправлен рыбам в гости.
Опьяняя и кружа,
…Немцы отвернули в полумиле.
Увлекало вас к пролёту
Немцев подвели плохие нервы.
Из глухого блиндажа.
Мы не гнались…
 
Мы похоронили
Там в неистовстве наитья
катер № 81-й.
Пела буря с двух сторон.
Сняли флаг
Ветер вам свистел в прикрытье:
и вынесли из рубки
Ты от пуль заворожён.
лоцию…
А море штормовало,
Командир сказал:
«Устали руки!» —
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


2
И тогда, чужие миру,
Не причислены к живым,
Вы являлись к командиру
С предложеньем боевым.


Как запомнить свет звезды падучей,
Вам казалось всё пустое!
как отыщешь, где она упала?
Лучше, выиграв, уйти,
На Тамани,
Чем бесславно сгнить в застое
у высокой кручи,
Или скиснуть взаперти.
у подножья пенистого вала,
 
всем ветрам распахнута навстречу,
Так рождался победитель:
с давних пор стоит одна лачуга.
Вас над пропастью голов
Там три дня подряд горели свечи,
Подвиг уносил в обитель
там три дня подряд у тела друга
Громовержцев и орлов.
собирались хмурые матросы.
</poem>
Стыли волны па причальных сваях.
</spoiler>
На манильских несмоленых тросах
'''Победитель''' (1944)
провисала койка подвесная.
<spoiler>
А на жёсткой флотской парусине
<poem>
он лежал,
Вы помните ещё ту сухость в горле,
сурово сдвинув брови,
Когда, бряцая голой силой зла,
в орденах,
Навстречу нам горланили и пёрли
в морском мундире синем.
И осень шагом испытаний шла?
Замирало море в изголовье,
 
а у ног — гвардейцы…
Но правота была такой оградой,
Я заметил,
Которой уступал любой доспех.
как качнулась тень на смуглых лицах.
Всё воплотила участь Ленинграда.
Мы молчали.
Стеной стоял он на глазах у всех.
Мы пришли проститься
 
молча, перед самым боем.
И вот пришло заветное мгновенье:
Ветер!
Он разорвал осадное кольцо.
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
тросами поскрипывая глухо.
B восторге смотрит на его лицо.
И качнулась койка в полусвете,
 
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
как всегда,
Как входит в цепь легенд его звено!
в свой дальний путь обычный,
Всё, что возможно на земле и небе,
только что уснувший после боя.
Им вынесено и совершено.
И закрыл плечами свечи мичман,
</poem>
чтобы свет его не беспокоил,
</spoiler>
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
<br clear=all>
— Жил, качаясь на волне,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
и, на волне
 
качаясь,
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
ты ушёл в последний рейс.
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
Мне тоже,
'''Ветер с моря''' (1947)
если только смерти, —
<spoiler>
то такой же. —
Мы надели мичманки.
И руки
потянулись к козырькам.
Сирена
извещала нас, что поднят «буки» —
флаг о выходе туда,
где пена,
закружившись в гибельном узоре,
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
'''Июньские дни Нахимова'''
<poem>
<poem>
      1. Возвращение
          Памяти Дмитрия Глухова
             
1


Когда в одной ладони —
Был приказ прорваться к Эльтигену
все дороги.
днём
И встать на холм —
сквозь строй немецкого заслона.
как дёрнуть за кольцо.
Командир сказал, что повезло нам,
И ни моря не властны
и поздравил нас.
и ни боги.
Взбивая пену,
И лица всех сошлись в одно лицо.
клокотало море.
Когда послушней конь,
На причалах
острее зренье
от наката волн качались сваи.
и ни себя не жалко,
Командир сказал, что так бывает, —
ни коня.
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Когда, освобождённый,
Шеи пушек вытянулись к югу,
отстраненьем
дрогнули,
возвысишься
качнулись мачты косо —
над суетностью дня…
это реверс выжали матросы,
Как горячит
и земля шарахнулась в испуге.
и как пьянит опасность.
В этот день на рейде не клялись мы,
Но, все свои сомненья погребя,
уходя, вещей не завещали.
ты знаешь,
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
что живёшь не для себя.
И велел отправить наши письма.
И в этом суть,
Он стоял, спокойный и угрюмый,
и правота,
молчаливый и широкоспинный,
и ясность.
слушая, как напевает трюмный
...................................................
песню про влюблённую рябину.
...................................................
Что он думал?
Три ниши
Думал ли о бое,
во Владимирском соборе.
что придёт в горячечном ознобе,
Три места в склепе.
впившись в борт десятками пробоин,
Трое лечь могли
в пятнах крови на матросской робе,
под куполом с крестом,
или, может, видел над собою
над городом,
только небо, небо голубое?
что всех других дороже.
Что хотел он?
Был первым —
На одном моторе
Лазарев.
мирно,
Он — первый адмирал —
не рискуя головою,
лёг в склепе первым.
проскочить, не встретив немцев в море,
Берегу
потому что море штормовое?
второе место для себя,
Или, может, он мечтал у порта
сказал Нахимов.
вдруг увидеть их,
Но смерть всевластна.
чтоб тотчас, с ходу,
Подданных своих
стать «гостеприимным» мореходом
смерть убирает
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
по своим контрактам.
так чтоб флаги с чёрными крестами
Она — вершительница
падали,
судеб всех.
линяя под винтами?
Одна она ли только?!
…Он был ранен после первых вспышек.
И стал вторым Корнилов.
Медленно
Он, кажется мне тоже,
по мокрому реглану
что-то знал.
кровь стекала под ноги.
Он загодя оставил завещанье,
Я слышал,
ранним утром,
как он приказал:
часов примерно в семь,
«Идти тараном!
часы отправил сыну золотые.
По разрывам,
А в полдень
в лоб,
принял смерть на бастионе.
врезаясь строем!»
Не прячась от неё,
…Немцев было восемь.
не хоронясь,
Наших — трое.
с холодною улыбкой
Немцы шли на малом.
обреченья…
Мы — на полном.
Держу я третье место
Немцы шли за ветром.
для себя, — сказал Нахимов.
Мы — сквозь волны.
Он ослаб от горя
С ними был их бог.
и не стыдился слёз.
А с нами сила.
Был третьим
Он им не помог.
адмирал Истомин.
А нас носила
Опять Малахов,
Яростная злоба над волнами.
тот же бастион,
С немцами был бог.
люнет камчатский,
А море с нами.
тот же вызов жизни.
…Море с нами, — значит, каждым валом
Что хорониться,
нас волна собою прикрывала
смерть своё возьмёт, —
и несла на гребень против ветра.
сказал Нахимов,
Ближе,
лягу…
ближе,
в ногах товарищей.
ближе.
 
С каждым метром
      2. Предчувствие
чаще всплески вражеской картечи.
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
 
и на пушках запекалась краска…
А он с коня в штыки —
Я не слышал, как по серым каскам
и нет
звякали визжащие осколки,
ни неба,
но зато я видел, как умолкли
ни земли,
пушки на беструбой барже рядом,
ни адмиральских эполет.
как она, подбитая снарядом,
Лишь хруст костей
медленно вползала в чёрный выем.
да красный след,
Море вам оплатит штормовые! —
когда кричат:
Выстрел!
Коли! —
И куски брони летят, как вата.
А он не думал ни о чём,
Выстрел!
пришёл ли нет черёд.
И, качнувшись угловато,
Не взвешивал,
переломлен надвое по мостик,
а предпочёл
головной отправлен рыбам в гости.
толкнуть тарутинцев плечом
…Немцы отвернули в полумиле.
и с саблею —
Немцев подвели плохие нервы.
вперёд.
Мы не гнались…
А ковыли давно в крови.
Мы похоронили
А бог — приди
катер № 81-й.
и лик яви
Сняли флаг
в малиновом дыму.
и вынесли из рубки
И нет ни неба,
лоцию…
ни земли,
А море штормовало,
лишь хруст костей
Командир сказал:
да крик:
«Устали руки!» —
— Коли! —
и, едва добравшись до штурвала,
Пощады — никому.
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!»
и упал
на мостике
у тумбы.
 
2


Накануне сражения
Как запомнить свет звезды падучей,
явился к Нахимову
как отыщешь, где она упала?
Данненберг.
На Тамани,
— Извините, — сказал он,
у высокой кручи,
я ещё не был с визитом
у подножья пенистого вала,
у вас.
всем ветрам распахнута навстречу,
— Помилуйте,
с давних пор стоит одна лачуга.
ваше высочество,
Там три дня подряд горели свечи,
лучше б
там три дня подряд у тела друга
Сапун-горе
собирались хмурые матросы.
сделали вы визит…
Стыли волны па причальных сваях.
..............................................
На манильских несмоленых тросах
..............................................
провисала койка подвесная.
Итак, другого не дано:
А на жёсткой флотской парусине
пусть всё летит вверх дном.
он лежал,
Земля виднее
сурово сдвинув брови,
под конём,
в орденах,
трава теплее
в морском мундире синем.
под огнём,
Замирало море в изголовье,
нет выхода — так вверх килём.
а у ног — гвардейцы…
А город…
Я заметил,
Если суждено.
как качнулась тень на смуглых лицах.
Но… только не при нём.
Мы молчали.
Скатилась по небу звезда,
Мы пришли проститься
двух душ сближала даль.
молча, перед самым боем.
 
Ветер!
Уберегли его тогда,
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
и отодвинулась беда.
тросами поскрипывая глухо.
Надолго ли?!
И качнулась койка в полусвете,
Едва ль…
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
Близ Малахова кургана
как всегда,
солдат, умирая,
в свой дальний путь обычный,
остановил верхового:
только что уснувший после боя.
Я не помощи прошу,
И закрыл плечами свечи мичман,
ваше благородие,
чтобы свет его не беспокоил,
я спросить у вас хочу,
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
верховой склонился
Жил, качаясь на волне,
в стременах, —
и, на волне
адмирал Нахимов
качаясь,
не убит?
ты ушёл в последний рейс.
— Нет.
Мне тоже,
— Слава богу!
если только смерти, —
И солдат, перекрестившись,
то такой же.
умер…
Мы надели мичманки.
 
И руки
      3. Смерть
потянулись к козырькам.
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
Сирена
извещала нас, что поднят «буки»
флаг о выходе туда,
где пена,
закружившись в гибельном узоре,
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
</spoiler>
'''Июньские дни Нахимова'''
<spoiler>
<poem>
      1. Возвращение


В шесть часов пополудни,
Когда в одной ладони —
вернее, чуть раньше шести,
все дороги.
на исходе июня,
И встать на холм —
во вторник,
как дёрнуть за кольцо.
дня двадцать восьмого,
И ни моря не властны
двое: Павел Нахимов
и ни боги.
и флаг-офицер Колтовской,
И лица всех сошлись в одно лицо.
благодушно беседуя
Когда послушней конь,
ехали к Керну
острее зренье
верхами.
и ни себя не жалко,
День клонился к закату,
ни коня.
акация властно цвела.
Когда, освобождённый,
Сладковато и властно.
отстраненьем
Нахимов сказал:
возвысишься
— Дело божье.
над суетностью дня…
Бог даёт,
Как горячит
бог берёт…
и как пьянит опасность.
Храбрость — суть
Но, все свои сомненья погребя,
постоянство усилий.
ты знаешь,
Смерть преследовать нужно,
что живёшь не для себя.
чтоб душу от страха спасти.
И в этом суть,
То, что мы — молодцы, — хорошо.
и правота,
И для нас,
и ясность.
и, пожалуй, для многих.
...................................................
 
...................................................
В шесть часов пополудни,
Три ниши
вернее, чуть раньше шести,
во Владимирском соборе.
на исходе июня,
Три места в склепе.
во вторник,
Трое лечь могли
дня двадцать восьмого,
под куполом с крестом,
обойдя батарею,
над городом,
он вышел к вершине холма
что всех других дороже.
и спросил у сигнальщика:
Был первым —
— Сколько нас?
Лазарев.
— На суток на четверо…хватит… —
Он — первый адмирал —
Рядом шлёпнулась пуля,
лёг в склепе первым.
с шипеньем уткнувшись в мешок.
— Берегу
Он стоял,
второе место для себя, —
возвышаясь по грудь
сказал Нахимов.
над банкетом.
Но смерть всевластна.
Снова пуля…
Подданных своих
— Прицельно стреляют, —
смерть убирает
сказал.
по своим контрактам.
Керн был бледен.
Она — вершительница
Нахимов
судеб всех.
за подзорной трубой потянулся.
Одна она ли только?!
.............................................
И стал вторым Корнилов.
— Внизу идёт богослужение
Он, кажется мне тоже,
в честь завтрашнего праздника
что-то знал.
святых Петра и Павла.
Он загодя оставил завещанье,
Не желаете послушать? —
ранним утром,
спросил Керн.
часов примерно в семь,
— Никого не задерживаю-с…
часы отправил сыну золотые.
.............................................
А в полдень
На исходе июня,
принял смерть на бастионе.
ах, какая тоска,
Не прячась от неё,
он нашёл свою пулю,
не хоронясь,
так как пулю искал.
с холодною улыбкой
 
обреченья…
В шесть часов пополудни
— Держу я третье место
тайна смерти близка…
для себя, — сказал Нахимов.
И разгадкою жизни
Он ослаб от горя
хлещет кровь из виска.
и не стыдился слёз.
............................................
Был третьим
............................................
адмирал Истомин.
Когда часы надежды истекли
Опять Малахов,
его по Аполлоновой горе
тот же бастион,
до бухты
люнет камчатский,
донесли товарищи
тот же вызов жизни.
и положили в шлюпку.
— Что хорониться,
Буксировали баркасами
смерть своё возьмёт,
и встретили на Графской,
сказал Нахимов,
как живого,
лягу…
взяв вёсла на валек.
в ногах товарищей.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


В почётном карауле стояли —
      2. Предчувствие
семнадцать в ряд.
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
«Полный ход»
сыграли барабанщики.
Колокола —
один, потом другой —
звонили с Корабельной.
Четырнадцать священников
служили панихиду.
Приспустили флаги
на кораблях.
Весь Севастополь
проводил Нахимова
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
<br clear=all>


== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
А он с коня в штыки —
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
и нет
*
ни неба,
'''Война''' (1821)<poem>
ни земли,
Война! Подъяты наконец,
ни адмиральских эполет.
Шумят знамёна бранной чести!
Лишь хруст костей
Увижу кровь, увижу праздник мести;
да красный след,
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
когда кричат:
И сколько сильных впечатлений
— Коли! —
Для жаждущей души моей!
А он не думал ни о чём,
Стремленье бурных ополчений,
пришёл ли нет черёд.
Тревоги стана, звук мечей,
Не взвешивал,
И в роковом огне сражений
а предпочёл
Паденье ратных и вождей!
толкнуть тарутинцев плечом
Предметы гордых песнопений
и с саблею —
Разбудят мой уснувший гений! —
вперёд.
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
А ковыли давно в крови.
Огни врагов, их чуждое взыванье,
А бог — приди
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
и лик яви
И смерти грозной ожиданье.
в малиновом дыму.
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
И нет ни неба,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
ни земли,
Венок ли мне двойной достанется на часть,
лишь хруст костей
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
да крик:
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
— Коли! —
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Пощады — никому.
Воспоминание и брата и друзей,
И мыслей творческих напрасное волненье,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Я таю, жертва злой отравы:
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И тягостная лень душою овладела…
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая ещё не закипела?
</poem>
*
'''Мне бой знаком — люблю я звук мечей…''' (1820)<poem>
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жён лобзаний не достоин.</poem>
*
'''Анчар''' (1828)
{{#ev:youtubeimg|l2qJZCxXOEk|200|right|Видео (кликабельно) «Анчар»}}
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Природа жаждущих степей
Накануне сражения
Его в день гнева породила
явился к Нахимову
И зелень мёртвую ветвей
Данненберг.
И корни ядом напоила.
— Извините, — сказал он, —
я ещё не был с визитом
у вас.
— Помилуйте,
ваше высочество,
лучше б
Сапун-горе
сделали вы визит…
..............................................
..............................................
Итак, другого не дано:
пусть всё летит вверх дном.
Земля виднее
под конём,
трава теплее
под огнём,
нет выхода — так вверх килём.
А город…
Если суждено.
Но… только не при нём.
Скатилась по небу звезда,
двух душ сближала даль.


Яд каплет сквозь его кору,
Уберегли его тогда,
К полудню растопясь от зною,
и отодвинулась беда.
И застывает ввечеру
Надолго ли?!
Густой прозрачною смолою.
Едва ль…
 
Близ Малахова кургана
К нёму и птица не летит
солдат, умирая,
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
остановил верхового:
На древо смерти набежит
— Я не помощи прошу,
И мчится прочь, уже тлетворный.
ваше благородие,
я спросить у вас хочу,
верховой склонился
в стременах, —
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


И если туча оросит,
      3. Смерть
Блуждая, лист его дремучий,
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.


Но человека человек
В шесть часов пополудни,
Послал к анчару властным взглядом:
вернее, чуть раньше шести,
И тот послушно в путь потёк
на исходе июня,
И к утру возвратился с ядом.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
Принёс он смертную смолу
двое: Павел Нахимов
Да ветвь с увядшими листами,
и флаг-офицер Колтовской,
И пот по бледному челу
благодушно беседуя
Струился хладными ручьями;
ехали к Керну
верхами.
День клонился к закату,
акация властно цвела.
Сладковато и властно.
Нахимов сказал:
— Дело божье.
Бог даёт,
бог берёт…
Храбрость — суть
постоянство усилий.
Смерть преследовать нужно,
чтоб душу от страха спасти.
То, что мы — молодцы, — хорошо.
И для нас,
и, пожалуй, для многих.


Принёс — и ослабел и лёг
В шесть часов пополудни,
Под сводом шалаша на лыки,
вернее, чуть раньше шести,
И умер бедный раб у ног
на исходе июня,
Непобедимого владыки.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
А князь тем ядом напитал
обойдя батарею,
Свои послушливые стрелы
он вышел к вершине холма
И с ними гибель разослал
и спросил у сигнальщика:
К соседям в чуждые пределы.
— Сколько нас?
</poem>
— На суток на четверо… хватит… —
<br clear=all>
Рядом шлёпнулась пуля,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Он стоял,
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют, —
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
В шесть часов пополудни
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
тайна смерти близка…
*
И разгадкою жизни
'''На Земле безжалостно маленькой…''' (1969)
хлещет кровь из виска.
{{#ev:youtubeimg|DDNLYM6ROIg|200|right|Видео (кликабельно) «На земле безжалостно маленькой…»}}
............................................
<poem>
............................................
На Земле
Когда часы надежды истекли
    безжалостно маленькой
его по Аполлоновой горе
жил да был человек маленький.
до бухты
У него была служба маленькая.
донесли товарищи
И маленький очень портфель.
и положили в шлюпку.
Получал он зарплату маленькую…
Буксировали баркасами
И однажды —
и встретили на Графской,
прекрасным утром —
как живого,
постучалась к нему в окошко
взяв вёсла на валёк.
небольшая,
Потом, неспешно,
казалось,
двинулись домой.
война…
Из окон дома
Автомат ему выдали маленький.
было слышно,
Сапоги ему выдали маленькие.
как полковая музыка играла.
Каску выдали маленькую
…Гроб его
и маленькую
три флага осенили.
по размерам —
Два адмиральских,
шинель.
третий кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


…А когда он упал
В почётном карауле стояли
              некрасиво, неправильно,
семнадцать в ряд.
в атакующем крике вывернув рот,
«Полный ход»
то на всей земле
сыграли барабанщики.
            не хватило мрамора,
Колокола —
чтобы вырубить парня
один, потом другой —
в полный рост!
звонили с Корабельной.
Четырнадцать священников
служили панихиду.
Приспустили флаги
на кораблях.
Весь Севастополь
проводил Нахимова
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Баллада о красках''' (1972)
<br clear=all>
{{#ev:youtubeimg|343AKjFYZG8|200|right|Видео (кликабельно) «Баллада о красках», поют Диана Анкудинова и Мая Егорова}}
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
'''Война''' (1821)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Был он рыжим,
Война! Подъяты наконец,
как из рыжиков рагу.
Шумят знамёна бранной чести!
Рыжим,
Увижу кровь, увижу праздник мести;
словно апельсины на снегу.
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
Мать шутила,
И сколько сильных впечатлений
мать весёлою была:
Для жаждущей души моей!
«Я от солнышка сыночка родила…»
Стремленье бурных ополчений,
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Тревоги стана, звук мечей,
Чёрным,
И в роковом огне сражений
будто обгоревшее смолье.
Паденье ратных и вождей!
Хохотала над расспросами она,
Предметы гордых песнопений
говорила:
Разбудят мой уснувший гений!
«Слишком ночь была черна!..»
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
В сорок первом,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
в сорок памятном году
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
прокричали репродукторы беду.
И смерти грозной ожиданье.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
поклонились маме в пояс.
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
И ушли.
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Довелось в бою почуять молодым
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
рыжий бешеный огонь
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
и чёрный дым,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
злую зелень застоявшихся полей,
Воспоминание и брата и друзей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
И мыслей творческих напрасное волненье,
Оба сына, оба-двое, два крыла,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
воевали до победы.
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Мать ждала.
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Не гневила,
Я таю, жертва злой отравы:
не кляла она судьбу.
Покой бежит меня, нет власти над собой,
Похоронка
И тягостная лень душою овладела…
обошла её избу.
Что ж медлит ужас боевой?
Повезло ей.
Что ж битва первая ещё не закипела?
Привалило счастье вдруг.
</poem>
Повезло одной на три села вокруг.
</spoiler>
Повезло ей.
'''«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…»''' (1820)
Повезло ей!
<spoiler>
Повезло!—
<poem>
Оба сына
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
воротилися в село.
От первых лет поклонник бранной славы,
Оба сына.
Люблю войны кровавые забавы,
Оба-двое.
И смерти мысль мила душе моей.
Плоть и стать.
Во цвете лет свободы верный воин,
Золотистых орденов не сосчитать.
Перед собой кто смерти не видал,
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Тот полного веселья не вкушал
Ноги целы, руки целы — что ещё?
И милых жён лобзаний не достоин.
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''Анчар''' (1828)
<spoiler>
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
Природа жаждущих степей
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
Его в день гнева породила
*
И зелень мёртвую ветвей
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
И корни ядом напоила.
{{#ev:youtubeimg|ZIt2MgXHH2w|200|right|Видео (кликабельно) «Я это видел», читает Ильнара Надырова}}
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.


Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Яд каплет сквозь его кору,
Меж нами
К полудню растопясь от зною,
    вот этак —
И застывает ввечеру
                ров.
Густой прозрачною смолою.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.


Нет! Об этом нельзя словами…
К нёму и птица не летит
Тут надо рычать! Рыдать!
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
На древо смерти набежит
Заржавленной, как руда.
И мчится прочь, уже тлетворный.


Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
И если туча оросит,
Может быть, партизаны? Нет.
Блуждая, лист его дремучий,
Вот лежит лопоухий Колька —
С его ветвей, уж ядовит,
Ему одиннадцать лет.
Стекает дождь в песок горючий.


Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Но человека человек
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Послал к анчару властным взглядом:
Ближние станции, ближние села —
И тот послушно в путь потёк
Все заложников выслали в ров.
И к утру возвратился с ядом.


Лежат, сидят, всползают на бруствер.
Принёс он смертную смолу
У каждого жест. Удивительно свой!
Да ветвь с увядшими листами,
Зима в мертвеце заморозила чувство,
И пот по бледному челу
С которым смерть принимал живой,
Струился хладными ручьями;


И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Принёс — и ослабел и лёг
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Под сводом шалаша на лыки,
В каком бы их ни свалило виде —
И умер бедный раб у ног
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Непобедимого владыки.
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: «Не победишь!»


Парень. Он совсем налегке.
А князь тем ядом напитал
Грудь распахнута из протеста.
Свои послушливые стрелы
Одна нога в худом сапоге,
И с ними гибель разослал
Другая сияет лаком протеза.
К соседям в чуждые пределы.
Лёгкий снежок валит и валит…
</poem>
Грудь распахнул молодой инвалид.
</spoiler>
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
<br clear=all>
Поперхнулся. Упал. Застыл.
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Но часовым над лежбищем смерти
 
Торчит воткнутый в землю костыль.
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
И ярость мёртвого не застыла:
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
Она фронтовых окликает из тыла,
'''Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием»)''' (1960)
Она водрузила костыль, как древко,
<spoiler>
И веха её видна далеко.
<poem>
Помните!
Через века,
      через года, —
помните!
О тех,
кто уже не придёт
              никогда, —
помните!
 
Не плачьте!
В горле
    сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
    павших
          будьте
              достойны!
Вечно
достойны!
 
Хлебом и песней,
Мечтой и стихами,
жизнью
    просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте
достойны!
 
Люди!
Покуда сердца
          стучатся,
помните!
Какою
ценой
завоевано счастье,
пожалуйста,
    помните!
 
Песню свою
        отправляя в полёт, —
помните!
О тех,
кто уже никогда
          не споёт, —
помните!
 
Детям своим
          расскажите о них,
чтоб
запомнили!
Детям
    детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
      бессмертной
              Земли
помните!
К мерцающим звёздам
          ведя корабли,
о погибших
помните!


Бабка. Эта погибла стоя,
Встречайте
Встала из трупов и так умерла.
          трепетную весну,
Лицо её, славное и простое,
люди Земли.
Чёрная судорога свела.
Убейте
Ветер колышет её отрепье…
    войну,
В левой орбите застыл сургуч,
прокляните
Но правое око глубоко в небе
войну,
Между разрывами туч.
люди Земли!
И в этом упреке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».


Рядом истерзанная еврейка.
Мечту пронесите
При ней ребенок. Совсем как во сне.
          через года
С какой заботой детская шейка
и жизнью
Повязана маминым серым кашне…
наполните!..
Матери сердцу не изменили:
Но о тех,
Идя на расстрел, под пулю идя,
кто уже не придёт
За час, за полчаса до могилы
              никогда,
Мать от простуды спасала дитя.
заклинаю,
Но даже и смерть для них не разлука:
помните!
Невластны теперь над ними враги
</poem>
И рыжая струйка
</spoiler>
            из детского уха
'''«На Земле безжалостно маленькой…»''' (1969)
Стекает
<spoiler>
      в горсть
<poem>
              материнской
На Земле
                        руки.
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую…
И однажды —
прекрасным утром
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война…
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


Как страшно об этом писать. Как жутко.
…А когда он упал —
Но надо. Надо! Пиши!
              некрасиво, неправильно,
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
в атакующем крике вывернув рот,
Ты вымерил низость фашистской души,
то на всей земле
Ты осознал во всей её фальши
            не хватило мрамора,
«Сентиментальность» пруссацких грез,
чтобы вырубить парня
Так пусть же
в полный рост!
          сквозь их
</poem>
                  голубые
</spoiler>
                        вальсы
'''Баллада о красках''' (1972)
Торчит материнская эта горсть.
<spoiler>
 
<poem>
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Был он рыжим,
Ты за руку их поймал — уличи!
как из рыжиков рагу.
Ты видишь, как пулею бронебойной
Рыжим,
Дробили нас палачи,
словно апельсины на снегу.
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Мать шутила,
Пусть зарыдает природа сама,
мать весёлою была:
Если
«Я от солнышка сыночка родила…»
    всё это
А другой был чёрным-чёрным у неё.
          сам ты
Чёрным,
                видел
будто обгоревшее смольё.
И не сошёл с ума.
Хохотала над расспросами она,
 
говорила:
Но молча стою я над страшной могилой.
«Слишком ночь была черна!..»
Что слова? Истлели слова.
В сорок первом,
Было время — писал я о милой,
в сорок памятном году
О щёлканье соловья.
прокричали репродукторы беду.
 
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Казалось бы, что в этой теме такого?
поклонились маме в пояс.
Правда? А между тем
И ушли.
Попробуй найти настоящее слово
Довелось в бою почуять молодым
Даже для этих тем.
рыжий бешеный огонь
 
и чёрный дым,
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
злую зелень застоявшихся полей,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Нет, товарищи: этой муки
Оба сына, оба-двое, два крыла,
Не выразит язык.
воевали до победы.
 
Мать ждала.
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Не гневила,
Слишком изящен, поэтому скуп,
не кляла она судьбу.
К неумолимой грамматике сведён
Похоронка
Каждый крик, слетающий с губ.
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
Из всех племён от древка до древка
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
И взять от каждого всё человечье,
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
<spoiler>
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
<poem>
Эхо нашествий, погромов, резни…
Можно не слушать народных сказаний,
Не это ль
Не верить газетным столбцам,
      наречье
Но я это видел. Своими глазами.
            муки бездонной
Понимаете? Видел. Сам.
    Словам искомым сродни?


Но есть у нас и такая речь,
Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Которая всяких слов горячее:
Меж нами
Врагов осыпает проклятьем картечь.
    вот этак —
Глаголом пророков гремят батареи.
                ров.
Вы слышите трубы на рубежах?
Из этого рва поднимается горе.
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Горе без берегов.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.


Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Нет! Об этом нельзя словами…
Травою взойдите у этих высот.
Тут надо рычать! Рыдать!
Кто вас увидел, отныне навеки
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
Все ваши раны в душе унесёт.
Заржавленной, как руда.


Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Семь тысяч трупов.
Может быть, партизаны? Нет.
              Семиты… Славяне…
Вот лежит лопоухий Колька —
Да! Об этом нельзя словами.
Ему одиннадцать лет.
Огнём! Только огнём!
</poem>
<br clear=all>


== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
*
Ближние станции, ближние сёла —
'''Если дорог тебе твой дом…''' (1942)
Все заложников выслали в ров.
{{#ev:youtubeimg|3SOqSnXfc5Q|200|right|Видео (кликабельно) «Если дорог тебе твой дом…», читает Константин Симонов}}
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;


Если мил тебе бедный сад
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
У каждого жест. Удивительно свой!
И под липой сто лет назад
Зима в мертвеце заморозила чувство,
В землю вкопанный дедом стол;
С которым смерть принимал живой,
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…


Если мать тебе дорога —
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Тебя выкормившая грудь,
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Где давно уже нет молока,
В каком бы их ни свалило виде —
Только можно щекой прильнуть;
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Если вынести нету сил,
Они пререкаются с палачами,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
Они восклицают: «Не победишь!»
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…


Если ты отца не забыл,
Парень. Он совсем налегке.
Что качал тебя на руках,
Грудь распахнута из протеста.
Что хорошим солдатом был
Одна нога в худом сапоге,
И пропал в карпатских снегах,
Другая сияет лаком протеза.
Что погиб за Волгу, за Дон,
Лёгкий снежок валит и валит…
За отчизны твоей судьбу;
Грудь распахнул молодой инвалид.
Если ты не хочешь, чтоб он
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Перевёртывался в гробу,
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Чтоб солдатский портрет в крестах
Но часовым над лежбищем смерти
Взял фашист и на пол сорвал
Торчит воткнутый в землю костыль.
И у матери на глазах
И ярость мёртвого не застыла:
На лицо ему наступал…
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.


Если ты не хочешь отдать
Бабка. Эта погибла стоя,
Ту, с которой вдвоём ходил,
Встала из трупов и так умерла.
Ту, что долго поцеловать
Лицо её, славное и простое,
Ты не смел,— так её любил,
Чёрная судорога свела.
Чтоб фашисты её живьём
Ветер колышет её отрепье…
Взяли силой, зажав в углу,
В левой орбите застыл сургуч,
И распяли её втроём,
Но правое око глубоко в небе
Обнаженную, на полу;
Между разрывами туч.
Чтоб досталось трём этим псам
И в этом упрёке Деве Пречистой
В стонах, в ненависти, в крови
Рушенье веры десятков лет:
Всё, что свято берёг ты сам
«Коли на свете живут фашисты,
Всею силой мужской любви…
Стало быть, бога нет».


Если ты фашисту с ружьём
Рядом истерзанная еврейка.
Не желаешь навек отдать
При ней ребёнок. Совсем как во сне.
Дом, где жил ты, жену и мать,
С какой заботой детская шейка
Всё, что родиной мы зовем,—
Повязана маминым серым кашне…
Знай: никто её не спасет,
Матери сердцу не изменили:
Если ты её не спасешь;
Идя на расстрел, под пулю идя,
Знай: никто его не убьет,
За час, за полчаса до могилы
Если ты его не убьешь.
Мать от простуды спасала дитя.
И пока его не убил,
Но даже и смерть для них не разлука:
Ты молчи о своей любви,
Невластны теперь над ними враги
Край, где рос ты, и дом, где жил,
И рыжая струйка
Своей родиной не зови.
            из детского уха
Пусть фашиста убил твой брат,
Стекает
Пусть фашиста убил сосед,
      в горсть
Это брат и сосед твой мстят,
              материнской
А тебе оправданья нет.
                        руки.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.


Так убей фашиста, чтоб он,
Как страшно об этом писать. Как жутко.
А не ты на земле лежал,
Но надо. Надо! Пиши!
Не в твоём дому чтобы стон,
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
А в его по мертвым стоял.
Ты вымерил низость фашистской души,
Так хотел он, его вина,—
Ты осознал во всей её фальши
Пусть горит его дом, а не твой,
«Сентиментальность» пруссацких грез,
И пускай не твоя жена,
Так пусть же
А его пусть будет вдовой.
          сквозь их
Пусть исплачется не твоя,
                  голубые
А его родившая мать,
                        вальсы
Не твоя, а его семья
Торчит материнская эта горсть.
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!</poem>
*
'''Жди меня''' (1941)
{{#ev:youtubeimg|tphScJBD8Ns|200|right|Видео (кликабельно) «Жди меня», читает Сергей Безруков}}
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.  


Жди меня, и я вернусь,  
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Не желай добра  
Ты за руку их поймал — уличи!
Всем, кто знает наизусть,  
Ты видишь, как пулею бронебойной
Что забыть пора.  
Дробили нас палачи,
Пусть поверят сын и мать  
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
В то, что нет меня,  
Пусть зарыдает природа сама,
Пусть друзья устанут ждать,  
Если
    всё это
          сам ты
                видел
И не сошёл с ума.
 
Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.
 
Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.
 
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.
 
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведён
Каждый крик, слетающий с губ.
 
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
Из всех племён от древка до древка
И взять от каждого всё человечье,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни…
Не это ль
      наречье
            муки бездонной
    Словам искомым сродни?
 
Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.
 
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесёт.
 
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Семь тысяч трупов.
              Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами.
Огнём! Только огнём!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
'''«Если дорог тебе твой дом…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;
 
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
 
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его бельё
И стелили ему постель…
 
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
 
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так её любил,—
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнажённую, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…
 
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовем,—
Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоём дому чтобы стон,
А в его по мёртвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
</spoiler>
'''Жди меня''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.
 
Жди меня, и я вернусь,  
Не желай добра  
Всем, кто знает наизусть,  
Что забыть пора.  
Пусть поверят сын и мать  
В то, что нет меня,  
Пусть друзья устанут ждать,  
Сядут у огня,  
Сядут у огня,  
Выпьют горькое вино  
Выпьют горькое вино  
На помин души…  
На помин души…  
Жди. И с ними заодно  
Жди. И с ними заодно  
Выпить не спеши.  
Выпить не спеши.
 
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
</poem>
</spoiler>
'''Танк''' (1939)
<spoiler>
<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.
 
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
 
Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.
 
Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.
</poem>
</spoiler>
'''«Майор привёз мальчишку на лафете…»''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.


Жди меня, и я вернусь,
Его везли из крепости, из Бреста.
Всем смертям назло.
Был исцарапан пулями лафет.
Кто не ждал меня, тот пусть
Отцу казалось, что надёжней места
Скажет: — Повезло.
Отныне в мире для ребёнка нет.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.</poem>
*
'''Танк''' (1939)<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.


Но под рукою не было врача,
Отец был ранен, и разбита пушка.
И он привстал, от хромоты страдая,
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Разбитое железо волоча,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
На раненую ногу припадая.
Седой мальчишка на лафете спал.


Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Мы шли ему навстречу из России.
Кругами полз по собственному следу
Проснувшись, он махал войскам рукой…
И рухнул, обессилевший от ран,
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Купив пехоте трудную победу.
Что я там был и мне пора домой…


Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Ты это горе знаешь понаслышке,
Пришли ещё дымящиеся танки
А нам оно оборвало сердца.
И сообща решили в глубь земли
Кто раз увидел этого мальчишку,
Зарыть его железные останки.
Домой прийти не сможет до конца.


Он словно не закапывать просил,
Я должен видеть теми же глазами,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Которыми я плакал там, в пыли,
Он упирался, он что было сил
Как тот мальчишка возвратится с нами
Ещё грозил своей разбитой башней.
И поцелует горсть своей земли.


Чтоб видно было далеко окрест,
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Призвал нас к бою воинский закон.
Прибив звезду фанерную на шест —
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
Над полем боя памятник посильный.
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Когда бы монумент велели мне
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
Я б на гранитной тёсаной стене
'''В землянке''' (1941)
Поставил танк с глазницами пустыми;
<spoiler>
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.</poem>
*
'''Майор привёз мальчишку на лафете…''' (1941)
{{#ev:youtubeimg|9bhMqFOy1-A|200|right|Видео (кликабельно) «Майор привёз мальчишку на лафете…», читает Андрей Смоляков}}
<poem>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Бьётся в тесной печурке огонь,
Погибла мать. Сын не простился с ней.
На поленьях смола, как слеза,
За десять лет на том и этом свете
И поёт мне в землянке гармонь
Ему зачтутся эти десять дней.
Про улыбку твою и глаза.


Его везли из крепости, из Бреста.
О тебе мне шептали кусты
Был исцарапан пулями лафет.
В белоснежных полях под Москвой.
Отцу казалось, что надёжней места
Я хочу, чтоб услышала ты,
Отныне в мире для ребенка нет.
Как тоскует мой голос живой.


Отец был ранен, и разбита пушка.
Ты сейчас далеко-далеко.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Между нами снега и снега.
Прижав к груди заснувшую игрушку,
До тебя мне дойти не легко,
Седой мальчишка на лафете спал.
А до смерти — четыре шага.


Мы шли ему навстречу из России.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Что я там был и мне пора домой…
 
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
 
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
 
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
<br clear=all>
 
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
*
'''В землянке''' (1941)<poem>
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
 
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
 
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.
 
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
Мне в холодной землянке тепло
От твой негасимой любви.
От твой негасимой любви.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
*
'''«Я знаю, никакой моей вины…»'''  
'''Я знаю, никакой моей вины…'''  
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|yw4Qk7yfljM|200|right|Видео (кликабельно) «Я знаю, никакой моей вины», читает Сергей Безруков}}
<poem>
<poem>
Я знаю, никакой моей вины
Я знаю, никакой моей вины
Строка 2705: Строка 3127:
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''В тот день, когда окончилась война…''' (1948)<poem>
'''«В тот день, когда окончилась война…»''' (1948)
<spoiler>
<poem>
В тот день, когда окончилась война
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
Особая для наших душ минута.
Строка 2795: Строка 3219:


Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И слухом их не слышать мир отчасти?
Строка 2802: Строка 3226:
В конце концов у смертного порога,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Их одобренья или их упрёка!


Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Строка 2839: Строка 3263:
Победы и великого прощанья.
Победы и великого прощанья.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Дом бойца''' (1942)<poem>
'''Дом бойца''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Столько было за спиною
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Городов, местечек, сёл,
Строка 2846: Строка 3272:
Не заметил, как вошёл.
Не заметил, как вошёл.


Не один вошел — со взводом,
Не один вошёл — со взводом,
Не по улице прямой —
Не по улице прямой —
Под огнём, по огородам
Под огнём, по огородам
Строка 2871: Строка 3297:
Выбегаешь босиком?..»
Выбегаешь босиком?..»


И слова, и смех, и слезы
И слова, и смех, и слёзы
Всё в одно сольётся тут.
Всё в одно сольётся тут.
И к губам, сухим с мороза,
И к губам, сухим с мороза,
Строка 2899: Строка 3325:
Говорит боец друзьям, —
Говорит боец друзьям, —
Поворачиваться боком
Поворачиваться боком
Да лежать, да мерзнуть нам?
Да лежать, да мёрзнуть нам?


Это я здесь виноватый,
Это я здесь виноватый,
Хата все-таки моя.
Хата всё-таки моя.
А поэтому, ребята, —
А поэтому, ребята, —
Говорит он, — дайте я…
Говорит он, — дайте я…
Строка 2933: Строка 3359:
Лейтенант, его ровесник,
Лейтенант, его ровесник,
Воду пьёт из котелка.
Воду пьёт из котелка.
— Что ж, поскольку житель местный… -
— Что ж, поскольку житель местный…
И мигнул ему слегка. —
И мигнул ему слегка. —


Строка 2941: Строка 3367:
Отвечал ему боец…
Отвечал ему боец…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915-2002]]) ==
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915—2002]]) ==
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
*
'''22 июня''' (1961)  
'''22 июня''' (1961)  
{{#ev:youtubeimg|KFlgfWSc4h8|200|right|Видео (кликабельно) «22 июня», читает Смирнов Владимир}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Строка 2969: Строка 3396:
Поглядите им пристально вслед.
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</poem>
</spoiler>
'''Венчанье''' (1974)
<spoiler>
<poem>
Ни строчки о войне
Нет в книжке у поэта:
Убит он на войне
Под Кингисеппом где-то.
…Лишь строки мирных лет
О девушке, о лете —
А девушки той нет:
Погибла в сорок третьем.
…Могильная трава
Колышется над вами,
Но тихие слова
Прошли сквозь гром и пламя.
От этих мирных слов,
От скромных упований
Протяжней чей-то вздох,
Кому-то жизнь желанней.
Не ждёт вас общий дом,
Не ждут от вас известий,
Но вы вдвоём, вдвоём
В стихах — навеки вместе.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
*
'''1941''' (1941)
'''1941''' (1941)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мяли танки тёплые хлеба,
Мяли танки тёплые хлеба,
Строка 2985: Строка 3443:
Разъярился даже горицвет,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Дерево и то стреляло вслед,
Ночью партизанили кусты
Подымались камни и стога,
И взлетали, как щепа, мосты,
И с востока двинулась пурга,
Ночью партизанили кусты,
И взлетали под ногой мосты,
Била немцев каждая клюка,
Их топила каждая река,
Их закапывал, кряхтя, мороз,
И луна их жгла, как купорос.
Шли с погоста деды и отцы,
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
Пули подавали мертвецы,
И, косматые, как облака,
И косматые, как облака,
Врукопашную пошли века.
В рукопашную пошли века.
Шли солдаты бить и перебить,
Шли солдаты немца колотить,
Как ходили прежде молотить.
Как ходили прежде молотить.
Смерть предстала им не в высоте,
Смерть предстала им не в высоте,
А в крестьянской древней простоте,
Но в крестьянской кровной простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой нам не миновать.
Та, которой раз не миновать.
Затвердело сердце у земли,
Затвердело сердце у земли.
А солдаты шли, и шли, и шли,
А солдаты шли и снова шли.
Шла Урала тёмная руда,
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада,
Шли, гремя, железные стада.
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл глухой, зазубренный топор,
Шёл худой, зазубренный топор,
Шли пустые, тусклые поля,
Шла винтовка, верная сестра.
Шло глухое, смутное ура,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
Шла большая русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Они накинулись, неистовы…''' (1942)
'''«Они накинулись, неистовы…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Они накинулись, неистовы,
Они накинулись, неистовы,
Строка 3017: Строка 3484:
Большая, добрая, сердитая,
Большая, добрая, сердитая,
Как кровь, тепла и солона.
Как кровь, тепла и солона.
*
</poem>
</poem>
'''Белеют мазанки, хотели сжечь их…''' (1943)
</spoiler>
'''«Белеют мазанки, хотели сжечь их…»''' (1943)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Строка 3030: Строка 3498:
Он, умирая, смерть опередил.  
Он, умирая, смерть опередил.  
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== См. также ==
== См. также ==

Текущая версия от 23:20, 14 мая 2023

В этой статье собраны стихи русских поэтов о войне.

Апухтин Алексей Николаевич (1840—1893)

Алексей Апухтин

Солдатская песня о Севастополе (1869)


|^|

Асеев Николай Николаевич (1889—1963)

Николай Асеев

«Надежда» (1943)


Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)

Эдуард Асадов

«День Победы. И в огнях салюта…»

Письмо с фронта


|^|

Ахматова Анна Андреевна (1889—1966)

Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914

«Не бывать тебе в живых…» (1921)

Победителям (1944)


|^|

Ваншенкин Константин Яковлевич (1925—2012)

Константин Ваншенкин

«Земли потрескавшейся корка…» (1952)


|^|

Винокуров Евгений Михайлович (1925—1993)

Евгений Винокуров

Глаза (1944—1957)


|^|

Высоцкий Владимир Семёнович (1938—1980)

Владимир Высоцкий

Братские могилы (1964)

Он не вернулся из боя (1969)


|^|

Гамзатов Расул Гамзатович (1923—2003)

Расул Гамзатов

Журавли


|^|

Гончаров Виктор Михайлович (1920—2001)

Виктор Гончаров

«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…» (1944)


|^|

Гумилёв Николай Степанович (1886—1921)

Николай Гумилёв

Георгий Победоносец

Наступление (1914)


|^|

Дементьев Андрей Дмитриевич (1928—2018)

Андрей Дементьев

Баллада о матери


|^|

Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)

Юлия Друнина

«Я столько раз видала рукопашный…» (1943)

«Я принесла домой с фронтов России…»

Зинка (1944)

Запас прочности

Бинты (1943)

Ты должна!

В бухте (1947)


|^|

Дудин Михаил Александрович (1916—1993)

Михаил Дудин

Соловьи (1942)

Солдатская песня (1954)

И нет безымянных солдат (1969)


|^|

Евтушенко Евгений Александрович (1932—2017)

Евгений Евтушенко

Хотят ли русские войны? (1961)


|^|

Занадворов Владислав Леонидович (1914—1942)

Владислав Занадворов

Война (1942)


|^|

Казакова Римма Фёдоровна (1932—2008)

Римма Казакова

«На фотографии в газете…» (1974)


|^|

Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949)

Василий Лебедев-Кумач

Священная война (24 июня 1941)

Два друга (1943)


|^|

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)

Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)

Бородино (1837)

Поле Бородина (1830—1831)


|^|

Лобода Всеволод Николаевич (1915—1944)

Всеволод Лобода

Погиб товарищ (1944 г. За четыре дня до своей смерти)


|^|

Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964)

Самуил Маршак

«Плакат 1941 года» (1941)

«Победа» (9 мая 1945 года)


Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)

Николай Некрасов

«Внимая ужасам войны…» (1855 или 1856)


|^|

Окуджава Булат Шалвович (1924—1997)

Булат Окуджава

До свиданья, мальчики (1958)


|^|

Ошанин Лев Иванович (1912—1996)

Лев Ошанин

Волжская баллада (1945)

Баллада о Сергее Кускове (1945)


|^|

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960)

Борис Пастернак

Смерть сапёра (1943)

Смелость (1941)

Победитель (1944)


|^|

Поженян Григорий Михайлович (1922—2005)

Григорий Поженян

Ветер с моря (1947)

Июньские дни Нахимова


|^|

Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)

Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.

Война (1821)

«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…» (1820)

Анчар (1828)


|^|

Рождественский Роберт Иванович (1932—1994)

Роберт Рождественский

Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием») (1960)

«На Земле безжалостно маленькой…» (1969)

Баллада о красках (1972)


|^|

Сельвинский Илья Львович (1899—1968)

Илья Сельвинский

Я это видел (1942, Керчь)


|^|

Симонов Константин Михайлович (1915—1979)

Константин Симонов

«Если дорог тебе твой дом…» (1942)

Жди меня (1941)

Танк (1939)

«Майор привёз мальчишку на лафете…» (1941)


|^|

Сурков Алексей Александрович (1899—1983)

Алексей Сурков

В землянке (1941)


|^|

Твардовский Александр Трифонович (1910—1971)

Александр Твардовский

«Я знаю, никакой моей вины…»

«В тот день, когда окончилась война…» (1948)

Дом бойца (1942)


|^|

Шефнер Вадим Сергеевич (1915—2002)

Вадим Шефнер

22 июня (1961)

Венчанье (1974)


|^|

Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967)

Илья Эренбург

1941 (1941)

«Они накинулись, неистовы…» (1942)

«Белеют мазанки, хотели сжечь их…» (1943)


|^|

См. также