Стихи о России: различия между версиями
Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Enot (обсуждение | вклад) |
Enot (обсуждение | вклад) (Разобрался с форматированием, снова добавил портрет (миниатюру) для примера) |
||
| Строка 881: | Строка 881: | ||
== '''Есенин''' Сергей Александрович ([[rwp:Есенин,_Сергей_Александрович|1895—1925]]) == | == '''Есенин''' Сергей Александрович ([[rwp:Есенин,_Сергей_Александрович|1895—1925]]) == | ||
[[File:Сергей Есенин (1921).jpg|Сергей Есенин (1921)|thumb|200px|right|Сергей Есенин в 1922 году]] | |||
'''Гой ты, Русь, моя родная''' (1914)<spoiler><pre> | '''Гой ты, Русь, моя родная''' (1914)<spoiler><pre> | ||
Гой ты, Русь, моя родная, | Гой ты, Русь, моя родная, | ||
| Строка 1085: | Строка 1086: | ||
Слушать песню тележных колес. | Слушать песню тележных колес. | ||
</pre></spoiler> | </pre></spoiler> | ||
<br clear="all" /> | |||
== '''Карамзин''' Николай Михайлович ([[rwp:Карамзин,_Николай_Михайлович|1766—1826]]) == | == '''Карамзин''' Николай Михайлович ([[rwp:Карамзин,_Николай_Михайлович|1766—1826]]) == | ||
Версия от 10:50, 15 августа 2016
Здесь собраны стихи русских поэтов о Родине.
Содержание
- 1 Аврущенко Владимир Израилевич (1908—1941)
- 2 Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)
- 3 Ахматова Анна Андреевна(1889—1966)
- 4 Бехтеев Сергей Сергеевич (1879—1954)
- 5 Блок Александр Александрович (1880—1921)
- 6 Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924)
- 7 Васильев Сергей Александрович (1911—1975)
- 8 Вертинский Александр Николаевич (1889—1957)
- 9 Волошин Максимилиан Александрович (1877—1932)
- 10 Гиппиус Зинаида Николаевна (1869—1945)
- 11 Глинка Фёдор Николаевич (1786—1880)
- 12 Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)
- 13 Евтушенко Евгений Александрович (род. 1932)
- 14 Есенин Сергей Александрович (1895—1925)
- 15 Карамзин Николай Михайлович (1766—1826)
- 16 Кедрин Дмитрий Борисович (1907—1945)
- 17 Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868)
- 18 Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)
- 19 Майоров Николай Петрович (1919—1942)
- 20 Мориц Юнна Петровна (род. 1937)
- 21 Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)
- 22 Никитин Иван Саввич (1824—1861)
- 23 Прокофьев Александр Андреевич (1900—1971)
- 24 Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)
- 25 Рачков Николай Борисович (род. 1941)
- 26 Рубцов Николай Михайлович (1936—1971)
- 27 Рыленков Николай Иванович (1909—1969)
- 28 Симонов Константин Михайлович (1915—1979)
- 29 Синявский Пётр Алексеевич (род. 1943)
- 30 Толстой Алексей Николаевич (1883—1945)
- 31 Тютчев Фёдор Иванович (1803—1873)
- 32 Фролов-Крымский Константин Юрьевич (род. 1956)
- 33 Хомяков Алексей Степанович (1804—1860)
- 34 См. также
Аврущенко Владимир Израилевич (1908—1941)
Ещё далече до Батайска… (1934)
Ещё далече до Батайска. И до Ростова далеко. И ты безумствуй и скитайся, Покуда на душе легко. Покуда в этом мире звёздном, Годам, гудящим напрямик, Ты слышишь в крике паровозном Свою же юность, свой же крик. И ты увидишь там, поодаль, В степях, в горах, в движенье рек, Как изменяется природа И легче дышит человек. Тогда без грусти и печали Тебе запомнятся года, Когда мы церкви разрушали И воздвигали города. И ты узнаешь говор птицы, И ты увидишь наяву, Как вечер медленный струится И солнце надает в траву. Далёко зашумело море. Пойми его широкий рев — В солёных одиноких зорях, В советской песне моряков. Ангары синие раскрыты, И самолёты, чуть рассвет, Уже летят на Ледовитый, Бензиновый оставив след. Ночь гулевая. Ветер. Темь ли, Леса, болота. И кусты. Солдаты Феликса не дремлют, Тут пограничные посты. Пустынями идут герои. Почётным стал их чёрный труд. Они глухую землю роют, Торопят время и идут. Им кажется простой забавой Седых веков надменный сон, Всё, всё, что называлось славой У всех народов и времен. Но, даже грозно погибая, Всё тот же принимая бой, Одна их память боевая Взрывает горы за собой. И пусть в последнем поцелуе С землей прощаемся навек — Наш путь по-прежнему бушует В кипенье звезд, в движенье рек. Что вечности глухая сила?.. Есть в мире Родина. Она Своё бессмертье нам вручила И помнит наши имена.
Присяга (23 июля 1941)
Советского Союза гражданин — Я клятву нерушимую даю: От волн каспийских до полярных льдин Беречь большую Родину мою… На верность присягну СССР, И голос сердца для врага — грозой, Передо мной Чапаева пример И подвиг героический Лазо. Не сдав ни пяди дорогой земли, Они дыханье отдали стране, Их образы сияют нам вдали, Их клятва раздаётся в тишине. Германцев гонит легендарный Щорс, Комбриг Котовский принимает бой, И к Феликсу чекисты на допрос Ведут шпионов полночью глухой… Клянусь твоею памятью, Ильич, Твоей, Отчизна, клятвой боевой — Я пронесу родных Советов клич В стальном строю, в цепи передовой!
Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)
Россия начиналась не с меча (1974)
Россия начиналась не с меча, Она с косы и плуга начиналась. Не потому, что кровь не горяча, А потому, что русского плеча Ни разу в жизни злоба не касалась… И стрелами звеневшие бои Лишь прерывали труд её всегдашний. Недаром конь могучего Ильи Оседлан был хозяином на пашне. В руках, веселых только от труда, По добродушью иногда не сразу Возмездие вздымалось. Это да. Но жажды крови не было ни разу. А коли верх одерживали орды, Прости, Россия, беды сыновей. Когда бы не усобицы князей, То как же ордам дали бы по мордам! Но только подлость радовалась зря. С богатырем недолговечны шутки: Да, можно обмануть богатыря, Но победить — вот это уже дудки! Ведь это было так же бы смешно, Как, скажем, биться с солнцем и луною. Тому порукой — озеро Чудское, Река Непрядва и Бородино. И если тьмы тевтонцев иль Батыя Нашли конец на родине моей, То нынешняя гордая Россия Стократ ещё прекрасней и сильней! И в схватке с самой лютою войною Она и ад сумела превозмочь. Тому порукой — города-герои В огнях салюта в праздничную ночь! И вечно тем сильна моя страна, Что никого нигде не унижала. Ведь доброта сильнее, чем война, Как бескорыстье действеннее жала. Встает заря, светла и горяча. И будет так вовеки нерушимо. Россия начиналась не с меча, И потому она непобедима!
Ахматова Анна Андреевна(1889—1966)
Не с теми я, кто бросил землю… (Июль 1922. Петроград)
Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам. Но вечно жалок мне изгнанник, Как заключённый, как больной. Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой. А здесь, в глухом чаду пожара Остаток юности губя, Мы ни единого удара Не отклонили от себя. И знаем, что в оценке поздней Оправдан будет каждый час; Но в мире нет людей бесслезней, Надменнее и проще нас.
Молитва (1915. Духов день. Петроград)
Дай мне горькие годы недуга, Задыханья, бессонницу, жар, Отыми и ребенка, и друга, И таинственный песенный дар — Так молюсь за Твоей литургией После стольких томительных дней, Чтобы туча над тёмной Россией Стала облаком в славе лучей.
Мужество (1942. Ташкент)
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,—
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
Родная земля (1961. Ленинград)
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922
В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем её в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в неё и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
Когда в тоске самоубийства (1917—1920[1])
Когда в тоске самоубийства Народ гостей немецких ждал, И дух суровый византийства От русской церкви отлетал, Когда приневская столица, Забыв величие свое, Как опьяневшая блудница, Не знала, кто берет её,— Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, Из сердца выну черный стыд, Я новым именем покрою Боль поражений и обид». Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Бехтеев Сергей Сергеевич (1879—1954)
Царская Россия — кротость и смиренье… (30 мая 1952. Ницца)
Царская Россия: — кротость и смиренье, У икон столетних жаркие молитвы, Жажда покаянья, сладость всепрощенья, Жертвенная доблесть безкорыстной битвы… Царская Россия: — говор колокольный, Средь боров дремучих древних келий срубы, Радость и веселье встречи хлебосольной, О любви заветной шепчущие губы… Царская Россия: — общий труд и служба, Твёрдая охрана мира и порядка, Всех её сословий и народов дружба, Вековой избыток щедрого достатка… Царская Россия: — это быт былинный, Это лад семейный, это строй свободный, Наш язык могучий, наш уклад старинный, Удаль и отвага пляски хороводной. Царская Россия: — вера в подвиг ратный, В торжество и славу мудрого правленья, Небом данный свыше жребий благодатный Родине великой честного служенья… Царская Россия: — помощь нищей братьи, Смелая защита от чужой угрозы, Матери счастливой нежное объятье, Доброю рукою вытертые слёзы… Царская Россия: — наша песнь родная, Без конца, без края большака дорога, Царская Россия: — это Русь Святая, Та, что ищет правду, та, что верит в Бога!
Блок Александр Александрович (1880—1921)
Скифы (30 января 1918)
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами! Для вас — века, для нас — единый час. Мы, как послушные холопы, Держали щит меж двух враждебных рас Монголов и Европы! Века, века ваш старый горн ковал И заглушал грома, лавины, И дикой сказкой был для вас провал И Лиссабона, и Мессины! Вы сотни лет глядели на Восток Копя и плавя наши перлы, И вы, глумясь, считали только срок, Когда наставить пушек жерла! Вот — срок настал. Крылами бьет беда, И каждый день обиды множит, И день придет — не будет и следа От ваших Пестумов, быть может! О, старый мир! Пока ты не погиб, Пока томишься мукой сладкой, Остановись, премудрый, как Эдип, Пред Сфинксом с древнею загадкой! Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя, И обливаясь черной кровью, Она глядит, глядит, глядит в тебя И с ненавистью, и с любовью!.. Да, так любить, как любит наша кровь, Никто из вас давно не любит! Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжёт, и губит! Мы любим все — и жар холодных числ, И дар божественных видений, Нам внятно всё — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений… Мы помним всё — парижских улиц ад, И венецьянские прохлады, Лимонных рощ далекий аромат, И Кельна дымные громады… Мы любим плоть — и вкус её, и цвет, И душный, смертный плоти запах… Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет В тяжёлых, нежных наших лапах? Привыкли мы, хватая под уздцы Играющих коней ретивых, Ломать коням тяжёлые крестцы, И усмирять рабынь строптивых… Придите к нам! От ужасов войны Придите в мирные обьятья! Пока не поздно — старый меч в ножны, Товарищи! Мы станем — братья! А если нет — нам нечего терять, И нам доступно вероломство! Века, века вас будет проклинать Больное позднее потомство! Мы широко по дебрям и лесам Перед Европою пригожей Расступимся! Мы обернемся к вам Своею азиатской рожей! Идите все, идите на Урал! Мы очищаем место бою Стальных машин, где дышит интеграл, С монгольской дикою ордою! Но сами мы — отныне вам не щит, Отныне в бой не вступим сами, Мы поглядим, как смертный бой кипит, Своими узкими глазами. Не сдвинемся, когда свирепый гунн В карманах трупов будет шарить, Жечь города, и в церковь гнать табун, И мясо белых братьев жарить!.. В последний раз — опомнись, старый мир! На братский пир труда и мира, В последний раз на светлый братский пир Сзывает варварская лира!
Россия (18 октября 1908)
Опять, как в годы золотые, Три стёртых треплются шлеи, И вязнут спицы росписные В расхлябанные колеи… Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые, — Как слезы первые любви! Тебя жалеть я не умею И крест свой бережно несу… Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу! Пускай заманит и обманет, — Не пропадёшь, не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты… Ну что ж? Одной заботой боле — Одной слезой река шумней А ты всё та же — лес, да поле, Да плат узорный до бровей… И невозможное возможно, Дорога долгая легка, Когда блеснёт в дали дорожной Мгновенный взор из-под платка, Когда звенит тоской острожной Глухая песня ямщика!..
Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924)
России (1920)
В стозарном зареве пожара, Под ярый вопль вражды всемирной, В дыму неукрощенных бурь, — Твой облик реет властной чарой: Венец рубинный и сапфирный Превыше туч пронзил лазурь! Россия! в злые дни Батыя Кто, кто монгольскому потопу Возвёл плотину, как не ты? Чья, в напряжённой воле, выя, За плату рабств, спасла Европу От Чингис-хановой пяты? Но из глухих глубин позора, Из тьмы бессменных унижений, Вдруг, ярким выкриком костра, — Не ты ль, с палящей сталью взора, Взнеслась к державности велений В дни революции Петра? И вновь, в час мировой расплаты, Дыша сквозь пушечные дула, Огня твоя хлебнула грудь, — Всех впереди, страна-вожатый, Над мраком факел ты взметнула, Народам озаряя путь. Что ж нам пред этой страшной силой? Где ты, кто смеет прекословить? Где ты, кто может ведать страх? Нам — лишь вершить, что ты решила, Нам — быть с тобой, нам — славословить Твоё величие в веках!
Только русский (1919)
Только русский, знавший с детства Тяжесть вечной духоты, С жизнью взявший, как наследство, Дедов страстные мечты; Тот, кто выпил полной чашей Нашей прошлой правды муть,— Без притворства может к нашей Новой вольности примкнуть! Мы пугаем. Да, мы — дики, Тёсан грубо наш народ; Ведь века над ним владыки Простирали тяжкий гнёт,— Выполняя труд тяжёлый, Загнан, голоден и наг, Он не знал дороги в школы, Он был чужд вселенских благ; Просвещенья ключ целебный Скрыв, бросали нам цари Лишь хоругви, лишь молебны, В пёстрых красках алтари! И когда в толпе шумливой, Слышишь брань и буйный крик,— Вникни думой терпеливой В новый, пламенный язык. Ты расслышишь в нём, что прежде Не звучало нам вовёк: В нём теперь — простор надежде, В нём — свободный человек. Чьи-то цепи где-то пали, Что-то взято навсегда, Люди новые восстали Здесь, в республике труда. Полюби ж в толпе вседневный Шум её, и гул, и гам,— Даже грубый, даже гневный, Даже с бранью пополам!
Васильев Сергей Александрович (1911—1975)
Родная земля (1958. Алтай, Поспелихинский район)
Поля, да богатства лесные, да синих озёр благодать. Россия, Россия, Россия! Границ красоте не видать. Ещё лишь вчера в Адыгее я гостем на празднике был, гулял по зелённым аллеям, вино виноградное пил. А ныне уже, оставляя от шин вездехода следы, качу по равнине Алтая в пшеничных полях Кулунды. Казалось бы, что тут такого — здесь дышит Сибирь, там Кавказ, но вдумайтесь: честное слово, на сказку похож мой рассказ. Ведь эти различья земные — черты одного же лица: Россия, Россия, Россия! Ни края ей нет, ни конца. Подвластны винтам самолёта, лучась, подо мною прошли в осеннем багрянце широты великой российской земли. И всюду, на всём расстоянье, на запад, на юг, на восток — огней молодое сиянье, бессчётные стрелы дорог. Сады, корпуса заводские, гигантские склады зерна. Россия, Россия, Россия! Ты ленинской мыслью сильна. Недаром к борьбе пробудила ты честных своих сыновей и миру всему возвестила о солнечной правде своей. Живёт, молодеет, мужает, людские сердца веселя, большие растит урожаи родная навеки земля. Россия, Россия, Россия! Бессмертны на все времена знамёна твои боевые, героев твоих имена.
Россия (1946)
Люблю тебя, моя Россия, за ясный свет твоих очей, за ум, за подвиги святые, за голос звонкий, как ручей. Одною общею судьбою навеки связанный с тобой, горжусь, как матерью, тобою, благословляющей на бой. В день расставанья, в миг разлуки целую мысленно всегда твои натруженные руки в часы бессменного труда. В глухую ночь грозы военной и в светлый полдень торжества несу в себе, как дар бесценный, огонь великого родства… Люблю твои луга и нивы, прозрачный зной твоих равнин, к воде склонившиеся ивы, верха пылающих рябин. Люблю тебя с твоей тайгою, с воспетым трижды камышом, с великой Волгою-рекою, с могучим, быстрым Иртышем. Люблю, глубоко понимаю, твержу всем сердцем наизусть всё то, что гордо называю одним широким словом: Русь. Но я пою и славлю ныне не твой ромашковый покой, а славлю Русь, как героиню, как землю, гордости людской. Люблю тебя, моя Россия, за твой характер боевой, за испытанья грозовые, за величавый облик твой. Люблю за то, что первой в мире законы рабства истребя, бесправья тягостные гири ты гневно сбросила с себя. Что на развалинах царизма своею собственной рукой воздвигла ты, моя Отчизна, мир справедливости большой. И в час, когда пора настала оборонить его в бою, ты в полный рост отважно встала за правду светлую свою. Люблю тебя за то, что снова в борьбе свободу ты спасла, что ты решающее слово с мечом в руках произнесла. Что, победив, стряхнув усталость, неколебима и тверда ты вновь примером оказалась, на стройке мирного труда. Твои штыки на солнце блещут, тебя друзья боготворят. Твоя ликующая сила под сенью стягов огневых объединила и сплотила семью республик молодых. Не счесть теперь твои богатства, не разомкнуть священных уз, не разделить знамёна братства и не расторгнуть их союз. Прямым путём деяний славных ты с честью вышла на простор по праву первой среди равных твоих пятнадцати сестёр.
Вертинский Александр Николаевич (1889—1957)
О нас и о Родине (1935)
Проплываем океаны, Бороздим материки И несем в чужие страны Чувство русское тоски. И никак понять не можем, Что в сочувствии чужом Только раны мы тревожим, А покоя не найдём. И пора уже сознаться, Что напрасен дальний путь, Что довольно улыбаться, Извиняться как-нибудь. Что пора остановиться, Как-то где-то отдохнуть И спокойно согласиться, Что былого не вернуть. И еще понять беззлобно, Что свою, пусть злую, мать Все же как-то неудобно Вечно в обществе ругать. А она цветет и зреет, Возрожденная в Огне, И простит и пожалеет И о вас и обо мне!..
Волошин Максимилиан Александрович (1877—1932)
Заклинание (19 июня 1920, Коктебель)
(От усобиц) Из крови, пролитой в боях, Из праха обращённых в прах, Из мук казнённых поколений, Из душ, крестившихся в крови, Из ненавидящей любви, Из преступлений, исступлений — Возникнет праведная Русь. Я за неё за всю молюсь И верю замыслам предвечным: Её куют ударом мечным, Она мостится на костях, Она святится в ярых битвах, На жгучих строится мощах, В безумных плавится молитвах.
Мир (23 ноября 1917)
С Россией кончено… На последях Её мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях, Распродали на улицах: не надо ль Кому земли, республик, да свобод, Гражданских прав? И родину народ Сам выволок на гноище, как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда!
Россия (1915)
Враждующих скорбный гений Братским вяжет узлом, И зло в тесноте сражений Побеждается горшим злом. Взвивается стяг победный… Что в том, Россия, тебе? Пребудь смиренной и бедной – Верной своей судьбе. Люблю тебя побеждённой, Поруганной и в пыли, Таинственно осветлённой Всей красотой земли. Люблю тебя в лике рабьем, Когда в тишине полей Причитаешь голосом бабьим Над трупами сыновей. Когда сердце никнет и блещет, Когда связав по ногам, Наотмашь хозяин хлещет Тебя по кротким глазам. Сильна ты нездешней мерой, Нездешней страстью чиста, Неутолённой верой Твои запеклись уста. Дай слов за тебя помолиться, Понять твоё бытиё, Твоей тоске причаститься, Сгореть во имя твоё.
Гиппиус Зинаида Николаевна (1869—1945)
Так есть (1918)
Если гаснет свет — я ничего не вижу. Если человек зверь — я его ненавижу. Если человек хуже зверя — я его убиваю. Если кончена моя Россия — я умираю.
Глинка Фёдор Николаевич (1786—1880)
Ура! (1854)
Ура!.. На трёх ударим рАзом,
Не даром же трёхгранный штык
«Ура»! — отгрянет над Кавказом,
В Европу грянет тот же клик!..
И двадцать шло на нас народов,
Но Русь управилась с гостьми:
Их кровь замыла след походов;
Поля белелись их костьми.
Тогда спасали мы родную
Страну и честь, и Царский трон;
Тогда о нашу грудь стальную
Расшибся сам Наполеон!..
Теперь же вздрогни, вся природа!
Во сне не снилось никому:
Два христианские народа
На нас грозятся за чалму!!
Но год двенадцатый не сказки,
И Запад видел не во сне,
Как двадцати народов каски
Валялись на Бородине.
И видел, что за все лишенья,
Пришли с царём пощады мы ж,
И белым знаменем прощенья
Прикрыли трепетный Париж.
И видел, что коня степного
На Сену пить водил калмык,
И в Тюильри у часового
Сиял, как дома, русский штык!..
И сын пределов енисейских,
Или придонский наш казак,
В полях роскошных Елисейских,
Походный ставил свой бивак…
Но засорив поля картечью,
В Париже русский мирно жил,
И бойкою французской речью
Да русским золотом сорил.
И после, на Москве сожжённой
И над нетронутой Невой,
Никем, нигде не оскорблённый
Француз с британцем был, как свой.
Но что же? За хлеб-соль и дружбу
Предав наш символ за Коран,
Вы к туркам поступили в службу
И отступились христиан!!
Что ж скажет летопись пред светом
Про нечестивый ваш союз?
Британец в сделке с Магометом,
И — стыд! Отурчился француз!!
Но тщетны ваши упованья
Взять верх на суше и морях:
Спросите древние сказанья
О русском мужестве в боях…
Спроситесь и с полями битвы,
Как русским святы честь и долг
И как доходны их молитвы
И как велик российский Бог!!!
Знакома ль вам пучина Понта?
Спросите у неё самой:
Каков был пламень горизонта,
Когда горело под Чесмой?..
Что ж вас гордят так ваши силы
И ваш высокопарный флот?!
Есть и у нас в морях ветрила
И колесистый пароход!..
И наш моряк с мятежной влагой
Не меньше вашего знаком…
И русской там возьмёт отвагой,
Где не придется взять числом…
Так знайте, ваши все мытарства,
Расчёт и вычет — всё мечта!
Вам русского не сдвинуть царства:
Оно с Христом и за Христа!..
Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)
О, Россия!.. (1955)
О, Россия! С нелегкой судьбою страна… У меня ты, Россия, Как сердце, одна. Я и другу скажу, Я скажу и врагу — Без тебя, Как без сердца, Прожить не смогу…
Евтушенко Евгений Александрович (род. 1932)
Идут белые снеги (1965)
Идут белые снеги, как по нитке скользя… Жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя. Чьи-то души бесследно, растворяясь вдали, словно белые снеги, идут в небо с земли. Идут белые снеги… И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти и бессмертья не жду. я не верую в чудо, я не снег, не звезда, и я больше не буду никогда, никогда. И я думаю, грешный, ну, а кем же я был, что я в жизни поспешной больше жизни любил? А любил я Россию всею кровью, хребтом — её реки в разливе и когда подо льдом, дух её пятистенок, дух её сосняков, её Пушкина, Стеньку и её стариков. Если было несладко, я не шибко тужил. Пусть я прожил нескладно, для России я жил. И надеждою маюсь, (полный тайных тревог) что хоть малую малость я России помог. Пусть она позабудет, про меня без труда, только пусть она будет, навсегда, навсегда. Идут белые снеги, как во все времена, как при Пушкине, Стеньке и как после меня, Идут снеги большие, аж до боли светлы, и мои, и чужие заметая следы. Быть бессмертным не в силе, но надежда моя: если будет Россия, значит, буду и я.
Есенин Сергей Александрович (1895—1925)
.jpg)
Гой ты, Русь, моя родная (1914)
Гой ты, Русь, моя родная, Хаты — в ризах образа… Не видать конца и края — Только синь сосет глаза. Как захожий богомолец, Я смотрю твои поля. А у низеньких околиц Звонно чахнут тополя. Пахнет яблоком и медом По церквам твой кроткий Спас. И гудит за корогодом На лугах веселый пляс. Побегу по мятой стежке На приволь зеленых лех, Мне навстречу, как сережки, Прозвенит девичий смех. Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая, Дайте родину мою».
Русь советская (1924)
Тот ураган прошёл. Нас мало уцелело. На перекличке дружбы многих нет. Я вновь вернулся в край осиротелый, В котором не был восемь лет. Кого позвать мне? С кем мне поделиться Той грустной радостью, что я остался жив? Здесь даже мельница — бревенчатая птица С крылом единственным — стоит, глаза смежив. Я никому здесь не знаком, А те, что помнили, давно забыли. И там, где был когда-то отчий дом, Теперь лежит зола да слой дорожной пыли. А жизнь кипит. Вокруг меня снуют И старые и молодые лица. Но некому мне шляпой поклониться, Ни в чьих глазах не нахожу приют. И в голове моей проходят роем думы: Что родина? Ужели это сны? Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый Бог весть с какой далекой стороны. И это я! Я, гражданин села, Которое лишь тем и будет знаменито, Что здесь когда-то баба родила Российского скандального пиита. Но голос мысли сердцу говорит: «Опомнись! Чем же ты обижен? Ведь это только новый свет горит Другого поколения у хижин. Уже ты стал немного отцветать, Другие юноши поют другие песни. Они, пожалуй, будут интересней — Уж не село, а вся земля им мать». Ах, родина! Какой я стал смешной. На щеки впалые летит сухой румянец. Язык сограждан стал мне как чужой, В своей стране я словно иностранец. Вот вижу я: Воскресные сельчане У волости, как в церковь, собрались. Корявыми, немытыми речами Они свою обсуживают «жись». Уж вечер. Жидкой позолотой Закат обрызгал серые поля. И ноги босые, как телки под ворота, Уткнули по канавам тополя. Хромой красноармеец с ликом сонным, В воспоминаниях морщиня лоб, Рассказывает важно о Будённом, О том, как красные отбили Перекоп. «Уж мы его — и этак и раз-этак, — Буржуя энтого… которого… в Крыму…» И клены морщатся ушами длинных веток, И бабы охают в немую полутьму. С горы идёт крестьянский комсомол, И под гармонику, наяривая рьяно, Поют агитки Бедного Демьяна, Весёлым криком оглашая дол. Вот так страна! Какого ж я рожна Орал в стихах, что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен. Ну что ж! Прости, родной приют. Чем сослужил тебе — и тем уж я доволен. Пускай меня сегодня не поют — Я пел тогда, когда был край мой болен. Приемлю всё. Как есть всё принимаю. Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю, Но только лиры милой не отдам. Я не отдам её в чужие руки, Ни матери, ни другу, ни жене. Лишь только мне она свои вверяла звуки И песни нежные лишь только пела мне. Цветите, юные! И здоровейте телом! У вас иная жизнь, у вас другой напев. А я пойду один к неведомым пределам, Душой бунтующей навеки присмирев. Но и тогда, Когда во всей планете Пройдёт вражда племен, Исчезнет ложь и грусть, — Я буду воспевать Всем существом в поэте Шестую часть земли С названьем кратким «Русь».
Спит ковыль. Равнина дорогая… (1925)
Спит ковыль. Равнина дорогая, И свинцовой свежести полынь. Никакая родина другая Не вольёт мне в грудь мою теплынь. Знать, у всех у нас такая участь, И, пожалуй, всякого спроси — Радуясь, свирепствуя и мучась, Хорошо живётся на Руси? Свет луны, таинственный и длинный, Плачут вербы, шепчут тополя. Но никто под окрик журавлиный Не разлюбит отчие поля. И теперь, когда вот новым светом И моей коснулась жизнь судьбы, Всё равно остался я поэтом Золотой бревенчатой избы. По ночам, прижавшись к изголовью, Вижу я, как сильного врага, Как чужая юность брызжет новью На мои поляны и луга. Но и всё же, новью той теснимый, Я могу прочувственно пропеть: Дайте мне на родине любимой, Всё любя, спокойно умереть!
Неуютная жидкая лунность… (1925)
Неуютная жидкая лунность И тоска бесконечных равнин,— Вот что видел я в резвую юность, Что, любя, проклинал не один. По дорогам усохшие вербы И тележная песня колес… Ни за что не хотел я теперь бы, Чтоб мне слушать её привелось. Равнодушен я стал к лачугам, И очажный огонь мне не мил. Даже яблонь весеннюю вьюгу Я за бедность полей разлюбил. Мне теперь по душе иное… И в чахоточном свете луны Через каменное и стальное Вижу мощь я родной стороны. Полевая Россия! Довольно Волочиться сохой по полям! Нищету твою видеть больно И березам и тополям. Я не знаю, что будет со мною… Может, в новую жизнь не гожусь, Но и всё же хочу я стальною Видеть бедную, нищую Русь. И, внимая моторному лаю В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз, Ни за что я теперь не желаю Слушать песню тележных колес.
Карамзин Николай Михайлович (1766—1826)
К отечеству (1793)
Цвети, отечество святое, Сынам любезное, драгое! Мы все боготворим тебя И в жертву принести себя Для пользы твоея готовы. Ах! смерть ничто, когда оковы И стыд грозят твоим сынам! Так древле Кодры умирали, Так Леониды погибали В пример героям и друзьям. Союз родства и узы крови Не так священы для сердец, Как свят закон твоей любови. Оставит милых чад отец, И сын родителя забудет, Спеша отечеству служить; Умрёт он, но потомство будет Героя полубогом чтить.
Кедрин Дмитрий Борисович (1907—1945)
Завет (1942)
В час испытаний Поклонись Отчизне По-русски, В ночи, И скажи ей: — Мать! Ты жизнь моя! Ты мне дороже жизни! С тобою — жить, С тобою — умирать! И как бы ни был длинен И тяжек день военной маяты, — Коль пахарь ты, Отдай ей всё, как Минин, Будь ей Суворовым, Коль воин ты. Люби её, клянись, как наши деды, Горой стоять за жизнь её и честь, Чтобы сказать в желанный час победы: — И моего тут капля мёда есть.
Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868)
Империя (1842)
У ног могилы Гедымина, Теснясь, толпится шумный град; Пред ней разбитая твердыня Великокняжеских палат. Пред злачным куполом могилы Церквей восходят купола, И громы русского орла У той могилы опочили… О Гедымин! В стране родной Почиет мирно пепел твой! Кругом враги когда-то были, — Ливонцы, Новгород и Псков; Татар, волынцев, поляков Сюда наезды заходили; Кругом сто княжеств и врагов, Сто исповеданий различных На ста языках, и столичных Сто многолюдных городов. Но смолкли бури боевые: И всё и вся — теперь Россия! Не семь холмов, а семь морей — Подножие святой державы! Три части света — ложе ей, Полмира — мера русской славы! И, будто дома, рыжий финн Могилу роет Митридата, С товаром тащится литвин От Арарата до Карпата, С Амура в Калиш наш солдат Идёт прогулкой на парад!
Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)
Родина (1841)
Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит её рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой, Ни тёмной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья. Но я люблю — за что, не знаю сам — Её степей холодное молчанье, Её лесов безбрежных колыханье, Разливы рек её, подобные морям; Просёлочным путем люблю скакать в телеге И, взором медленным пронзая ночи тень, Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, Дрожащие огни печальных деревень; Люблю дымок спалённой жнивы, В степи ночующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно; И в праздник, вечером росистым, Смотреть до полночи готов На пляску с топаньем и свистом Под говор пьяных мужичков.
Майоров Николай Петрович (1919—1942)
Мы (1940)
Это время
трудновато для пера.
В.Маяковский
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрет. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы —
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы — спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх — и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
Мориц Юнна Петровна (род. 1937)
Не будь, Россия, ничьей добычей! [2]
Не будь, Россия, ничьей добычей! Не следуй правилам тех приличий, Какие хищник диктует жертвам, — Не будь съедобной!.. Не верь экспертам, Чей опыт славен словесным блудом, — Тогда не будешь дежурным блюдом, Закуской, жертвой звериной страсти — Порвать с восторгом тебя на части! Не будь безгрешной!.. Из тех, кто живы, Никто не ангел, — упрёки лживы. Не будь пушистой, а будь зубастой! Чисты фашисты, как тюбик с пастой, Чисты фашисты, как зубик с пломбой, Как в небесах санитары с бомбой. Не говори, что бывает хуже!.. Не жди пощады в глобальной луже. Не будь, Россия, страной-тарелкой, Разбитой вдребезги подлой сделкой, — Страной осколков, отдельно взятых В разъединённых российских штатах. Не будь разъёмной!.. Не верь экспертам, Не следуй правилам тех приличий, Какие хищник диктует жертвам… Не будь, Россия, ничьей добычей!
Сейчасно [3]
Россию любить не модно, Не выгодно и опасно. Но честно и благородно – Россию любить сейчасно. Когда она будет в моде, – Полюбит её отродье, Которое ей от злости Сейчасно ломает кости!..
Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)
Песнь «Русь» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо» (1876—1877)
Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка Русь! В рабстве спасенное Сердце свободное — Золото, золото Сердце народное! Сила народная, Сила могучая — Совесть спокойная, Правда живучая! Сила с неправдою Не уживается, Жертва неправдою Не вызывается, — Русь не шелохнется, Русь — как убитая! А загорелась в ней Искра сокрытая, — Встали — небужены, Вышли — непрошены, Жита по зернышку Горы наношены! Рать подымается — Неисчислимая! Сила в ней скажется Несокрушимая! Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и забитая, Ты и всесильная, Матушка Русь!.
Никитин Иван Саввич (1824—1861)
Русь (1851)
Под большим шатром Голубых небес — Вижу — даль степей Зеленеется. И на гранях их, Выше тёмных туч, Цепи гор стоят Великанами. По степям в моря Реки катятся, И лежат пути Во все стороны. Посмотрю на юг — Нивы зрелые. Что камыш густой, Тихо движутся; Мурава лугов Ковром стелется, Виноград в садах Наливается. Гляну к северу — Там, в глуши пустынь, Снег, что белый пух, Быстро кружится; Подымает грудь Море синее, И горами лёд Ходит по морю; И пожар небес Ярким заревом Освещает мглу Непроглядную… Это ты, моя Русь державная. Моя родина Православная! Широко ты, Русь, По лицу земли В красе царственной Развернулася! У тебя ли нет Поля чистого, Где б разгул нашла Воля смелая? У тебя ли нет Про запас казны, Для друзей стола, Меча недругу? У тебя ли нет Богатырских сил, Старины святой, Громких подвигов? Перед кем себя Ты унизила? Кому в чёрный день Низко кланялась? На полях своих, Под курганами, Положила ты Татар полчища. Ты на жизнь и смерть Вела спор с Литвой И дала урок Ляху гордому. И давно ль было, Когда с Запада Облегла тебя Туча тёмная? Под грозой её Леса падали, Мать сыра-земля Колебалася, И зловещий дым От горевших сёл Высоко вставал Чёрным облаком! Но лишь кликнул царь Свой народ на брань — Вдруг со всех концов Поднялася Русь. Собрала детей, Стариков и жён, Приняла гостей На кровавый пир. И в глухих степях, Под сугробами, Улеглися спать Гости навеки. Хоронили их Вьюги снежные, Бури севера О них плакали!.. И теперь среди Городов твоих Муравьём кишит Православный люд. По седым морям Из далёких стран На поклон к тебе Корабли идут. И поля цветут, И леса шумят, И лежат в земле Груды золота. И во всех концах Света белого Про тебя идёт Слава громкая. Уж и есть за что, Русь могучая, Полюбить тебя, Назвать матерью, Стать за честь твою Против недруга, За тебя в нужде Сложить голову!
Прокофьев Александр Андреевич (1900—1971)
Мне о России надо говорить
Мне о России надо говорить, Да так, чтоб вслух стихи произносили, Да так, чтоб захотелось повторить, Сильнее всех имён сказать: Россия! Сильнее всех имён произнести, Сильнее матери, любви сильнее И на устах отрадно пронести К поющим волнам, что вдали синеют. Не раз наедине я был с тобой, Просил участья, требовал совета, И ты всегда была моей судьбой, Моей звездой, неповторимым светом. Он мне сиял из материнских глаз, И в грудь вошёл, и в кровь мою проник, И если б он в груди моей погас, То сердце б разорвалось в тот же миг!
Нет жизни мне без России (…А мне Россия навек люба…) (1965)
…А мне Россия Навек люба, В судьбе России — Моя судьба. Мой век суровый, Мой день крутой Гудит громОво: «Иди, не стой!» Идёт Россия — Врагов гроза, Синее синих Её глаза, Синее синих Озёр и рек, Сильнее сильных Её разбег! Неповторима, Вольным-вольна, Необорима В грозе она! С ней, непоборной, Иду, как в бой, Дорогой горной, Тропой любой. Всё в ней, в Отчизне, Кругом моё, И нету жизни Мне без неё!
Я, как степняк, пою о том, что вижу… (1959)
Я, как степняк, пою о том, что вижу,
Что мне в глаза попало в свой черед,
А сердце, дальше видя, строчки нижет,
Оно меня никак не подведет.
Вон строят дом, уже свели стропила.
Готовь к столу, хозяйка, каравай!
Стучит топор, и звонко ходят пилы,
Бьют молотки… Всем дело есть…
Давай!
Давай! Давай! Россия любит дело.
Всяк презирай, как трусов, беглецов.
Давай! Давай! Россия любит смелых.
А коль не смел — учись у храбрецов!
Горят сады листвою разноцветной —
Зеленой, красной, желтой… в семь
цветов.
Как хорошо, что грудь открыта ветру,
Он мне как брат, и я пойти готов
За ним, попутным, иль ему навстречу,
Чтоб знать её деянья наизусть
И увидать, как расправляет плечи
Моя страна,
моя Отчизна,
Русь!Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)
Клеветникам России (1831)
О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России? Что возмутило вас? волнения Литвы? Оставьте: это спор славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы. Уже давно между собою Враждуют эти племена; Не раз клонилась под грозою То их, то наша сторона. Кто устоит в неравном споре: Кичливый лях, иль верный росс? Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? вот вопрос. Оставьте нас: вы не читали Сии кровавые скрижали; Вам непонятна, вам чужда Сия семейная вражда; Для вас безмолвны Кремль и Прага; Бессмысленно прельщает вас Борьбы отчаянной отвага — И ненавидите вы нас… За что ж? ответствуйте: за то ли, Что на развалинах пылающей Москвы Мы не признали наглой воли Того, под кем дрожали вы? За то ль, что в бездну повалили Мы тяготеющий над царствами кумир И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир?.. Вы грозны на словах — попробуйте на деле! Иль старый богатырь, покойный на постеле, Не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, От финских хладных скал до пламенной Колхиды, От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щетиною сверкая, Не встанет русская земля?.. Так высылайте ж нам, витии, Своих озлобленных сынов: Есть место им в полях России, Среди нечуждых им гробов.
Рачков Николай Борисович (род. 1941)
А Россия была и будет
Свысока её недруг судит, Предъявляя смертельный счет. А Россия была и будет, А Россия не пропадёт. Заведут в глухое болото И укажут ей ложный брод. Там погибла целая рота, А Россия не пропадёт. Хороша! — и берут завидки. Через чёрный нагрянут ход, Обберут Россию до нитки. А Россия не пропадёт. Мир, как бомба, во зле взорвётся, Будет всем в аду горячо. А Россия сама спасётся И врагу подставит плечо.
Рубцов Николай Михайлович (1936—1971)
Тихая моя родина (1964)
Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи… Мать моя здесь похоронена В детские годы мои. — Где тут погост? Вы не видели? Сам я найти не могу.— Тихо ответили жители: — Это на том берегу. Тихо ответили жители, Тихо проехал обоз. Купол церковной обители Яркой травою зарос. Там, где я плавал за рыбами, Сено гребут в сеновал: Между речными изгибами Вырыли люди канал. Тина теперь и болотина Там, где купаться любил… Тихая моя родина, Я ничего не забыл. Новый забор перед школою, Тот же зелёный простор. Словно ворона весёлая, Сяду опять на забор! Школа моя деревянная!.. Время придёт уезжать — Речка за мною туманная Будет бежать и бежать. С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.
Берёзы (196?)
Я люблю, когда шумят берёзы, Когда листья падают с берёз. Слушаю — и набегают слёзы На глаза, отвыкшие от слёз. Всё очнётся в памяти невольно, Отзовётся в сердце и в крови́. Станет как-то радостно и больно, Будто кто-то шепчет о любви. Только чаще побеждает проза, Словно дунет ветер хмурых дней. Ведь шумит такая же берёза Над могилой матери моей. На войне отца убила пуля, А у нас в деревне у оград С ветром и с дождём шумел, как улей, Вот такой же жёлтый листопад… Русь моя, люблю твои берёзы! С первых лет я с ними жил и рос. Потому и набегают слёзы На глаза, отвыкшие от слёз…
Видения на холме (1960)
Взбегу на холм
и упаду
в траву.
И древностью повеет вдруг из дола!
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звёздных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя…
Россия, Русь – куда я ни взгляну…
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шёпот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Россия, Русь! Храни тебя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России.
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они – и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной –
бессмертных звёзд Руси,
Спокойных звёзд безбрежное мерцанье…
Рыленков Николай Иванович (1909—1969)
Всё в тающей дымке (1965)
Всё в тающей дымке: Холмы, перелески. Здесь краски не ярки И звуки не резки. Здесь медленны реки, Туманны озёры, И всё ускользает От беглого взора. Здесь мало увидеть, Здесь нужно всмотреться, Чтоб ясной любовью Наполнилось сердце. Здесь мало услышать, Здесь вслушаться нужно, Чтоб в душу созвучья Нахлынули дружно. Чтоб вдруг отразили Прозрачные воды Всю прелесть застенчивой Русской природы.
Дай припасть к руке твоей, Россия (1965)
Скрылся день в туманы росяные, Отпылали облаков края. Дай припасть к руке твоей, Россия, Вечная заботница моя. Дай поцеловать твои мозоли, Чтоб, как в детстве, сеном я пропах, Чтоб навек остался привкус соли На моих запёкшихся губах. Пусть войдёт мне в душу каждый шорох, Каждый вздох в краю моём родном. Я всю жизнь учусь в твоих просторах Жить, как пахарь твой — грядущим днём. Видел я не раз иные дали, Но мечтал лишь об одном, любя, — Чтоб друзья и недруги сказали, Что характером я весь в тебя. Мне таить перед тобой не надо, Где я плакал, где дарил цветы. Всё, что скрыто от чужого взгляда, Материнским сердцем чуешь ты. Освежит виски мои седые Лишь твоя певучая струя. Дай припасть к руке твоей, Россия, Вечная заботница моя!
Русская земля (1941)
От хребтов Кавказа до Урала, Дальними дорогами пыля, Ты не раз на бой сынов скликала, Русская земля! Прибавляли сил им в дни печали Полноводных рек твоих струи, И врагам обиды не прощали Сыновья твои. И всегда, цела и невредима, Сыновей бессмертьем наделя, Ты вставала из огня и дыма, Русская земля! О тебе в столетьях песни громки, Вся ты как певучая струна! И наследье предков мы, потомки, Приняли сполна! Вот опять ковыль дымится бурый, Лёгкими кистями шевеля, Вот опять ты в бой нас шлёшь под бурей, Русская земля! Что ж! Иль мы не русские солдаты, Иль военный клич отцов забыт? Не простим насильникам проклятым Мы твоих обид! Где б не шли, судьбой твоей хранимы, Смерть за смерть врагам твоим суля, — Мужеством твоим укреплены мы, Русская земля. Мы друзей скликаем поимённо, Под огнём испытанных солдат, И над ними русские знамёна На ветру шумят! Помяни ж героев, в битвах павших, Осени знамёнами Кремля Колыбель отцов и дедов наших, Русская земля! Прокляни отныне и навеки Дрогнувшим перед лицом врага, — В дни, когда катили пламя реки, Бросив берега. И опять цела и невредима, Сыновей бессмертьем наделяя, Встанешь ты из пламени и дыма, Русская земля!
Симонов Константин Михайлович (1915—1979)
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины… (1941)
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди, Как слезы они вытирали украдкою, Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! — И снова себя называли солдатками, Как встарь повелось на великой Руси. Слезами измеренный чаще, чем верстами, Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз: Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась, Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих. Ты знаешь, наверное, все-таки Родина — Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил. Не знаю, как ты, а меня с деревенскою Дорожной тоской от села до села, Со вдовьей слезою и с песнею женскою Впервые война на проселках свела. Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом, По мертвому плачущий девичий крик, Седая старуха в салопчике плисовом, Весь в белом, как на смерть одетый, старик. Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала:— Родимые, Покуда идите, мы вас подождем. «Мы вас подождем!» — говорили нам пажити. «Мы вас подождем!» — говорили леса. Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется, Что следом за мной их идут голоса. По русским обычаям, только пожарища На русской земле раскидав позади, На наших глазах умирали товарищи, По-русски рубаху рванув на груди. Нас пули с тобою пока еще милуют. Но, трижды поверив, что жизнь уже вся, Я все-таки горд был за самую милую, За горькую землю, где я родился, За то, что на ней умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла.
Не той, что из сказок, не той, что с пеленок… (1945)
Не той, что из сказок, не той, что с пеленок, Не той, что была по учебникам пройдена, А той, что пылала в глазах воспаленных, А той, что рыдала, — запомнил я Родину. И вижу её, накануне победы, Не каменной, бронзовой, славой увенчанной, А очи проплакавшей, идя сквозь беды, Все снесшей, все вынесшей русскою женщиной.
Родина (1941)
Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда. Но в час, когда последняя граната Уже занесена в твоей руке И в краткий миг припомнить разом надо Всё, что у нас осталось вдалеке, Ты вспоминаешь не страну большую, Какую ты изъездил и узнал, Ты вспоминаешь родину — такую, Какой её ты в детстве увидал. Клочок земли, припавший к трём берёзам, Далекую дорогу за леском, Речонку со скрипучим перевозом, Песчаный берег с низким ивняком. Вот где нам посчастливилось родиться, Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли Ту горсть земли, которая годится, Чтоб видеть в ней приметы всей земли. Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы, Да, можно голодать и холодать, Идти на смерть… Но эти три берёзы При жизни никому нельзя отдать.
Синявский Пётр Алексеевич (род. 1943)
Россия
Здесь тёплое поле наполнено рожью, Здесь плещутся зори в ладонях лугов. Сюда златокрылые ангелы Божьи По лучикам света сошли с облаков. И землю водою святой оросили, И синий простор осенили крестом. И нет у нас Родины, кроме России – Здесь мама, здесь храм, здесь отеческий дом.
Толстой Алексей Николаевич (1883—1945)
Край ты мой, родимый край!.. (1856)
Край ты мой, родимый край! Kонский бег на воле, В небе крик орлиных стай, Волчий голос в поле! Гой ты, родина моя! Гой ты, бор дремучий! Свист полночный соловья, Ветер, степь да тучи!
Тютчев Фёдор Иванович (1803—1873)
Умом Россию не понять (28 ноября 1866)
Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — В Россию можно только верить.
Эти бедные селенья (13 августа 1855)
Эти бедные селенья, Эта скудная природа — Край родной долготерпенья, Край ты Русского народа! Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный, Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной. Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя.
Фролов-Крымский Константин Юрьевич (род. 1956)
Мы русские (18 ноября 2012)
Один чудак с лицом фальшиво-грустным, «Ютясь» в салоне своего «порше», Сказал: «Мне стыдно называться русским. Мы — нация бездарных алкашей». Солидный вид, манера поведенья — Всё дьяволом продумано хитро. Но беспощадный вирус вырожденья Сточил бесславно всё его нутро. Его душа не стоит и полушки, Как жёлтый лист с обломанных ветвей. А вот потомок эфиопов Пушкин Не тяготился русскостью своей. Себя считали русскими по праву И поднимали Родину с колен Творцы российской мореходной славы И Беллинсгаузен, и Крузенштерн. И не мирясь с мировоззреньем узким, Стараясь заглянуть за горизонт, За честь считали называться русским Шотландцы — Грейг, де Толли и Лермонт. Любой из них достоин восхищенья, Ведь Родину воспеть — для них закон! Так жизнь свою отдал без сожаленья За Русь грузинский князь Багратион. Язык наш — многогранный, точный, верный — То душу лечит, то разит, как сталь. Способны ль мы ценить его безмерно И знать его, как знал датчанин Даль? Да что там Даль! А в наше время много ль Владеющих Великим языком Не хуже, чем хохол Мыкола Гоголь, Что был когда-то с Пушкиным знаком? Не стоит головой стучать о стенку И в бешенстве слюною брызгать зря! «Мы — русские!» — так говорил Шевченко. Внимательней читайте кобзаря. В душе любовь сыновнюю лелея, Всю жизнь трудились до семи потов Суворов, Ушаков и Менделеев, Кулибин, Ломоносов и Попов. Их имена остались на скрижалях Как подлинной истории азы. И среди них как столп — старик Державин, В чьих жилах кровь татарского мурзы. Они идут — то слуги, то мессии, — Неся свой крест на согбенных плечах, Как нёс его во имя всей России Потомок турка адмирал Колчак. Они любовь привили и взрастили От вековых истоков и корней. Тот — русский, чья душа живёт в России, Чьи помыслы — о матушке, о ней. Патриотизм не продают в нагрузку К беретам, сапогам или пальто. И коль вам стыдно называться русским, Вы, батенька, не русский. Вы — никто.
Хомяков Алексей Степанович (1804—1860)
России (1839)
«Гордись! — тебе льстецы сказали. — Земля с увенчанным челом, Земля несокрушимой стали, Полмира взявшая мечом! Пределов нет твоим владеньям, И, прихотей твоих раба, Внимает гордым повеленьям Тебе покорная судьба. Красны степей твоих уборы, И горы в небо уперлись, И как моря твои озеры…» Не верь, не слушай, не гордись! Пусть рек твоих глубоки волны, Как волны синие морей, И недра гор алмазов полны, И хлебом пышен тук степей; Пусть пред твоим державным блеском Народы робко кланят взор И семь морей немолчным плеском Тебе поют хвалебный хор; Пусть далеко грозой кровавой Твои перуны пронеслись — Всей этой силой, этой славой, Всем этим прахом не гордись! Грозней тебя был Рим великой, Царь семихолмного хребта, Железных сил и воли дикой Осуществленная мечта; И нестерпим был огнь булата В руках алтайских дикарей; И вся зарылась в груды злата Царица западных морей. И что же Рим? и где монголы? И, скрыв в груди предсмертный стон, Кует бессильные крамолы, Дрожа над бездной, Альбион! Бесплоден всякой дух гордыни, Неверно злато, сталь хрупка, Но крепок ясный мир святыни, Сильна молящихся рука! И вот за то, что ты смиренна, Что в чувстве детской простоты, В молчаньи сердца сокровенна, Глагол творца прияла ты, — Тебе он дал свое призванье, Тебе он светлый дал удел: Хранить для мира достоянье Высоких жертв и чистых дел; Хранить племён святое братство, Любви живительный сосуд, И веры пламенной богатство, И правду, и бескровный суд. Твое всё то, чем дух святится, В чём сердцу слышен глас небес, В чём жизнь грядущих дней таится, Начало славы и чудес!.. О, вспомни свой удел высокой! Былое в сердце воскреси И в нем сокрытого глубоко Ты духа жизни допроси! Внимай ему — и, все народы Обняв любовию своей, Скажи им таинство свободы, Сиянье веры им пролей! И станешь в славе ты чудесной Превыше всех земных сынов, Как этот синий свод небесный — Прозрачный вышнего покров!
См. также
