Стихи о войне: различия между версиями

Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации Перейти к поиску
 
(не показано 160 промежуточных версий 37 участников)
Строка 3: Строка 3:
Шаблон для добавления нового поэта:
Шаблон для добавления нового поэта:


== '''Фамилия''' Имя Отчество ([[rwp:ссылка_на_ВикиПедию|год рождения—год смерти]]) ==
== '''Фамилия''' Имя Отчество ([[rwp:ссылка на ВикиПедию|год рождения—год смерти]]) ==
[[Файл:Имя_файла.jpg|thumb|200px|Имя Фамилия]]
[[Файл:Имя_файла.jpg|thumb|200px|Имя Фамилия]]
***
'''Название стихотворения''' (год)
'''Название стихотворения''' (год) <poem>
<spoiler>
Текст
<poem>
Текст стихотворения
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):


***
'''Название стихотворения''' (год)
'''Название стихотворения''' (год) <poem>
<spoiler>
Текст
<poem>
Текст стихотворения
</poem>
</poem>
</spoiler>


  -->
  -->
{{якорь|вернуться к содержанию}}
В этой статье собраны '''стихи русских поэтов о войне'''.
== '''Апухтин''' Алексей Николаевич ([[rwp:Апухтин, Алексей Николаевич|1840—1893]]) ==
[[Файл:Apukhtin Aleksey.jpg|thumb|200px|Алексей Апухтин]]
'''Солдатская песня о Севастополе''' (1869)
<spoiler>
<poem>
Не весёлую, братцы, вам песню спою,
Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.


{{Незавершённая статья}}
Я спою вам о том, как от южных полей
Здесь собраны стихи русских поэтов о войне.
Поднималося облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей
И пришли к нам, и нас победили.
 
А и так победили, что долго потом
Не совались к нам с дерзким вопросом,
А и так победили, что с кислым лицом
И с разбитым отчалили носом.
 
Я спою, как, покинув и дом и семью,
Шёл в дружину помещик богатый,
Как мужик, обнимая бабёнку свою,
Выходил ополченцем из хаты.
 
Я спою, как росла богатырская рать,
Шли бойцы из железа и стали,
И как знали они, что идут умирать,
И как свято они умирали!
 
Как красавицы наши сиделками шли
К безотрадному их изголовью,
Как за каждый клочок нашей русской земли
Нам платили враги своей кровью;
 
Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,
Под немолчные, тяжкие стоны
Выходили редуты один за другим,
Грозной тенью росли бастионы;
 
И одиннадцать месяцев длилась резня,
И одиннадцать месяцев целых
Чудотворная крепость, Россию храня,
Хоронила сынов её смелых...
 
Пусть не радостна песня, что вам я пою,
Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Асеев''' Николай Николаевич ([[rwp:Асеев, Николай Николаевич|1889—1963]]) ==
[[Файл:Николай Асеев.jpg|thumb|200px|Николай Асеев]]
'''«Надежда» (1943)'''
<spoiler>
<poem>
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
 
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё, —
 
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
 
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
 
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
 
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
***
'''«День Победы. И в огнях салюта…»'''
'''День Победы. И в огнях салюта...''' <poem>
<spoiler>
<poem>
День Победы. И в огнях салюта
День Победы. И в огнях салюта
Будто гром: - Запомните навек,
Будто гром: — Запомните навек,
Что в сраженьях каждую минуту,
Что в сраженьях каждую минуту,
Да, буквально каждую минуту
Да, буквально каждую минуту
Строка 40: Строка 136:
У любого где-то дом иль хата,
У любого где-то дом иль хата,
Где-то сад, река, знакомый смех,
Где-то сад, река, знакомый смех,
Мать, жена... А если неженатый,
Мать, жена… А если неженатый,
То девчонка - лучшая из всех.
То девчонка — лучшая из всех.


На восьми фронтах моей отчизны
На восьми фронтах моей отчизны
Строка 49: Строка 145:


И вот так четыре горьких года,
И вот так четыре горьких года,
День за днем - невероятный счет!
День за днём… невероятный счёт!
Ради нашей чести и свободы
Ради нашей чести и свободы
Все сумел и одолел народ.
Всё сумел и одолел народ.


Мир пришел как дождь, как чудеса,
Мир пришёл как дождь, как чудеса,
Яркой синью душу опаля...
Яркой синью душу опаля…
В вешний вечер, в птичьи голоса,
В вешний вечер, в птичьи голоса,
Облаков вздымая паруса,
Облаков вздымая паруса,
Как корабль плывет моя Земля.
Как корабль плывёт моя Земля.


И сейчас мне обратиться хочется
И сейчас мне обратиться хочется
К каждому, кто молод и горяч,
К каждому, кто молод и горяч,
Кто б ты ни был: летчик или врач.
Кто б ты ни был: лётчик или врач.
Педагог, студент или сверловщица...
Педагог, студент или сверловщица…


Да, прекрасно думать о судьбе
Да, прекрасно думать о судьбе
Строка 74: Строка 170:
На десятки всяких мелочей.
На десятки всяких мелочей.


На тряпье, на пустенькие книжки,
На тряпьё, на пустенькие книжки,
На раздоры, где не прав никто,
На раздоры, где не прав никто,
На танцульки, выпивки, страстишки,
На танцульки, выпивки, страстишки,
Строка 81: Строка 177:
И неплохо б каждому из нас,
И неплохо б каждому из нас,
А ведь есть душа, наверно, в каждом,
А ведь есть душа, наверно, в каждом,
Вспомнить вдруг о чем-то очень важном,
Вспомнить вдруг о чём-то очень важном,
Самом нужном, может быть, сейчас.
Самом нужном, может быть, сейчас.


И, сметя все мелкое, пустое,
И, сметя всё мелкое, пустое,
Скинув скуку, черствость или лень,
Скинув скуку, чёрствость или лень,
Вспомнить вдруг о том, какой ценою
Вспомнить вдруг о том, какой ценою
Куплен был наш каждый мирный день!
Куплен был наш каждый мирный день!
Строка 100: Строка 196:
Вслед вам те, кто жил во имя вас!
Вслед вам те, кто жил во имя вас!
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Письмо с фронта''' <poem>
'''Письмо с фронта'''  
<spoiler>
<poem>
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую - слов даже нет!
Такую хорошую — слов даже нет!


Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Строка 118: Строка 216:


Мы были беспечными, глупыми были,
Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
Мы всё, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры -
Приятели, книжки, московские споры
Все - сказка, все в дымке, как снежные горы...
Всё — сказка, всё в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся - оценим вдвойне!
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!


Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки...
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…


За жизнь, за тебя, за родные края
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры -
И пусть между нами сейчас километры…
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
Ты здесь, ты со мною, родная моя!


В холодной ночи, под неласковым небом,
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
Склонившись, мне тихую песню поёшь
И вместе со мною к далеким победам
И вместе со мною к далёким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.
Солдатской дорогой незримо идёшь.


И чем бы в пути мне война ни грозила,
И чем бы в пути мне война ни грозила,
Строка 144: Строка 242:
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
***
'''«Не бывать тебе в живых…»''' (1921)
'''Не бывать тебе в живых...''' (1921)<poem>
<spoiler>
<poem>
Не бывать тебе в живых,
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Со снегу не встать.
Строка 159: Строка 260:
Русская земля.
Русская земля.
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Победителям''' (1944)<poem>
'''Победителям''' (1944)
<spoiler>
<poem>
Сзади Нарвские были ворота,
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Прямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
«Жизнь свою за други своя»,
Строка 171: Строка 274:
Внуки, братики, сыновья!
Внуки, братики, сыновья!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
 
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
***
'''«Земли потрескавшейся корка…»''' (1952)
'''Земли потрескавшейся корка…''' (1952)<poem>
<spoiler>
<poem>
Земли потрескавшейся корка.
Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года…
Война. Далёкие года…
Мой друг мне крикнул:
Мой друг мне крикнул:
— Есть махорка?.
— Есть махорка?.
Строка 215: Строка 320:
Попала в друга моего…
Попала в друга моего…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
***
'''Глаза''' (1944—1957)
'''Глаза''' (1944-1957)<poem>
<spoiler>
<poem>
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Он привстал на колено, губы грызя.
Он привстал на колено, губы грызя.
И размазал по лицу не слёзы,
И размазал по лицу не слёзы,
А вытекшие глаза.  
А вытекшие глаза.


Стало страшно. Согнувшийся вполовину,
Стало страшно. Согнувшийся вполовину,
Строка 232: Строка 340:


Он в санбате кричал сестричке:
Он в санбате кричал сестричке:
— Больно! Хватит бинты крутить!..
— Больно! Хватит бинты крутить!.. —
Я ему, умирающему, по привычке
Я ему, умирающему, по привычке
Оставил докурить.
Оставил докурить.


А когда, увозя его, колёса заныли
А когда, увозя его, колёса заныли
Пронзительно, на все голоса,  
Пронзительно, на все голоса,
Я вдруг вспомнил впервые: у друга ведь были  
Я вдруг вспомнил впервые: у друга ведь были
Голубые глаза.
Голубые глаза.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
***
'''Братские могилы''' (1964)
'''Братские могилы''' (1964)<poem>
<spoiler>
<poem>
На братских могилах не ставят крестов,
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
И вдовы на них не рыдают,
Строка 253: Строка 364:


Здесь раньше вставала земля на дыбы,
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче - гранитные плиты.
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Здесь нет ни одной персональной судьбы
Все судьбы в единую слиты.
Все судьбы в единую слиты.


Строка 262: Строка 373:
Горящее сердце солдата.
Горящее сердце солдата.


У братских могил нет заплаканных вдов -
У братских могил нет заплаканных вдов
Сюда ходят люди покрепче.
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?..
Но разве от этого легче?..
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Он не вернулся из боя''' (1969)<poem>
'''Он не вернулся из боя''' (1969)
Почему все не так? Вроде все как всегда:
<spoiler>
То же небо - опять голубое,
<poem>
Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Только он не вернулся из боя.
Строка 284: Строка 397:
А вчера не вернулся из боя.
А вчера не вернулся из боя.


То, что пусто теперь, - не про то разговор,
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
Вдруг заметил я - нас было двое.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Когда он не вернулся из боя.


Нынче вырвалась, будто из плена, весна,
Нынче вырвалась, будто из плена, весна,
По ошибке окликнул его я:
По ошибке окликнул его я:
- Друг, оставь покурить! - А в ответ - тишина:
Друг, оставь покурить! — А в ответ — тишина:
Он вчера не вернулся из боя.
Он вчера не вернулся из боя.


Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие - как часовые.
Наши павшие — как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
И деревья стоят голубые.
Строка 301: Строка 414:
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло для обоих.
Нам и время текло для обоих.
Все теперь одному. Только кажется мне,
Всё теперь одному. Только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.
Это я не вернулся из боя.
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Песня летчика''' (1968)<poem>
<br clear=all>
Их восемь - нас двое, - расклад перед боем
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Не наш, но мы будем играть!
Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.


Я этот небесный квадрат не покину -
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
Мне цифры сейчас не важны:
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
Сегодня мой друг защищает мне спину,
'''Журавли'''
А значит - и шансы равны.
<spoiler>
<poem>
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.


Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,
Они до сей поры с времён тех дальних
Надсадно завыли винты, -
Летят и подают нам голоса.
Им даже не надо крестов на могилы -
Сойдут и на крыльях кресты!
 
Я - «Первый», я - «Первый», - они под тобою!
Я вышел им наперерез!
Сбей пламя, уйди в облака - я прикрою!
В бою не бывает чудес.
 
Сергей, ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет, поздно - и мне вышел «мессер» навстречу, -
Прощай, я приму его в лоб!..
 
Я знаю - другие сведут с ними счеты, -
Но, по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолета, -
Ведь им друг без друга нельзя.
 
Архангел нам скажет: «В раю будет туго!»
Но только ворота - щелк, -
Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк!»
 
И я попрошу Бога, Духа и Сына, -
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою!
 
Мы крылья и стрелы попросим у Бога, -
Ведь нужен им ангел-ас, -
А если у них истребителей много -
Пусть примут в хранители нас!
 
Хранить - это дело почетное тоже, -
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе и на земле.
</poem>
<br clear=all>
 
 
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
***
'''Журавли''' <poem>
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
 
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Строка 375: Строка 438:
Сегодня, предвечернею порою,
Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Летят своим определённым строем,
Как по полям людьми они брели.
Как по полям людьми они брели.


Строка 383: Строка 446:
От века речь аварская сходна?
От века речь аварская сходна?


Летит, летит по небу клин усталый -
Летит, летит по небу клин усталый
Летит в тумане на исходе дня,
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый -
И в том строю есть промежуток малый
Быть может, это место для меня!
Быть может, это место для меня!


Строка 393: Строка 456:
Всех вас, кого оставил на земле.
Всех вас, кого оставил на земле.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
***
'''«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…»''' (1944)
'''Мне ворон черный смерти не пророчил...''' (1944)<poem>
<spoiler>
Мне ворон черный смерти не пророчил,
<poem>
Мне ворон чёрный смерти не пророчил,
Но ночь была,
Но ночь была,
И я упал в бою.
И я упал в бою.
Строка 412: Строка 478:
Швырнул в глаза кровавые круги,
Швырнул в глаза кровавые круги,
И как с меня угрюмые солдаты
И как с меня угрюмые солдаты
Неосторожно сняли сапоги...
Неосторожно сняли сапоги…
Но я друзей не оскорбил упреком.
Но я друзей не оскорбил упрёком.
Мне все равно. Мне не топтать дорог.
Мне всё равно. Мне не топтать дорог.
А им - вперед. А им в бою жестоком
А им — вперёд. А им в бою жестоком
Не обойтись без кирзовых сапог.
Не обойтись без кирзовых сапог.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
***
'''Георгий Победоносец'''  
'''Георгий Победоносец''' <poem>
<spoiler>
<poem>
Идущие с песней в бой,
Идущие с песней в бой,
Без страха — в свинцовый дождь.
Без страха — в свинцовый дождь.
Вас Георгий ведёт святой —
Вас Георгий ведёт святой —
Крылатый и мудрый вождь.
Крылатый и мудрый вождь.
Строка 442: Строка 511:
Громо́вый голос побед.
Громо́вый голос побед.
Зрачками тускнеющих глаз
Зрачками тускнеющих глаз
Блеснёт немеркнущий свет!  
Блеснёт немеркнущий свет!
</poem>
</poem>
</spoiler>
'''Наступление''' (1914)
<spoiler>
<poem>
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|род. 1928]]) ==
== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|1928—2018]]) ==
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
***
'''Баллада о матери'''  
'''Баллада о матери''' <poem>
<spoiler>
<poem>
Постарела мать за тридцать лет,
Постарела мать за тридцать лет,
А вестей от сына нет и нет.
А вестей от сына нет и нет.
Строка 460: Строка 566:
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
Сколько их в то дальнее село
Сколько их в то дальнее село
Мальчиков безусых не пришло...
Мальчиков безусых не пришло…


Раз в село прислали по весне
Раз в село прислали по весне
Строка 469: Строка 575:
Перед горькой памятью людской
Перед горькой памятью людской
Разливалась ненависть рекой.
Разливалась ненависть рекой.
Трудно это было вспоминать...
Трудно это было вспоминать…
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг,
Мать узнала сына в тот же миг,
И пронесся материнский крик:
И пронёсся материнский крик:


«Алексей, Алешенька, сынок!»,
«Алексей, Алёшенька, сынок!»,
Словно сын её услышать мог.
Словно сын её услышать мог.


Он рванулся из траншеи в бой.
Он рванулся из траншеи в бой.
Встала мать прикрыть его собой,
Встала мать прикрыть его собой,
Все боялась, вдруг он упадёт,
Всё боялась, вдруг он упадёт,
Но сквозь годы мчался сын вперёд.
Но сквозь годы мчался сын вперёд.


«Алексей!» – кричали земляки,
«Алексей!» — кричали земляки,
«Алексей!» – просили, «Добеги!»
«Алексей!» — просили, — «Добеги!»
...Кадр сменился. Сын остался жить.
…Кадр сменился. Сын остался жить.
Просит мать о сыне повторить.
Просит мать о сыне повторить.


Строка 490: Строка 596:
Жив-здоров, не ранен, не убит.
Жив-здоров, не ранен, не убит.


«Алексей, Алешенька, сынок»,
«Алексей, Алёшенька, сынок»,
Словно сын её услышать мог...
Словно сын её услышать мог…


Дома всё ей чудилось кино,
Дома всё ей чудилось кино,
Все ждала – вот-вот сейчас в окно
Всё ждала — вот-вот сейчас в окно
Посреди тревожной тишины
Посреди тревожной тишины
Постучится сын её с войны.  
Постучится сын её с войны.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
***
'''«Я столько раз видала рукопашный…»''' (1943)  
'''Я только раз видала рукопашный...''' (1943)<poem>
<spoiler>
<poem>
Я столько раз видала рукопашный,
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Тот ничего не знает о войне.
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Я принесла домой с фронтов России...''' <poem>
'''«Я принесла домой с фронтов России…»'''  
<spoiler>
<poem>
Я принесла домой с фронтов России
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Весёлое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Шинельку обгоревшую свою.


Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Пусть сапоги протёрлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...
Я позже не бывала никогда…
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Зинка''' (1944)<poem>
'''Зинка''' (1944)
<spoiler>
<poem>


         ''Памяти однополчанки —''
         ''Памяти однополчанки —''
Строка 531: Строка 644:


Мы легли у разбитой ели.
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Ждём, когда же начнёт светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.
На продрогшей, гнилой земле.


— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Дома, в яблочном захолустье,
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый,
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
У меня — лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
За порогом бурлит весна.


Старой кажется: каждый кустик
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.


Отогрелись мы еле-еле.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Вдруг приказ: «Выступать вперёд!»
Снова рядом, в сырой шинели
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
Светлокосый солдат идёт.


   2
   2


С каждым днем становилось горше.
С каждым днём становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Наш потрёпанный батальон.


Зинка нас повела в атаку.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Через смертные рубежи.


Мы не ждали посмертной славы.-
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Светлокосый солдат лежит?


Ее тело своей шинелью
Её тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Укрывала я, зубы сжав…
Белорусские ветры пели
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
О рязанских глухих садах.
Строка 579: Строка 692:


— Знаешь, Зинка, я против грусти,
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
Мама, мамка твоя живёт.


У меня есть друзья, любимый,
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом стоит весна.
За порогом стоит весна.


И старушка в цветастом платье
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
Чтоб тебя она не ждала?!
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Запас прочности''' <poem>
'''Запас прочности'''
<spoiler>
<poem>
До сих пор не совсем понимаю,
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Как же я, и худа, и мала,
Строка 602: Строка 717:
И откуда взялось столько силы
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!-- Был и есть у России
Что гадать! Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
Вечной прочности вечный запас.
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Бинты''' <poem>
'''Бинты''' (1943)
<spoiler>
<poem>
Глаза бойца слезами налиты,
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем — так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость...
Одним движеньем — только в этом жалость…
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
Я на движенье это не решалась.
Строка 618: Строка 735:
Стараясь отмочить его без боли.
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Так с каждым церемониться — беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Попасть в мои медлительные руки.
Строка 626: Строка 743:
Не надо рвать приросшие бинты,
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Я это поняла, поймёшь и ты…
Как жалко, что науке доброты
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Нельзя по книжкам научиться в школе!
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Ты должна!''' <poem>
'''Ты должна!'''
<spoiler>
<poem>
Побледнев,
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
Стиснув зубы до хруста,
Строка 641: Строка 760:
Должна.
Должна.
Ты должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть вернёшься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Хоть «Не смей!»
Повторяет комбат.
Повторяет комбат.
Даже танки
Даже танки
(Они же из стали!)
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
В трёх шагах от окопа
Горят.
Горят.
Ты должна.
Ты должна.
Строка 652: Строка 771:
Перед собой,
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
Как почти безнадёжно
"Сестрица!"
«Сестрица!»
Кто-то там,
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
Под обстрелом, кричит…
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''В бухте''' (1947)
<spoiler>
<poem>
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Ветер, листву листая,
Осень приносит с гор.


== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко,_Евгений_Александрович|род. 1932]]) ==
Я в бухте уединённой,
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
С прошлым наедине.
***
Проржавленные патроны
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)<poem>
Волны выносят мне.
Хотят ли русские войны?
 
Спросите вы у тишины
Ввысь, на крутые дали,
над ширью пашен и полей
Смотрю я из-под руки —
и у берез и тополей.
Давно ли здесь отступали
Спросите вы у тех солдат,
Русские моряки?
что под березами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Не только за свою страну
От самого Карадага
солдаты гибли в ту войну,
Они отползали вниз.
а чтобы люди всей земли
Отчаяние с отвагой
спокойно видеть сны могли.
В узел морской сплелись.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Да, мы умеем воевать,
Они отступали с боем
но не хотим, чтобы опять
И раненых волокли.
солдаты падали в бою
А море их голубое
на землю грустную свою.
Вздыхало внизу, вдали.
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
И верили свято парни:
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
За ними с Большой земли
***
Послала родная армия
'''На фотографии в газете...''' <poem>
На выручку корабли.
На фотографии в газете
 
нечетко изображены
Хрипел командир: — Братишки!
бойцы, еще почти что дети,
Давайте-ка задний ход.
герои мировой войны.
Я вижу в тумане вспышки —
Они снимались перед боем —
То наша эскадра бьёт.
в обнимку, четверо у рва.
 
И было небо голубое,
А в море эскадры этой
была зеленая трава.
Не было и следа —
За Севастополем где-то
Наши дрались суда…


Никто не знает их фамилий,
Вздыхали пустынные волны…
о них ни песен нет, ни книг.
Да, может быть, лишь в бою
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Мы меряем мерой полной
и чей-то первый ученик.
Великую веру свою.
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.


Забыть тот горький год неблизкий
Великую веру в отчизну,
мы никогда бы не смогли.
В поддержку родной земли.
По всей России обелиски,
У нас отнимали жизни,
как души, рвутся из земли.
Но веру отнять не могли!
...Они прикрыли жизнь собою, —
жить начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зеленая трава.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
== '''Дудин''' Михаил Александрович ([[rwp:Дудин, Михаил Александрович|1916—1993]]) ==
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
[[Файл:RIAN archive 681908 Poet Mikhail Dudin.jpg|thumb|200px|Михаил Дудин]]
***
'''Соловьи''' (1942)
'''Два друга''' (1943) <poem>
<spoiler>
Дрались по-геройски, по-русски
<poem>
Два друга в пехоте морской:
О мёртвых мы поговорим потом.
Один паренек был калужский,
Смерть на войне обычна и сурова.
Другой паренек - костромской.
И всё-таки мы воздух ловим ртом
При гибели товарищей. Ни слова
 
Не говорим. Не поднимая глаз,  
В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо


Они точно братья сроднились,
Обветренные скулы сведены.
Делили и хлеб и табак,
Триста пятидесятый день войны.
И рядом их ленточки вились
 
В огне непрерывных атак.
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
 
Тут бесполезно было звать врачей,  
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,


В штыки ударяли два друга,-
Смотрел на нас и молча ждал конца,  
И смерть отступала сама!
И как-то улыбался неумело.
- А ну-ка, дай жизни, Калуга?
Загар сначала отошёл с лица,  
- Ходи веселей, Кострома!
Потом оно, темнея, каменело.


Но вот под осколком снаряда
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Упал паренек костромской...
Запри все чувства сразу на защёлку.  
- Со мною возиться не надо...-
Вот тут и появился соловей,
Он другу промолвил с тоской.-
Несмело и томительно защёлкал.


Я знаю, что больше не встану,-
Потом сильней, входя в горячий пыл,  
В глазах беспросветная тьма...
Как будто сразу вырвавшись из плена,
- О смерти задумал ты рано!
Как будто сразу обо всём забыл,
Ходи веселей, Кострома!
Высвистывая тонкие колена.


И бережно поднял он друга,
Мир раскрывался. Набухал росой.
Но сам застонал и упал.
Как будто бы ещё едва означась,  
- А ну-ка... дай жизни, Калуга!
Здесь рядом с нами возникал другой
Товарищ чуть слышно сказал.
В каком-то новом сочетанье качеств.


Теряя сознанье от боли,
Как время, по траншеям тёк песок.
Себя подбодряли дружки,
К воде тянулись корни у обрыва,  
И тихо по снежному полю
И ландыш, приподнявшись на носок,
К своим доползли моряки.
Заглядывал в воронку от разрыва.


Умолкла свинцовая вьюга,
Ещё минута — задымит сирень
Пропала смертельная тьма...
Клубами фиолетового дыма.  
- А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Она пришла обескуражить день.
- Ходи веселей, Кострома!
Она везде. Она непроходима.
</poem>
<br clear=all>


== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
Ещё мгновенье — перекосит рот
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
От сердце раздирающего крика.  
***
Но успокойся, посмотри: цветёт,  
'''Бородино''' (1837)<poem>
Цветёт на минном поле земляника!
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


- Да, были люди в наше время,
Лесная яблонь осыпает цвет,  
Не то, что нынешнее племя:
Пропитан воздух ландышем и мятой…
      Богатыри - не вы!
А соловей свистит. Ему в ответ
Плохая им досталась доля:
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
      Не отдали б Москвы!


Мы долго молча отступали,
Звенят стрижи. Малиновки поют.
Досадно было, боя ждали,
И где-то возле, где-то рядом, рядом
      Ворчали старики:
Раскидан настороженный уют
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Тяжёлым громыхающим снарядом.
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?"


И вот нашли большое поле:
А мир гремит на сотни верст окрест,
Есть разгуляться где на воле!
Как будто смерти не бывало места,
      Построили редут.
Шумит неумолкающий оркестр,
У наших ушки на макушке!
И нет преград для этого оркестра.
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
      Французы тут как тут.


Забил заряд я в пушку туго
Весь этот лес листом и корнем каждым,
И думал: угощу я друга!
Ни капли не сочувствуя беде,
      Постой-ка, брат мусью!
С невероятной, яростною жаждой
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!


Два дня мы были в перестрелке.
Да, это жизнь. Её живые звенья,
Что толку в этакой безделке?
Её крутой, бурлящий водоём.
      Мы ждали третий день.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
Повсюду стали слышны речи:
О друге умирающем своём.
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Прилег вздремнуть я у лафета,
Горячий луч последнего рассвета
И слышно было до рассвета,
Едва коснулся острого лица.
      Как ликовал француз.
Он умирал. И, понимая это,  
Но тих был наш бивак открытый:
Смотрел на нас и молча ждал конца.
Кто кивер чистил весь избитый,
 
Кто штык точил, ворча сердито,
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
      Кусая длинный ус.
Когда он, руки разбросав свои,  
Сказал: «Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи».


И только небо засветилось,
И сразу канул в омут тишины
Все шумно вдруг зашевелилось,
Триста пятидесятый день войны.
      Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
      Он спит в земле сырой.


И молвил он, сверкнув очами:
Он не дожил, не долюбил, не допил,  
"Ребята! не Москва ль за нами?
Не доучился, книг не дочитал.
      Умремте же под Москвой,
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,  
Как наши братья умирали!"
Как он о Поле, о тебе мечтал.
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.


Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
И, может быть, в песке, в размытой глине,  
Французы двинулись, как тучи,
Захлёбываясь в собственной крови,  
      И всё на наш редут.
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине —
Уланы с пестрыми значками,
У нас сегодня пели соловьи».
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Вам не видать таких сражений!..
И полетит письмо из этих мест
Носились знамена, как тени,
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
      В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.


Изведал враг в тот день немало,
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,  
Что значит русский бой удалый,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
      Наш рукопашный бой!..
У той поджигородовской берёзы
Земля тряслась - как наши груди,
Ты всмотришься в зелёный водоём.
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой...


Вот смерклось. Были все готовы
Пусть даже так. Потом родятся дети
Заутра бой затеять новый
Для подвигов, для песен, для любви.  
      И до конца стоять...
Пусть их разбудят рано на рассвете
Вот затрещали барабаны -
Томительные наши соловьи.
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать.


Да, были люди в наше время,
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
Могучее, лихое племя:
И облака потянутся гуртом.
      Богатыри - не вы.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
Плохая им досталась доля:
О мёртвых мы поговорим потом.
Немногие вернулись с поля.
</poem>
Когда б на то не божья воля,
</spoiler>
      Не отдали б Москвы!
'''Солдатская песня''' (1954)
<spoiler>
<poem>
Путь далёк у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьётся знамя полковое,
Командиры впереди.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,  
    Солдаты — в поход!
 
Каждый воин, парень бравый,
Смотрит соколом в строю.
Породнились мы со славой,  
Славу добыли в бою.  
 
Пусть враги запомнят это:  
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо — повторим.  
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!  
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Поле Бородина''' (1830-1831)<poem>
'''И нет безымянных солдат''' (1969)
<spoiler>
<poem>
Гремят над землею раскаты.
Идёт за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.


                      1
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
 
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
 
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнаёт старшина.
 
У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.
 
Одна у нас в жизни Присяга,
И Родина тоже одна.
Солдатского сердца отвага
И верность любви отдана.


Всю ночь у пушек пролежали
Летят из далёкого края,
Мы без палаток, без огней,
Как ласточки, письма любви.
Штыки вострили да шептали
Ты вспомни меня, дорогая,
Молитву родины своей.
Ты имя мое назови.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
"Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы".
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.


                      2
Играют горнисты тревогу.
Тревогу горнисты трубят.
Уходят солдаты в дорогу.
И нет безымянных солдат.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
<spoiler>
<poem>
Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
над ширью пашен и полей
и у берёз и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Пробили зорю барабаны,
Не только за свою страну
Восток туманный побелел,
солдаты гибли в ту войну,
И от врагов удар нежданый
а чтобы люди всей земли
На батарею прилетел.
спокойно видеть сны могли.
И вождь сказал перед полками:
Под шелест листьев и афиш
"Ребята, не Москва ль за нами?
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
        Умремте ж под Москвой,
Пусть вам ответят ваши сны,
Как наши братья умирали"
хотят ли русские войны.
И мы погибнуть обещали,
 
И клятву верности сдержали
Да, мы умеем воевать,
        Мы в бородинский бой.
но не хотим, чтобы опять
солдаты падали в бою
на землю грустную свою.
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


                      3
== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
'''Война''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит своё выраженье.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Что Чесма, Римник и Полтава?
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
Я вспомня леденею весь,
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
Там души волновала слава,
'''«На фотографии в газете…»''' (1974)
Отчаяние было здесь.
<spoiler>
Безмолвно мы ряды сомкнули,
<poem>
Гром грянул, завизжали пули,
На фотографии в газете
        Перекрестился я.
нечётко изображены
Мои пал товарищ, кровь лилася,
бойцы, ещё почти что дети,
Душа от мщения тряслася,
герои мировой войны.
И пуля смерти понеслася
Они снимались перед боем —
        Из моего ружья.
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


                      4
Никто не знает их фамилий,
о них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя, —
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Марш, марш! пошли вперед, и боле
Забыть тот горький год неблизкий
Уж я не помню ничего.
мы никогда бы не смогли.
Шесть раз мы уступали поле
По всей России обелиски,
Врагу и брали у него.
как души, рвутся из земли.
Носились знамена как тени,
…Они прикрыли жизнь собою, —
Я спорил о могильной сени,
жить начинавшие едва,
        В дыму огонь блестел.
чтоб было небо голубое,
На пушки конница летала,
была зелёная трава.
Рука бойцов колоть устала,
</poem>
И ядрам пролетать мешала
</spoiler>
        Гора кровавых тел.
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
<spoiler>
<poem>
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идёт война народная,
Священная война!
 
Как два различных полюса
Во всём враждебны мы,
За свет и мир мы боремся,
Они — за царство тьмы.


                      5
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!


Живые с мертвыми сравнялись.
Дадим отпор душителям
И ночь холодная пришла,
Всех пламенных идей,
И тех, которые остались,
Насильникам, грабителям,
Густою тьмою развела.
Мучителям людей!
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
        Противник отступил:
Но день достался нам дороже! -
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


                      6
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!


И крепко, крепко наши спали
Не смеют крылья чёрные
Отчизны в роковую ночь.
Над родиной летать.
Мои товарищи, вы пали!
Поля её просторные
Но этим не могли помочь. -
Не смеет враг топтать!
Однако же в преданьях славы
 
Все громче Римника, Полтавы
Пусть ярость благородная
        Гремит Бородино.
Вскипает, как волна, —
Скорей обманет глас пророчий,
Идёт война народная,
Скорей небес погаснут очи,
Священная война!
Чем в памяти сынов полночи
 
        Изгладится оно.
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!
 
Пойдём ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой.
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!
 
Встаёт страна огромная,
Встаёт на смертный бой
С фашистской силой тёмною
С проклятою ордой.
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идёт война народная,
Священная война.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''Два друга''' (1943)
<spoiler>
<poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.
 
Они точно братья сроднились,
Делили и хлеб и табак,
И рядом их ленточки вились
В огне непрерывных атак.


== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
В штыки ударяли два друга,
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
И смерть отступала сама!
***
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
'''Внимая ужасам войны...''' (1855 или 1856) <poem>
— Ходи веселей, Кострома!
Внимая ужасам войны,
 
При каждой новой жертве боя
Но вот под осколком снаряда
Мне жаль не друга, не жены,
Упал паренёк костромской…
Мне жаль не самого героя…
Со мною возиться не надо,
Увы! утешится жена,
Он другу промолвил с тоской. —
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
<br clear=all>


== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Я знаю, что больше не встану,
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
В глазах беспросветная тьма…
***
— О смерти задумал ты рано!
'''Ах война, что ж ты сделала подлая...''' (1958)<poem>
Ходи веселей, Кострома!
Ах война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,


На пороге едва помаячили
И бережно поднял он друга,
И ушли за солдатом - солдат...
Но сам застонал и упал.
До свидания мальчики! Мальчики,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Постарайтесь вернуться назад
Товарищ чуть слышно сказал.


Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Теряя сознанье от боли,
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Себя подбодряли дружки,
И себя не щадите вы, и все-таки
И тихо по снежному полю
Постарайтесь вернуться назад.
К своим доползли моряки.


Ах война что ж ты подлая сделала:
Умолкла свинцовая вьюга,
Вместо свадеб - разлуки и дым.
Пропала смертельная тьма…
Наши девочки платьица белые
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Раздарили сестренкам своим.
— Ходи веселей, Кострома!
 
Сапоги - ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.
 
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
***
'''Бородино''' (1837)
'''Смерть сапера''' (1943)<poem>
<spoiler>
Мы время по часам заметили
<poem>
И кверху поползли по склону.
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
Москва, спалённая пожаром,
У края вражьей обороны.
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


Вот там она, и там, и тут она
— Да, были люди в наше время,
Везде, везде, до самой кручи.
Не то, что нынешнее племя:
Как паутиною опутана
      Богатыри — не вы!
Вся проволкою колючей.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
      Не отдали б Москвы!


Он наших мыслей не подслушивал
Мы долго молча отступали,
И не заглядывал нам в душу.
Досадно было, боя ждали,
Он из конюшни вниз обрушивал
      Ворчали старики:
Свой бешеный огонь по зуше.
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?»


Прожекторы, как ножки циркуля,
И вот нашли большое поле:
Лучом вонзались в коновязи.
Есть разгуляться где на воле!
Прямые поподанья фыркали
      Построили редут.
Фонтанами земли и грязи.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
      Французы тут как тут.


Но чем обстрел дымил багровее,
Забил заряд я в пушку туго
Тем равнодушнее к осколкам,
И думал: угощу я друга!
В спокойсти и хладнокровии
      Постой-ка, брат мусью!
Работали мы тихомолком.
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдём ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!


Со мною были люди смелые.
Два дня мы были в перестрелке.
Я знал, что в проволочной чаще
Что толку в этакой безделке?
Проходы нужные проделаю
      Мы ждали третий день.
Для битвы завтра предстоящей.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Вдруг одного сапера ранило.
Прилёг вздремнуть я у лафета,
Он отползал от вражьих линий,
И слышно было до рассвета,
Привстал, и дух от боли заняло,
      Как ликовал француз.
И он упал в густой полыни.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


Он приходил в себя урывками,
И только небо засветилось,
Осматривался на пригорке
Всё шумно вдруг зашевелилось,
И щупал место под нашивками
      Сверкнул за строем строй.
На почерневшей гимнастерке.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
      Он спит в земле сырой.


И думал: глупость, оцарапали,
И молвил он, сверкнув очами:
И он отвалит от казани,
«Ребята! не Москва ль за нами?
К жене и детям вверх к сарапулю,
      Умрёмте же под Москвой,
И вновь и вновь терял сознанье.
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.


Все в жизни может быть издержано,
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Изведаны все положенья,
Французы двинулись, как тучи,
Следы любви самоотверженной
      И всё на наш редут.
Не подлежат уничтоженью.
Уланы с пёстрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Хоть землю грыз от боли раненый,
Вам не видать таких сражений!..
Но стонами не выдал братьев,
Носились знамёна, как тени,
Врожденной стойкости крестьянина
      В дыму огонь блестел,
И в обмороке не утратив.
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.


Его живым успели вынести.
Изведал враг в тот день немало,
Час продышал он через силу.
Что значит русский бой удалый,
Хотя за речкой почва глинистей,
      Наш рукопашный бой!..
Там вырыли ему могилу.
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой…


Когда, убитые потерею,
Вот смерклось. Были все готовы
К нему сошлись мы на прощанье,
Заутра бой затеять новый
Заговорила артиллерия
      И до конца стоять…
В две тысячи своих гортаней.
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать.


В часах задвигались колесики.
Да, были люди в наше время,
Проснулись рычаги и шкивы.
Могучее, лихое племя:
К проделанной покойным просеке
      Богатыри — не вы.
Шагнула армия прорыва.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
      Не отдали б Москвы!
</poem>
</spoiler>
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
<spoiler>
<poem>


Сраженье хлынуло в пробоину
                      1
И выкатилось на равнину,
Как входит море в край застроенный,
С разбега проломив плотину.


Пехота шла вперед маршрутами,
Всю ночь у пушек пролежали
Как их располагал умерший.
Мы без палаток, без огней,
Поздней немногими минутами
Штыки вострили да шептали
Противник дрогнул у завершья.
Молитву родины своей.
 
Шумела буря до рассвета;
Он оставлял снарядов штабели,
Я, голову подняв с лафета,
Котлы дымящегося супа,
        Товарищу сказал:
Все, что обозные награбили,
«Брат, слушай песню непогоды:
Палатки, ящики и трупы.
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.
 
                      2


Потом дорогою завещанной
Пробили зорю барабаны,
Прошло с победами все войско.
Восток туманный побелел,
Края расширившейся трещины
И от врагов удар нежданый
У криворожья и пропойска.
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
        Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
        Мы в бородинский бой.


Мы оттого теперь у гомеля,
                      3
Что на поляне в полнолунье
Своей души не экономили
B пластунском деле накануне.


Жить и сгорать у всех в обычае,
Что Чесма, Рымник и Полтава?
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Я вспомня леденею весь,
Когда ей к свету и величию
Там души волновала слава,
Своею жертвой путь прочертишь.
Отчаяние было здесь.
</poem>
Безмолвно мы ряды сомкнули,
***
Гром грянул, завизжали пули,
'''Смелость''' (1941)<poem>
        Перекрестился я.
Безыменные герои
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Осажденных городов,
Душа от мщения тряслася,
Я вас в сердце сердца скрою,
И пуля смерти понеслася
Ваша доблесть выше слов.
        Из моего ружья.


В круглосуточном обстреле,
                      4
Слыша смерти перекат,
Вы векам в глаза смотрели
С пригородных баррикад.


Вы ложились на дороге
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
И у взрытой колеи
Уж я не помню ничего.
Спрашивали о подмоге
Шесть раз мы уступали поле
И не слышно ль, где свои.
Врагу и брали у него.
Носились знамёна как тени,
Я спорил о могильной сени,
        В дыму огонь блестел.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


А потом, жуя краюху,
                      5
По истерзанным полям
 
Шли вы, не теряя духа,
Живые с мёртвыми сравнялись.
К обгорелым флигелям.
И ночь холодная пришла,
И тех, которые остались,
Густою тьмою развела.
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
        Противник отступил:
Но день достался нам дороже! —
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


Вы брались рукой умелой
                      6
Не для лести и хвалы,
А с холодным знаньем дела
За ружейные стволы.


И не только жажда мщенья,
И крепко, крепко наши спали
Но спокойный глаз стрелка,
Отчизны в роковую ночь.
Как картонные мишени,
Мои товарищи, вы пали!
Пробивал врагу бока.
Но этим не могли помочь. —
Однако же в преданьях славы
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
<spoiler>
<poem>
Во вражьем стане цели он разведал,
Мечтал о встрече с милой над письмом,
Читал статью про скорую победу,
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
Мы с друга окровавленного сняли
Осколком просверлённый партбилет,
Бумажник, серебристые медали.
А лейтенанту было двадцать лет…
Берёт перо, согбен и озабочен,
Бумажный демон, писарь полковой.
О самом страшном пишет покороче
Привычною, недрогнувшей рукой.
Беду в письмо, выплёскивая разом,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Что никакой прочувствованной фразой
Нельзя утешить плачущую мать».
Она в слезах утопит своё горе,
Покуда мы, крещённые огнём,
Врага утопим в пенящемся море,
На виселицу Гитлера сведём.
И женщина инстинктом материнским
Отыщет сына дальние следы
В Курляндии, под елью исполинской,
На скате безымянной высоты
Седая мать увидит изумлённо
На зелени могилы дорогой
Венок лугов, как яркая корона.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Маршак''' Самуил Яковлевич ([[rwp:Маршак, Самуил Яковлевич|1887—1964]]) ==
[[Файл:Самуил Маршак.jpg|thumb|200px|Самуил Маршак]]
'''«Плакат 1941 года»''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метёт метель
И что идёт война.
</poem>
</spoiler>


Между тем слепое что-то,
'''«Победа»''' (9 мая 1945 года)
Опьяняя и кружа,
<spoiler>
Увлекало вас к пролету
<poem>
Из глухого блиндажа.
И вот Победа. Столько дней —
В промозглой сырости похода,
В горячих мастерских завода,
В боях — мы думали о ней!


Там в неистовстве наитья
В ней всё, что дорого и свято, —
Пела буря с двух сторон.
Судьба народа, честь страны,
Ветер вам свистел в прикрытье:
В ней участь сына, память брата,
Ты от пуль заворожен.
Любовь невесты и жены.


И тогда, чужие миру,
Под орудийные раскаты
Не причислены к живым,
Москва ликует в этот час,
Вы являлись к командиру
Как будто затемненье снято
С предложеньем боевым.
С открытых лиц, счастливых глаз.
 
Вам казалось все пустое!
Лучше, выиграв, уйти,
Чем бесславно сгнить в застое
Или скиснуть взаперти.
 
Так рождался победитель:
Вас над пропастью голов
Подвиг уносил в обитель
Громовержцев и орлов.
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Победитель''' (1944)<poem>
<br clear=all>
Вы помните еще ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и перли
И осень шагом испытаний шла?


Но правота была такой оградой,
== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Которой уступал любой доспех.
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
Все воплотила участь Ленинграда.
'''«Внимая ужасам войны…»''' (1855 или 1856)
Стеной стоял он на глазах у всех.
<spoiler>
 
<poem>
И вот пришло заветное мгновенье:
Внимая ужасам войны,
Он разорвал осадное кольцо.
При каждой новой жертве боя
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
Мне жаль не друга, не жены,
B восторге смотрит на его лицо.
Мне жаль не самого героя…
 
Увы! утешится жена,
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
И друга лучший друг забудет;
Как входит в цепь легенд его звено!
Но где-то есть душа одна —
Все, что возможно на земле и небе,
Она до гроба помнить будет!
Им вынесено и совершено.
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
***
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
'''Война''' (1821)<poem>
<spoiler>
Война! Подъяты наконец,
<poem>
Шумят знамена бранной чести!
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Стали тихими наши дворы,
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
Наши мальчики головы подняли,
И сколько сильных впечатлений
Повзрослели они до поры,
Для жаждущей души моей!
 
Стремленье бурных ополчений,
На пороге едва помаячили
Тревоги стана, звук мечей,
И ушли за солдатом — солдат…
И в роковом огне сражений
До свидания мальчики! Мальчики,
Паденье ратных и вождей!
Постарайтесь вернуться назад
Предметы гордых песнопений
 
Разбудят мой уснувший гений! —
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Все ново будет мне: простая сень шатра,
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
И себя не щадите вы, и всё-таки
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
Постарайтесь вернуться назад.
И смерти грозной ожиданье.
 
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Наши девочки платьица белые
Кончину ль темную судил мне жребий боев?
Раздарили сестрёнкам своим.
И все умрет со мной: надежды юных дней,
 
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Сапоги — ну куда от них денешься?
Воспоминание и брата и друзей,
Да зелёные крылья погон…
И мыслей творческих напрасное волненье,
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Мы сведём с ними счёты потом.
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
 
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Я таю, жертва злой отравы:
Что идёте войной наугад…
Покой бежит меня, нет власти над собой,
До свидания, девочки! Девочки,
И тягостная лень душою овладела...
Постарайтесь вернуться назад.
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая еще не закипела?
</poem>
</poem>
***
</spoiler>
'''Мне бой знаком — люблю я звук мечей...''' (1820)<poem>
<br clear=all>
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
[[#вернуться к содержанию||^|]]
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жен лобзаний не достоин.</poem>
***
'''Анчар''' (1828) <poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Природа жаждущих степей
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
Его в день гнева породила
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
И зелень мёртвую ветвей
'''Волжская баллада''' (1945)
И корни ядом напоила.
<spoiler>
<poem>
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Третий год ей земля горяча —
С той поры как солдатской дорогой войны
Муж ушёл, сапогами стуча.
На четвёртом году прибывает пакет.
Почерк в нём незнаком и суров:
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
Председатель даёт подорожную ей.
То надеждой, то горем полна,
На другую солдатку оставив детей,
Едет в город Саратов она.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Как найти в нём родные следы?
Много раненых братьев, отцов и мужей
На покое у волжской воды.
Наконец её доктор ведёт в тишине
По тропинкам больничных ковров.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
— Здесь лежит Алексей Ковалёв. —
Нерастраченной нежности женской полна,
И калеку Наталья ждала,
Но того, что увидела, даже она
Ни понять, ни узнать не могла.
Он хозяином был её дум и тревог,
Запевалой, лихим кузнецом.
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
С перекошенным, серым лицом?
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Повалившись в кровать головой,
В голос вдруг закричала, завыла она:
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Что он скажет — безрукий, немой!
И сурово Наталья глядит на врача:
— Собирайте, он едет домой.
Не узнать тебе друга былого, жена, —
Пусть как память живёт он в дому.
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она, —
Все втроём поклонитесь ему!
Причитали соседки над женской судьбой,
Горевал её горем колхоз.
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
И никто не видал её слёз…
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Только вдруг, словно годы назад,
Под окном раздаются мужские шаги,
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своём.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</spoiler>
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
<spoiler>
<poem>
Когда командир, чтоб сдержать врага,
На смерть позвал смельчаков,
Первым из строя на два шага
Вышел Сергей Кусков.
Последний танк в дыму вороном
От его руки запылал,
И, выполнив долг,
Под вражьим огнём
На землю Кусков упал.
Посмертно «Героем» его нарекли.
Но когда спустилась мгла,
Женщина
                в пепле родной земли
Живым его нашла.
От вражьего взгляда укрыла его
Густою лесною тьмой.
Прохладой летом лечила его,
Теплом лечила зимой.
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Она зашептала:
                          — Молчи! —
Тяжкие звуки чужих шагов
Он услыхал в ночи.
На дорогах чужого металла звон,
Голоса чужие в селе.
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Я на родной земле! —
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
И вдруг на все голоса
До границы на сотни вёрст кругом
Зазвенели в ответ леса.
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Задрожали враги.
Теперь им мерещились по ночам
Повсюду его шаги.
Предатель болтается на столбе,
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


Яд каплет сквозь его кору,
Его ловили в густом бору
К полудню растопясь от зною,
Два отборных полка.
И застывает ввечеру
Его повесили на миру
Густой прозрачною смолою.
На площади городка.
Палач, довольный, спешит на ночлег.
Но граната летит из кустов.
Смеётся поднявшийся человек:
«Я — Сергей Кусков».
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


К нему и птица не летит
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
И тигр нейдет — лишь вихорь чёрный
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
На древо смерти набежит
'''Смерть сапёра''' (1943)
И мчится прочь, уже тлетворный.
<spoiler>
<poem>
Мы время по часам заметили
И кверху поползли по склону.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.


И если туча оросит,
Вот там она, и там, и тут она
Блуждая, лист его дремучий,
Везде, везде, до самой кручи.
С его ветвей, уж ядовит,
Как паутиною опутана
Стекает дождь в песок горючий.
Вся проволкою колючей.


Но человека человек
Он наших мыслей не подслушивал
Послал к анчару властным взглядом:
И не заглядывал нам в душу.
И тот послушно в путь потек
Он из конюшни вниз обрушивал
И к утру возвратился с ядом.
Свой бешеный огонь по Зуше.


Принёс он смертную смолу
Прожекторы, как ножки циркуля,
Да ветвь с увядшими листами,
Лучом вонзались в коновязи.
И пот по бледному челу
Прямые попаданья фыркали
Струился хладными ручьями;
Фонтанами земли и грязи.


Принёс — и ослабел и лёг
Но чем обстрел дымил багровее,
Под сводом шалаша на лыки,
Тем равнодушнее к осколкам,
И умер бедный раб у ног
В спокойствии и хладнокровии
Непобедимого владыки.
Работали мы тихомолком.


А князь тем ядом напитал
Со мною были люди смелые.
Свои послушливые стрелы
Я знал, что в проволочной чаще
И с ними гибель разослал
Проходы нужные проделаю
К соседам в чуждые пределы.
Для битвы завтра предстоящей.
</poem>
<br clear=all>


== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
Вдруг одного сапёра ранило.
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
Он отползал от вражьих линий,
***
Привстал, и дух от боли заняло,
'''На Земле безжалостно маленькой...''' (1969)<poem>
И он упал в густой полыни.
На Земле
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


...А когда он упал —
Он приходил в себя урывками,
              некрасиво, неправильно,
Осматривался на пригорке
в атакующем крике вывернув рот,
И щупал место под нашивками
то на всей земле
На почерневшей гимнастёрке.
            не хватило мрамора,
 
чтобы вырубить парня
И думал: глупость, оцарапали,
в полный рост!
И он отвалит от Казани,
</poem>
К жене и детям вверх к Сарапулю,
***
И вновь и вновь терял сознанье.
'''Баллада о красках''' (1972)<poem>
 
Был он рыжим,
Всё в жизни может быть издержано,
как из рыжиков рагу.
Изведаны все положенья,
Рыжим,
Следы любви самоотверженной
словно апельсины на снегу.
Не подлежат уничтоженью.
Мать шутила,
 
мать веселою была:
Хоть землю грыз от боли раненый,
«Я от солнышка сыночка родила…»
Но стонами не выдал братьев,
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Врождённой стойкости крестьянина
Чёрным,
И в обмороке не утратив.
будто обгоревшее смолье.
 
Хохотала над расспросами она,
Его живым успели вынести.
говорила:
Час продышал он через силу.
«Слишком ночь была черна!.
Хотя за речкой почва глинистей,
В сорок первом,
Там вырыли ему могилу.
в сорок памятном году
 
прокричали репродукторы беду.
Когда, убитые потерею,
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
К нему сошлись мы на прощанье,
поклонились маме в пояс.
Заговорила артиллерия
И ушли.
В две тысячи своих гортаней.
Довелось в бою почуять молодым
 
рыжий бешеный огонь
В часах задвигались колёсики.
и черный дым,
Проснулись рычаги и шкивы.
злую зелень застоявшихся полей,
К проделанной покойным просеке
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Шагнула армия прорыва.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
 
воевали до победы.
Сраженье хлынуло в пробоину
Мать ждала.
И выкатилось на равнину,
Не гневила,
Как входит море в край застроенный,
не кляла она судьбу.
С разбега проломив плотину.
Похоронка
 
обошла её избу.
Пехота шла вперёд маршрутами,
Повезло ей.
Как их располагал умерший.
Привалило счастье вдруг.
Поздней немногими минутами
Повезло одной на три села вокруг.
Противник дрогнул у Завершья.
Повезло ей.
 
Повезло ей!
Он оставлял снарядов штабели,
Повезло!—
Котлы дымящегося супа,
Оба сына
Всё, что обозные награбили,
воротилися в село.
Палатки, ящики и трупы.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
Потом дорогою завещанной
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
Прошло с победами всё войско.
***
Края расширившейся трещины
'''Если дорог тебе твой дом…''' (1942)<poem>
У Криворожья и Пропойска.
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;


Если мил тебе бедный сад
Мы оттого теперь у Гомеля,
С майским цветом, с жужжаньем пчел
Что на поляне в полнолунье
И под липой сто лет назад
Своей души не экономили
В землю вкопанный дедом стол;
B пластунском деле накануне.
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…


Если мать тебе дорога —
Жить и сгорать у всех в обычае,
Тебя выкормившая грудь,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Где давно уже нет молока,
Когда ей к свету и величию
Только можно щекой прильнуть;
Своею жертвой путь прочертишь.
Если вынести нету сил,
</poem>
Чтоб фашист, к ней постоем став,
</spoiler>
По щекам морщинистым бил,
'''Смелость''' (1941)
Косы на руку намотав;
<spoiler>
Чтобы те же руки ее,
<poem>
Что несли тебя в колыбель,
Безымённые герои
Мыли гаду его белье
Осаждённых городов,
И стелили ему постель…
Я вас в сердце сердца скрою,
Ваша доблесть выше слов.


Если ты отца не забыл,
В круглосуточном обстреле,
Что качал тебя на руках,
Слыша смерти перекат,
Что хорошим солдатом был
Вы векам в глаза смотрели
И пропал в карпатских снегах,
С пригородных баррикад.
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…


Если ты не хочешь отдать
Вы ложились на дороге
Ту, с которой вдвоем ходил,
И у взрытой колеи
Ту, что долго поцеловать
Спрашивали о подмоге
Ты не смел,— так ее любил,—
И не слышно ль, где свои.
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…


Если ты фашисту с ружьем
А потом, жуя краюху,
Не желаешь навек отдать
По истерзанным полям
Дом, где жил ты, жену и мать,
Шли вы, не теряя духа,
Все, что родиной мы зовем,—
К обгорелым флигелям.
Знай: никто ее не спасет,
 
Если ты ее не спасешь;
Вы брались рукой умелой
Знай: никто его не убьет,
Не для лести и хвалы,
Если ты его не убьешь.
А с холодным знаньем дела
И пока его не убил,
За ружейные стволы.
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.


Так убей фашиста, чтоб он,
И не только жажда мщенья,
А не ты на земле лежал,
Но спокойный глаз стрелка,
Не в твоем дому чтобы стон,
Как картонные мишени,
А в его по мертвым стоял.
Пробивал врагу бока.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
***
''' Майор привез мальчишку на лафете...''' (1941)<poem>
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.


Его везли из крепости, из Бреста.
Между тем слепое что-то,
Был исцарапан пулями лафет.
Опьяняя и кружа,
Отцу казалось, что надежней места
Увлекало вас к пролёту
Отныне в мире для ребенка нет.
Из глухого блиндажа.


Отец был ранен, и разбита пушка.
Там в неистовстве наитья
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Пела буря с двух сторон.
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Ветер вам свистел в прикрытье:
Седой мальчишка на лафете спал.
Ты от пуль заворожён.


Мы шли ему навстречу из России.
И тогда, чужие миру,
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Не причислены к живым,
Ты говоришь, что есть еще другие,
Вы являлись к командиру
Что я там был и мне пора домой...
С предложеньем боевым.


Ты это горе знаешь понаслышке,
Вам казалось всё пустое!
А нам оно оборвало сердца.
Лучше, выиграв, уйти,
Кто раз увидел этого мальчишку,
Чем бесславно сгнить в застое
Домой прийти не сможет до конца.
Или скиснуть взаперти.


Я должен видеть теми же глазами,
Так рождался победитель:
Которыми я плакал там, в пыли,
Вас над пропастью голов
Как тот мальчишка возвратится с нами
Подвиг уносил в обитель
И поцелует горсть своей земли.
Громовержцев и орлов.
</poem>
</spoiler>
'''Победитель''' (1944)
<spoiler>
<poem>
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и пёрли
И осень шагом испытаний шла?


За все, чем мы с тобою дорожили,
Но правота была такой оградой,
Призвал нас к бою воинский закон.
Которой уступал любой доспех.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
Всё воплотила участь Ленинграда.
А там, где отнят у мальчишки он.
Стеной стоял он на глазах у всех.
 
И вот пришло заветное мгновенье:
Он разорвал осадное кольцо.
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
B восторге смотрит на его лицо.
 
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Как входит в цепь легенд его звено!
Всё, что возможно на земле и небе,
Им вынесено и совершено.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Сурков]]
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
***
'''Ветер с моря''' (1947)  
'''В землянке''' (1941)<poem>
<spoiler>
Бьется в тесной печурке огонь,
<poem>
На поленьях смола, как слеза,
          Памяти Дмитрия Глухова
И поет мне в землянке гармонь
             
Про улыбку твою и глаза.
1


О тебе мне шептали кусты
Был приказ прорваться к Эльтигену
В белоснежных полях под Москвой.
днём
Я хочу, чтоб услышала ты,
сквозь строй немецкого заслона.
Как тоскует мой голос живой.
Командир сказал, что повезло нам,
и поздравил нас.
Взбивая пену,
клокотало море.
На причалах
от наката волн качались сваи.
Командир сказал, что так бывает, —
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Шеи пушек вытянулись к югу,
дрогнули,
качнулись мачты косо —
это реверс выжали матросы,
и земля шарахнулась в испуге.
В этот день на рейде не клялись мы,
уходя, вещей не завещали.
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
И велел отправить наши письма.
Он стоял, спокойный и угрюмый,
молчаливый и широкоспинный,
слушая, как напевает трюмный
песню про влюблённую рябину.
Что он думал?
Думал ли о бое,
что придёт в горячечном ознобе,
впившись в борт десятками пробоин,
в пятнах крови на матросской робе,
или, может, видел над собою
только небо, небо голубое?
Что хотел он?
На одном моторе
мирно,
не рискуя головою,
проскочить, не встретив немцев в море,
потому что море — штормовое?
Или, может, он мечтал у порта
вдруг увидеть их,
чтоб тотчас, с ходу,
стать «гостеприимным» мореходом
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
так чтоб флаги с чёрными крестами
падали,
линяя под винтами?
…Он был ранен после первых вспышек.
Медленно
по мокрому реглану
кровь стекала под ноги.
Я слышал,
как он приказал:
«Идти тараном!
По разрывам,
в лоб,
врезаясь строем!»
…Немцев было восемь.
Наших — трое.
Немцы шли на малом.
Мы — на полном.
Немцы шли за ветром.
Мы — сквозь волны.
С ними был их бог.
А с нами — сила.
Он им не помог.
А нас носила
Яростная злоба над волнами.
С немцами был бог.
А море — с нами.
…Море с нами, — значит, каждым валом
нас волна собою прикрывала
и несла на гребень против ветра.
Ближе,
ближе,
ближе.
С каждым метром
чаще всплески вражеской картечи.
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
и на пушках запекалась краска…
Я не слышал, как по серым каскам
звякали визжащие осколки,
но зато я видел, как умолкли
пушки на беструбой барже рядом,
как она, подбитая снарядом,
медленно вползала в чёрный выем.
— Море вам оплатит штормовые! —
Выстрел!
И куски брони летят, как вата.
Выстрел!
И, качнувшись угловато,
переломлен надвое по мостик,
головной отправлен рыбам в гости.
…Немцы отвернули в полумиле.
Немцев подвели плохие нервы.
Мы не гнались…
Мы похоронили
катер № 81-й.
Сняли флаг
и вынесли из рубки
лоцию…
А море штормовало,
Командир сказал:
«Устали руки!» —
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


Ты сейчас далеко-далеко.
2
Между нами снега и снега.
До тебя мне дайти не легко,
А до сметри - четыре шага.


Пой, гармоника, вьюге назло,
Как запомнить свет звезды падучей,
Заплутавшее счастье зови.
как отыщешь, где она упала?
Мне в холодной землянке тепло
На Тамани,
От твой негасимой любви.
у высокой кручи,
</poem>
у подножья пенистого вала,
<br clear=all>
всем ветрам распахнута навстречу,
с давних пор стоит одна лачуга.
Там три дня подряд горели свечи,
там три дня подряд у тела друга
собирались хмурые матросы.
Стыли волны па причальных сваях.
На манильских несмоленых тросах
провисала койка подвесная.
А на жёсткой флотской парусине
он лежал,
сурово сдвинув брови,
в орденах,
в морском мундире синем.
Замирало море в изголовье,
а у ног — гвардейцы…
Я заметил,
как качнулась тень на смуглых лицах.
Мы молчали.
Мы пришли проститься
молча, перед самым боем.
Ветер!
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
тросами поскрипывая глухо.
И качнулась койка в полусвете,
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
как всегда,
в свой дальний путь обычный,
только что уснувший после боя.
И закрыл плечами свечи мичман,
чтобы свет его не беспокоил,
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
— Жил, качаясь на волне,
и, на волне
качаясь,
ты ушёл в последний рейс.
Мне тоже,
если только смерти, —
то такой же. —
Мы надели мичманки.
И руки
потянулись к козырькам.
Сирена
извещала нас, что поднят «буки» —
флаг о выходе туда,
где пена,
закружившись в гибельном узоре,
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
</spoiler>
'''Июньские дни Нахимова'''
<spoiler>
<poem>
      1. Возвращение


== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
Когда в одной ладони —
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
все дороги.
***
И встать на холм —
'''Я знаю, никакой моей вины...''' <poem>
как дёрнуть за кольцо.
Я знаю, никакой моей вины
И ни моря не властны
В том, что другие не пришли с войны,
и ни боги.
В то, что они - кто старше, кто моложе -
И лица всех сошлись в одно лицо.
Остались там, и не о том же речь,
Когда послушней конь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
острее зренье
Речь не о том, но все же, все же, все же...
и ни себя не жалко,
</poem>
ни коня.
***
Когда, освобождённый,
'''В тот день, когда окончилась война...''' (1948)<poem>
отстраненьем
В тот день, когда окончилась война
возвысишься
И все стволы палили в счет салюта,
над суетностью дня…
В тот час на торжестве была одна
Как горячит
Особая для наших душ минута.
и как пьянит опасность.
Но, все свои сомненья погребя,
ты знаешь,
что живёшь не для себя.
И в этом суть,
и правота,
и ясность.
...................................................
...................................................
Три ниши
во Владимирском соборе.
Три места в склепе.
Трое лечь могли
под куполом с крестом,
над городом,
что всех других дороже.
Был первым —
Лазарев.
Он — первый адмирал —
лёг в склепе первым.
— Берегу
второе место для себя,
сказал Нахимов.
Но смерть всевластна.
Подданных своих
смерть убирает
по своим контрактам.
Она — вершительница
судеб всех.
Одна она ли только?!
И стал вторым Корнилов.
Он, кажется мне тоже,
что-то знал.
Он загодя оставил завещанье,
ранним утром,
часов примерно в семь,
часы отправил сыну золотые.
А в полдень
принял смерть на бастионе.
Не прячась от неё,
не хоронясь,
с холодною улыбкой
обреченья…
— Держу я третье место
для себя, — сказал Нахимов.
Он ослаб от горя
и не стыдился слёз.
Был третьим
адмирал Истомин.
Опять Малахов,
тот же бастион,
люнет камчатский,
тот же вызов жизни.
— Что хорониться,
смерть своё возьмёт, —
сказал Нахимов, —
лягу…
в ногах товарищей.


В конце пути, в далекой стороне,
      2. Предчувствие
Под гром пальбы прощались мы впервые
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.


До той поры в душевной глубине
А он с коня в штыки —
Мы не прощались так бесповоротно.
и нет
Мы были с ними как бы наравне,
ни неба,
И разделял нас только лист учетный.
ни земли,
ни адмиральских эполет.
Лишь хруст костей
да красный след,
когда кричат:
— Коли! —
А он не думал ни о чём,
пришёл ли нет черёд.
Не взвешивал,
а предпочёл
толкнуть тарутинцев плечом
и с саблею —
вперёд.
А ковыли давно в крови.
А бог — приди
и лик яви
в малиновом дыму.
И нет ни неба,
ни земли,
лишь хруст костей
да крик:
— Коли! —
Пощады — никому.


Мы с ними шли дорогою войны
Накануне сражения
В едином братстве воинском до срока,
явился к Нахимову
Суровой славой их озарены,
Данненберг.
От их судьбы всегда неподалеку.
— Извините, — сказал он, —
я ещё не был с визитом
у вас.
— Помилуйте,
ваше высочество,
лучше б
Сапун-горе
сделали вы визит…
..............................................
..............................................
Итак, другого не дано:
пусть всё летит вверх дном.
Земля виднее
под конём,
трава теплее
под огнём,
нет выхода — так вверх килём.
А город…
Если суждено.
Но… только не при нём.
Скатилась по небу звезда,
двух душ сближала даль.


И только здесь, в особый этот миг,
Уберегли его тогда,
Исполненный величья и печали,
и отодвинулась беда.
Мы отделялись навсегда от них:
Надолго ли?!
Нас эти залпы с ними разлучали.
Едва ль…
Близ Малахова кургана
солдат, умирая,
остановил верхового:
— Я не помощи прошу,
ваше благородие,
я спросить у вас хочу, —
верховой склонился
в стременах, —
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


Внушала нам стволов ревущих сталь,
      3. Смерть
Что нам уже не числиться в потерях.
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.


И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
В шесть часов пополудни,
Как нас уносят этих залпов волны,
вернее, чуть раньше шести,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
на исходе июня,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
во вторник,
дня двадцать восьмого,
двое: Павел Нахимов
и флаг-офицер Колтовской,
благодушно беседуя
ехали к Керну
верхами.
День клонился к закату,
акация властно цвела.
Сладковато и властно.
Нахимов сказал:
— Дело божье.
Бог даёт,
бог берёт…
Храбрость — суть
постоянство усилий.
Смерть преследовать нужно,
чтоб душу от страха спасти.
То, что мы — молодцы, — хорошо.
И для нас,
и, пожалуй, для многих.


Вот так, судьбой своею смущены,
В шесть часов пополудни,
Прощались мы на празднике с друзьями.
вернее, чуть раньше шести,
И с теми, что в последний день войны
на исходе июня,
Еще в строю стояли вместе с нами;
во вторник,
дня двадцать восьмого,
обойдя батарею,
он вышел к вершине холма
и спросил у сигнальщика:
— Сколько нас?
— На суток на четверо… хватит… —
Рядом шлёпнулась пуля,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Он стоял,
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют,
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


И с теми, что ее великий путь
В шесть часов пополудни
Пройти смогли едва наполовину;
тайна смерти близка…
И с теми, чьи могилы где-нибудь
И разгадкою жизни
Еще у Волги обтекали глиной;
хлещет кровь из виска.
............................................
............................................
Когда часы надежды истекли
его по Аполлоновой горе
до бухты
донесли товарищи
и положили в шлюпку.
Буксировали баркасами
и встретили на Графской,
как живого,
взяв вёсла на валёк.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий — кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


И с теми, что под самою Москвой
В почётном карауле стояли —
В снегах глубоких заняли постели,
семнадцать в ряд.
В ее предместьях на передовой
«Полный ход»
Зимою сорок первого;
сыграли барабанщики.
                                      и с теми,
Колокола —
один, потом другой —
звонили с Корабельной.
Четырнадцать священников
служили панихиду.
Приспустили флаги
на кораблях.
Весь Севастополь
проводил Нахимова
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Что, умирая, даже не могли
== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
Рассчитывать на святость их покоя
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
Последнего, под холмиком земли,
'''Война''' (1821)
Насыпанном нечуждою рукою.
<spoiler>
 
<poem>
Со всеми - пусть не равен их удел,-
Война! Подъяты наконец,
Кто перед смертью вышел в генералы,
Шумят знамёна бранной чести!
А кто в сержанты выйти не успел -
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Такой был срок ему отпущен малый.
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
 
И сколько сильных впечатлений
Со всеми, отошедшими от нас,
Для жаждущей души моей!
Причастными одной великой сени
Стремленье бурных ополчений,
Знамен, склоненных, как велит приказ, -
Тревоги стана, звук мечей,
Со всеми, до единого со всеми.
И в роковом огне сражений
 
Паденье ратных и вождей!
Простились мы.
Предметы гордых песнопений
                          И смолкнул гул пальбы,
Разбудят мой уснувший гений! —
И время шло. И с той поры над ними
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
Березы, вербы, клены и дубы
Огни врагов, их чуждое взыванье,
В который раз листву свою сменили.
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
И смерти грозной ожиданье.
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Воспоминание и брата и друзей,
И мыслей творческих напрасное волненье,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Я таю, жертва злой отравы:
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И тягостная лень душою овладела…
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая ещё не закипела?
</poem>
</spoiler>
'''«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…»''' (1820)
<spoiler>
<poem>
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жён лобзаний не достоин.
</poem>
</spoiler>
'''Анчар''' (1828)
<spoiler>
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Но вновь и вновь появится листва,
Природа жаждущих степей
И наши дети вырастут и внуки,
Его в день гнева породила
А гром пальбы в любые торжества
И зелень мёртвую ветвей
Напомнит нам о той большой разлуке.
И корни ядом напоила.


И не за тем, что уговор храним,
Яд каплет сквозь его кору,
Что память полагается такая,
К полудню растопясь от зною,
И не за тем, нет, не за тем одним,
И застывает ввечеру
Что ветры войн шумят не утихая.
Густой прозрачною смолою.


И нам уроки мужества даны
К нёму и птица не летит
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
Нет, даже если б жертвы той войны
На древо смерти набежит
Последними на этом свете были, -
И мчится прочь, уже тлетворный.


Смогли б ли мы, оставив их вдали,
И если туча оросит,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Блуждая, лист его дремучий,
Глазами их не видеть их земли
С его ветвей, уж ядовит,
И слухом их не слышать мир отчасти?
Стекает дождь в песок горючий.


И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
Но человека человек
В конце концов у смертного порога,
Послал к анчару властным взглядом:
В себе самих не угадать себе
И тот послушно в путь потёк
Их одобренья или их упрека!
И к утру возвратился с ядом.


Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Принёс он смертную смолу
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Да ветвь с увядшими листами,
Не мертвых власть, а власть того родства,
И пот по бледному челу
Что даже смерти стало неподсудно.
Струился хладными ручьями;


К вам, павшие в той битве мировой
Принёс — и ослабел и лёг
За наше счастье на земле суровой,
Под сводом шалаша на лыки,
К вам, наравне с живыми, голос свой
И умер бедный раб у ног
Я обращаю в каждой песне новой.
Непобедимого владыки.


Вам не услышать их и не прочесть.
А князь тем ядом напитал
Строка в строку они лежат немыми.
Свои послушливые стрелы
Но вы - мои, вы были с нами здесь,
И с ними гибель разослал
Вы слышали меня и знали имя.
К соседям в чуждые пределы.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


В безгласный край, в глухой покой земли,
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
Откуда нет пришедших из разведки,
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
Вы часть меня с собою унесли
'''Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием»)''' (1960)
С листка армейской маленькой газетки.
<spoiler>
<poem>
Помните!
Через века,
      через года,
помните!
О тех,
кто уже не придёт
              никогда, —
помните!


Я ваш, друзья, - и я у вас в долгу,
Не плачьте!
Как у живых, - я так же вам обязан.
В горле
И если я, по слабости, солгу,
    сдержите стоны,
Вступлю в тот след, который мне заказан,
горькие стоны.
Памяти
    павших
          будьте
              достойны!
Вечно
достойны!


Скажу слова, что нету веры в них,
Хлебом и песней,
То, не успев их выдать повсеместно,
Мечтой и стихами,
Еще не зная отклика живых, -
жизнью
Я ваш укор услышу бессловесный.
    просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте
достойны!


Суда живых - не меньше павших суд.
Люди!
И пусть в душе до дней моих скончанья
Покуда сердца
Живет, гремит торжественный салют
          стучатся,
Победы и великого прощанья.
помните!
</poem>
Какою
***
ценой
'''Дом бойца''' (1942)<poem>
завоевано счастье, —
Столько было за спиною
пожалуйста,
Городов, местечек, сел,
    помните!
Что в село свое родное
Не заметил, как вошел.


Не один вошел - со взводом,
Песню свою
Не по улице прямой -
        отправляя в полёт, —
Под огнем, по огородам
помните!
Добирается домой...
О тех,
кто уже никогда
          не споёт,
помните!


Кто подумал бы когда-то,
Детям своим
Что достанется бойцу
          расскажите о них,
С заряженною гранатой
чтоб
К своему ползти крыльцу?
запомнили!
Детям
    детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
      бессмертной
              Земли
помните!
К мерцающим звёздам
          ведя корабли, —
о погибших
помните!


А мечтал он, может статься,
Встречайте
Подойти путем другим,
          трепетную весну,
У окошка постучаться
люди Земли.
Жданным гостем, дорогим.
Убейте
    войну,
прокляните
войну,
люди Земли!


На крылечке том с усмешкой
Мечту пронесите
Притаиться, замереть.
          через года
Вот жена впотьмах от спешки
и жизнью
Дверь не может отпереть.
наполните!..
Но о тех,
кто уже не придёт
              никогда, —
заклинаю, —
помните!
</poem>
</spoiler>
'''«На Земле безжалостно маленькой…»''' (1969)
<spoiler>
<poem>
На Земле
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую…
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война…
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


Видно знает, знает, знает,
…А когда он упал —
Кто тут ждет за косяком...
              некрасиво, неправильно,
"Что ж ты, милая, родная,
в атакующем крике вывернув рот,
Выбегаешь босиком?.."
то на всей земле
 
            не хватило мрамора,
И слова, и смех, и слезы -
чтобы вырубить парня
Все в одно сольется тут.
в полный рост!
И к губам, сухим с мороза,
</poem>
Губы теплые прильнут.
</spoiler>
 
'''Баллада о красках''' (1972)
Дети кинутся, обнимут...
<spoiler>
Младший здорово подрос...
<poem>
Нет, не так тебе, родимый,
Был он рыжим,
Заявиться довелось.
как из рыжиков рагу.
 
Рыжим,
Повернулись по-иному
словно апельсины на снегу.
Все надежды, все дела.
Мать шутила,
На войну ушел из дому,
мать весёлою была:
А война и в дом пришла.
«Я от солнышка сыночка родила…»
 
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Смерть свистит над головами,
Чёрным,
Снег снарядами изрыт.
будто обгоревшее смольё.
И жена в холодной яме
Хохотала над расспросами она,
Где-нибудь с детьми сидит.
говорила:
 
«Слишком ночь была черна!..»
И твоя родная хата,
В сорок первом,
Где ты жил не первый год,
в сорок памятном году
Под огнем из автоматов
прокричали репродукторы беду.
В борозденках держит взвод.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
 
поклонились маме в пояс.
- До какого ж это срока, -
И ушли.
Говорит боец друзьям, -
Довелось в бою почуять молодым
Поворачиваться боком
рыжий бешеный огонь
Да лежать, да мерзнуть нам?
и чёрный дым,
 
злую зелень застоявшихся полей,
Это я здесь виноватый,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Хата все-таки моя.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
А поэтому, ребята, -
воевали до победы.
Говорит он, - дайте я...
Мать ждала.
 
Не гневила,
И к своей избе хозяин,
не кляла она судьбу.
По-хозяйски строг, суров,
Похоронка
За сугробом подползает
обошла её избу.
Вдоль плетня и клетки дров.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


И лежат, следят ребята:
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
Вот он снег отгреб рукой,
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
Вот привстал. В окно - граната,
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
И гремит разрыв глухой...
<spoiler>
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.
 
Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Меж нами
    вот этак —
                ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.
 
Нет! Об этом нельзя словами…
Тут надо рычать! Рыдать!
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
Заржавленной, как руда.


И неспешно, деловито
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Встал хозяин, вытер пот...
Может быть, партизаны? Нет.
Сизый дым в окне разбитом,
Вот лежит лопоухий Колька —
И свободен путь вперед.
Ему одиннадцать лет.


Затянул ремень потуже,
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Отряхнулся над стеной,
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Заглянул в окно снаружи -
Ближние станции, ближние сёла —
И к своим: - Давай за мной...
Все заложников выслали в ров.
 
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
У каждого жест. Удивительно свой!
Зима в мертвеце заморозила чувство,
С которым смерть принимал живой,
 
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
В каком бы их ни свалило виде —
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: «Не победишь!»
 
Парень. Он совсем налегке.
Грудь распахнута из протеста.
Одна нога в худом сапоге,
Другая сияет лаком протеза.
Лёгкий снежок валит и валит…
Грудь распахнул молодой инвалид.
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мёртвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.
 
Бабка. Эта погибла стоя,
Встала из трупов и так умерла.
Лицо её, славное и простое,
Чёрная судорога свела.
Ветер колышет её отрепье…
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упрёке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».
 
Рядом истерзанная еврейка.
При ней ребёнок. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне…
Матери сердцу не изменили:
Идя на расстрел, под пулю идя,
За час, за полчаса до могилы
Мать от простуды спасала дитя.
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги —
И рыжая струйка
            из детского уха
Стекает
      в горсть
              материнской
                        руки.
 
Как страшно об этом писать. Как жутко.
Но надо. Надо! Пиши!
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Ты вымерил низость фашистской души,
Ты осознал во всей её фальши
«Сентиментальность» пруссацких грез,
Так пусть же
          сквозь их
                  голубые
                        вальсы
Торчит материнская эта горсть.
 
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Ты за руку их поймал — уличи!
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
    всё это
          сам ты
                видел
И не сошёл с ума.
 
Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.
 
Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.
 
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.
 
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведён
Каждый крик, слетающий с губ.
 
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
Из всех племён от древка до древка
И взять от каждого всё человечье,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни…
Не это ль
      наречье
            муки бездонной
    Словам искомым сродни?
 
Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.
 
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесёт.
 
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Семь тысяч трупов.
              Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами.
Огнём! Только огнём!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
'''«Если дорог тебе твой дом…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;
 
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
 
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его бельё
И стелили ему постель…
 
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
 
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так её любил,—
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнажённую, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…
 
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовем,—
Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоём дому чтобы стон,
А в его по мёртвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
</spoiler>
'''Жди меня''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.
 
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
 
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
</poem>
</spoiler>
'''Танк''' (1939)
<spoiler>
<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.
 
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
 
Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.
 
Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.
</poem>
</spoiler>
'''«Майор привёз мальчишку на лафете…»''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
 
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надёжней места
Отныне в мире для ребёнка нет.
 
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
 
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Что я там был и мне пора домой…
 
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
 
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
 
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
'''В землянке''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
 
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
 
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.
 
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От твой негасимой любви.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
'''«Я знаю, никакой моей вины…»'''
<spoiler>
<poem>
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
</spoiler>
'''«В тот день, когда окончилась война…»''' (1948)
<spoiler>
<poem>
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
 
В конце пути, в далёкой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мёртвыми прощаются живые.
 
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учётный.
 
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалёку.
 
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
 
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.
 
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
 
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Ещё в строю стояли вместе с нами;
 
И с теми, что её великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Ещё у Волги обтекали глиной;
 
И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В её предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
                                      и с теми,
 
Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.
 
Со всеми — пусть не равен их удел, —
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел —
Такой был срок ему отпущен малый.
 
Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамён, склонённых, как велит приказ, —
Со всеми, до единого со всеми.
 
Простились мы.
                          И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Берёзы, вербы, клёны и дубы
В который раз листву свою сменили.
 
Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.
 
И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.
 
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, —
 
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
 
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрёка!
 
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
 
К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.
 
Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.
 
В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.
 
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Как у живых, — я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,
 
Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Ещё не зная отклика живых, —
Я ваш укор услышу бессловесный.
 
Суда живых — не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живёт, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
</poem>
</spoiler>
'''Дом бойца''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Что в село своё родное
Не заметил, как вошёл.
 
Не один вошёл — со взводом,
Не по улице прямой —
Под огнём, по огородам
Добирается домой…
 
Кто подумал бы когда-то,
Что достанется бойцу
С заряжённою гранатой
К своему ползти крыльцу?
 
А мечтал он, может статься,
Подойти путём другим,
У окошка постучаться
Жданным гостем, дорогим.
 
На крылечке том с усмешкой
Притаиться, замереть.
Вот жена впотьмах от спешки
Дверь не может отпереть.
 
Видно знает, знает, знает,
Кто тут ждёт за косяком…
«Что ж ты, милая, родная,
Выбегаешь босиком?..»
 
И слова, и смех, и слёзы —
Всё в одно сольётся тут.
И к губам, сухим с мороза,
Губы тёплые прильнут.
 
Дети кинутся, обнимут…
Младший здорово подрос…
Нет, не так тебе, родимый,
Заявиться довелось.
 
Повернулись по-иному
Все надежды, все дела.
На войну ушёл из дому,
А война и в дом пришла.
 
Смерть свистит над головами,
Снег снарядами изрыт.
И жена в холодной яме
Где-нибудь с детьми сидит.
 
И твоя родная хата,
Где ты жил не первый год,
Под огнём из автоматов
В бороздёнках держит взвод.
 
— До какого ж это срока, —
Говорит боец друзьям, —
Поворачиваться боком
Да лежать, да мёрзнуть нам?
 
Это я здесь виноватый,
Хата всё-таки моя.
А поэтому, ребята, —
Говорит он, — дайте я…
 
И к своей избе хозяин,
По-хозяйски строг, суров,
За сугробом подползает
Вдоль плетня и клетки дров.
 
И лежат, следят ребята:
Вот он снег отгрёб рукой,
Вот привстал. В окно — граната,
И гремит разрыв глухой…
 
И неспешно, деловито
Встал хозяин, вытер пот…
Сизый дым в окне разбитом,
И свободен путь вперёд.
 
Затянул ремень потуже,
Отряхнулся над стеной,
Заглянул в окно снаружи
И к своим: — Давай за мной…


А когда селенье взяли,
А когда селенье взяли,
К командиру поскорей:
К командиру поскорей:
- Так и так. Теперь нельзя ли
Так и так. Теперь нельзя ли
Повидать жену, детей?..
Повидать жену, детей?..
 
 
Лейтенант, его ровесник,
Лейтенант, его ровесник,
Воду пьет из котелка.
Воду пьёт из котелка.
- Что ж, поскольку житель местный... -
Что ж, поскольку житель местный… —
И мигнул ему слегка. -
И мигнул ему слегка.
 
 
Но гляди, справляйся срочно,
Но гляди, справляйся срочно,
Тут походу не конец. -
Тут походу не конец.
И с улыбкой: - Это точно, -
И с улыбкой: — Это точно,
Отвечал ему боец...
Отвечал ему боец…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915—2002]]) ==
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
'''22 июня''' (1961)
<spoiler>
<poem>
Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.
 
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
 
Им нельзя задержаться, остаться —
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
 
Окликать их и звать их — напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</spoiler>
'''Венчанье''' (1974)
<spoiler>
<poem>
Ни строчки о войне
Нет в книжке у поэта:
Убит он на войне
Под Кингисеппом где-то.
 
…Лишь строки мирных лет
О девушке, о лете —
А девушки той нет:
Погибла в сорок третьем.
 
…Могильная трава
Колышется над вами,
Но тихие слова
Прошли сквозь гром и пламя.
 
От этих мирных слов,
От скромных упований
Протяжней чей-то вздох,
Кому-то жизнь желанней.
Не ждёт вас общий дом,
Не ждут от вас известий,
Но вы вдвоём, вдвоём
В стихах — навеки вместе.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
'''1941''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Мяли танки тёплые хлеба,
И горела, как свеча, изба.
Шли деревни. Не забыть вовек
Визга умирающих телег,
Как лежала девочка без ног,
Как не стало на земле дорог.
Но тогда на жадного врага
Ополчились нивы и луга,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Подымались камни и стога,
И с востока двинулась пурга,
Ночью партизанили кусты,
И взлетали под ногой мосты,
Била немцев каждая клюка,
Их топила каждая река,
Их закапывал, кряхтя, мороз,
И луна их жгла, как купорос.
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
И косматые, как облака,
В рукопашную пошли века.
Шли солдаты немца колотить,
Как ходили прежде молотить.
Смерть предстала им не в высоте,
Но в крестьянской кровной простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой раз не миновать.
Затвердело сердце у земли.
А солдаты шли и снова шли.
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада.
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл худой, зазубренный топор,
Шла винтовка, верная сестра.
Шло глухое, смутное ура,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
</poem>
</spoiler>
'''«Они накинулись, неистовы…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Они накинулись, неистовы,
Могильным холодом грозя,
Но есть такое слово «выстоять»,
Когда и выстоять нельзя,
И есть душа — она всё вытерпит,
И есть земля — она одна,
Большая, добрая, сердитая,
Как кровь, тепла и солона.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
 
'''«Белеют мазанки, хотели сжечь их…»''' (1943)
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915-2002]]) ==
<spoiler>
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
<poem>
***
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
'''22 июня''' (1961) <poem>
Но не успели. Вечер. Дети. Смех.
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Был бой за хутор, и один разведчик
В предвечерний задумчивый час
Остался на снегу. Вдали от всех
Молчаливо у окон постойте,
Он как бы спит. Не бьётся больше сердце.
Вспомяните погибших за нас.
Он долго шёл — он к тем огням спешил.
 
И если не дано уйти от смерти,
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Он, умирая, смерть опередил.  
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
 
Им нельзя задержаться, остаться -
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
 
Окликать их и звать их - напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== См. также ==
== См. также ==

Текущая версия от 23:20, 14 мая 2023

В этой статье собраны стихи русских поэтов о войне.

Апухтин Алексей Николаевич (1840—1893)

Алексей Апухтин

Солдатская песня о Севастополе (1869)


|^|

Асеев Николай Николаевич (1889—1963)

Николай Асеев

«Надежда» (1943)


Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)

Эдуард Асадов

«День Победы. И в огнях салюта…»

Письмо с фронта


|^|

Ахматова Анна Андреевна (1889—1966)

Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914

«Не бывать тебе в живых…» (1921)

Победителям (1944)


|^|

Ваншенкин Константин Яковлевич (1925—2012)

Константин Ваншенкин

«Земли потрескавшейся корка…» (1952)


|^|

Винокуров Евгений Михайлович (1925—1993)

Евгений Винокуров

Глаза (1944—1957)


|^|

Высоцкий Владимир Семёнович (1938—1980)

Владимир Высоцкий

Братские могилы (1964)

Он не вернулся из боя (1969)


|^|

Гамзатов Расул Гамзатович (1923—2003)

Расул Гамзатов

Журавли


|^|

Гончаров Виктор Михайлович (1920—2001)

Виктор Гончаров

«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…» (1944)


|^|

Гумилёв Николай Степанович (1886—1921)

Николай Гумилёв

Георгий Победоносец

Наступление (1914)


|^|

Дементьев Андрей Дмитриевич (1928—2018)

Андрей Дементьев

Баллада о матери


|^|

Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)

Юлия Друнина

«Я столько раз видала рукопашный…» (1943)

«Я принесла домой с фронтов России…»

Зинка (1944)

Запас прочности

Бинты (1943)

Ты должна!

В бухте (1947)


|^|

Дудин Михаил Александрович (1916—1993)

Михаил Дудин

Соловьи (1942)

Солдатская песня (1954)

И нет безымянных солдат (1969)


|^|

Евтушенко Евгений Александрович (1932—2017)

Евгений Евтушенко

Хотят ли русские войны? (1961)


|^|

Занадворов Владислав Леонидович (1914—1942)

Владислав Занадворов

Война (1942)


|^|

Казакова Римма Фёдоровна (1932—2008)

Римма Казакова

«На фотографии в газете…» (1974)


|^|

Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949)

Василий Лебедев-Кумач

Священная война (24 июня 1941)

Два друга (1943)


|^|

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)

Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)

Бородино (1837)

Поле Бородина (1830—1831)


|^|

Лобода Всеволод Николаевич (1915—1944)

Всеволод Лобода

Погиб товарищ (1944 г. За четыре дня до своей смерти)


|^|

Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964)

Самуил Маршак

«Плакат 1941 года» (1941)

«Победа» (9 мая 1945 года)


Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)

Николай Некрасов

«Внимая ужасам войны…» (1855 или 1856)


|^|

Окуджава Булат Шалвович (1924—1997)

Булат Окуджава

До свиданья, мальчики (1958)


|^|

Ошанин Лев Иванович (1912—1996)

Лев Ошанин

Волжская баллада (1945)

Баллада о Сергее Кускове (1945)


|^|

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960)

Борис Пастернак

Смерть сапёра (1943)

Смелость (1941)

Победитель (1944)


|^|

Поженян Григорий Михайлович (1922—2005)

Григорий Поженян

Ветер с моря (1947)

Июньские дни Нахимова


|^|

Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)

Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.

Война (1821)

«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…» (1820)

Анчар (1828)


|^|

Рождественский Роберт Иванович (1932—1994)

Роберт Рождественский

Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием») (1960)

«На Земле безжалостно маленькой…» (1969)

Баллада о красках (1972)


|^|

Сельвинский Илья Львович (1899—1968)

Илья Сельвинский

Я это видел (1942, Керчь)


|^|

Симонов Константин Михайлович (1915—1979)

Константин Симонов

«Если дорог тебе твой дом…» (1942)

Жди меня (1941)

Танк (1939)

«Майор привёз мальчишку на лафете…» (1941)


|^|

Сурков Алексей Александрович (1899—1983)

Алексей Сурков

В землянке (1941)


|^|

Твардовский Александр Трифонович (1910—1971)

Александр Твардовский

«Я знаю, никакой моей вины…»

«В тот день, когда окончилась война…» (1948)

Дом бойца (1942)


|^|

Шефнер Вадим Сергеевич (1915—2002)

Вадим Шефнер

22 июня (1961)

Венчанье (1974)


|^|

Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967)

Илья Эренбург

1941 (1941)

«Они накинулись, неистовы…» (1942)

«Белеют мазанки, хотели сжечь их…» (1943)


|^|

См. также