Стихи о войне: различия между версиями

Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации Перейти к поиску
 
(не показано 50 промежуточных версий 11 участников)
Строка 12: Строка 12:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Строка 78: Строка 78:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Асеев''' Николай Николаевич ([[rwp:Асеев, Николай Николаевич|1889—1963]]) ==
[[Файл:Николай Асеев.jpg|thumb|200px|Николай Асеев]]
'''«Надежда» (1943)'''
<spoiler>
<poem>
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
 
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё, —
 
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
 
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
 
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
 
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
*
'''«День Победы. И в огнях салюта…»'''
'''День Победы. И в огнях салюта…'''
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|eLYFq50WTm4|200|right|Видео (кликабельно) «День Победы. И в огнях салюта…», читает Маша Тюрина}}
<poem>
<poem>
День Победы. И в огнях салюта
День Победы. И в огнях салюта
Строка 108: Строка 145:


И вот так четыре горьких года,
И вот так четыре горьких года,
День за днём… невероятный счет!
День за днём… невероятный счёт!
Ради нашей чести и свободы
Ради нашей чести и свободы
Всё сумел и одолел народ.
Всё сумел и одолел народ.
Строка 159: Строка 196:
Вслед вам те, кто жил во имя вас!
Вслед вам те, кто жил во имя вас!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Письмо с фронта'''  
'''Письмо с фронта'''  
{{#ev:youtubeimg|bx6monneoOg|200|right|Видео (кликабельно) «Письмо с фронта», читает С. Никоненко}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Строка 192: Строка 229:
За жизнь, за тебя, за родные края
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры …
И пусть между нами сейчас километры…
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
Ты здесь, ты со мною, родная моя!


В холодной ночи, под неласковым небом,
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поёшь
Склонившись, мне тихую песню поёшь
И вместе со мною к далеким победам
И вместе со мною к далёким победам
Солдатской дорогой незримо идёшь.
Солдатской дорогой незримо идёшь.


Строка 205: Строка 242:
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
*
'''«Не бывать тебе в живых…»''' (1921)
'''Не бывать тебе в живых…''' (1921)<poem>
<spoiler>
<poem>
Не бывать тебе в живых,
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Со снегу не встать.
Строка 220: Строка 260:
Русская земля.
Русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Победителям''' (1944)
'''Победителям''' (1944)
{{#ev:youtubeimg|8JMmdZS6Z78|200|right|Видео (кликабельно) «Победителям», читает Алла Демидова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Сзади Нарвские были ворота,
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Прямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
«Жизнь свою за други своя»,
Строка 234: Строка 274:
Внуки, братики, сыновья!
Внуки, братики, сыновья!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
*
'''«Земли потрескавшейся корка…»''' (1952)
'''Земли потрескавшейся корка…''' (1952)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|uYCLdidvTxs|200|right|Видео (кликабельно) «Земли потрескавшейся корка…», читает Гоша Куценко}}
<poem>
<poem>
Земли потрескавшейся корка.
Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года…
Война. Далёкие года…
Мой друг мне крикнул:
Мой друг мне крикнул:
— Есть махорка?.
— Есть махорка?.
Строка 279: Строка 320:
Попала в друга моего…
Попала в друга моего…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
*
'''Глаза''' (1944—1957)
'''Глаза''' (1944—1957)
{{#ev:youtubeimg|dKXxUXIjQMo|200|right|Видео (кликабельно) «Глаза», читает Анастасия Субботина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Строка 307: Строка 349:
Голубые глаза.
Голубые глаза.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
*
'''Братские могилы''' (1964)
'''Братские могилы''' (1964)<poem>
<spoiler>
<poem>
На братских могилах не ставят крестов,
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
И вдовы на них не рыдают,
Строка 333: Строка 378:
Но разве от этого легче?..
Но разве от этого легче?..
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Он не вернулся из боя''' (1969)
'''Он не вернулся из боя''' (1969)
{{#ev:youtubeimg|d_zh92Xv4QI|200|right|Видео (кликабельно) «Он не вернулся из боя», поёт Владимир Высоцкий}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
Строка 354: Строка 399:
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Когда он не вернулся из боя.


Строка 372: Строка 417:
Это я не вернулся из боя.
Это я не вернулся из боя.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
*
'''Журавли'''  
'''Журавли'''  
{{#ev:youtubeimg|8oBkWxtsWCg|200|right|Видео (кликабельно) «Журавли», поёт Александр Малинин}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мне кажется порою, что солдаты,
Мне кажется порою, что солдаты,
Строка 410: Строка 456:
Всех вас, кого оставил на земле.
Всех вас, кого оставил на земле.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
*
'''«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…»''' (1944)
'''Мне ворон чёрный смерти не пророчил…''' (1944)<poem>
<spoiler>
<poem>
Мне ворон чёрный смерти не пророчил,
Мне ворон чёрный смерти не пророчил,
Но ночь была,
Но ночь была,
Строка 435: Строка 484:
Не обойтись без кирзовых сапог.
Не обойтись без кирзовых сапог.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
*
'''Георгий Победоносец'''  
'''Георгий Победоносец'''  
{{#ev:youtubeimg|dhczeitvINU|200|right|Видео (кликабельно) «Георгий Победоносец», читает Константин Хабенский}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Идущие с песней в бой,
Идущие с песней в бой,
Строка 463: Строка 513:
Блеснёт немеркнущий свет!
Блеснёт немеркнущий свет!
</poem>
</poem>
</spoiler>
'''Наступление''' (1914)
<spoiler>
<poem>
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|род. 1928]]) ==
== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|1928—2018]]) ==
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
*
'''Баллада о матери'''  
'''Баллада о матери'''  
{{#ev:youtubeimg|wYNLkqgKmaA|200|right|Видео (кликабельно) «Баллада о матери», поёт Валентина Бирюкова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Постарела мать за тридцать лет,
Постарела мать за тридцать лет,
Строка 519: Строка 604:
Постучится сын её с войны.
Постучится сын её с войны.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
*
'''«Я столько раз видала рукопашный…»''' (1943)  
'''Я столько раз видала рукопашный…'''  
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|65iRO5lKobM|200|right|Видео (кликабельно) «Я столько раз видала рукопашный…», читает Виктория Исакова}}
<poem>
(1943)<poem>
Я столько раз видала рукопашный,
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Строка 532: Строка 618:
Тот ничего не знает о войне.
Тот ничего не знает о войне.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Я принесла домой с фронтов России…'''  
'''«Я принесла домой с фронтов России…»'''  
{{#ev:youtubeimg|r23knGB31cM|200|right|Видео (кликабельно) «Я принесла домой с фронтов России…», читает Виктория Исакова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Я принесла домой с фронтов России
Я принесла домой с фронтов России
Строка 546: Строка 632:
Я позже не бывала никогда…
Я позже не бывала никогда…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Зинка''' (1944)
'''Зинка''' (1944)
{{#ev:youtubeimg|lvYF6autW7M|200|right|Видео (кликабельно) «Зинка», читает Анастасия Алехина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>


Строка 574: Строка 660:
Беспокойную дочку ждёт…
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.


Отогрелись мы еле-еле.
Отогрелись мы еле-еле.
Строка 606: Строка 692:


— Знаешь, Зинка, я против грусти,
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
Мама, мамка твоя живёт.


У меня есть друзья, любимый,
У меня есть друзья, любимый,
Строка 620: Строка 706:
Чтоб тебя она не ждала?!
Чтоб тебя она не ждала?!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Запас прочности''' <poem>
'''Запас прочности'''
<spoiler>
<poem>
До сих пор не совсем понимаю,
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Как же я, и худа, и мала,
Строка 632: Строка 720:
Вечной прочности вечный запас.
Вечной прочности вечный запас.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Бинты'''  
'''Бинты''' (1943)
{{#ev:youtubeimg|_ejjq7LjOMg|200|right|Видео (кликабельно) «Бинты», читает Анастасия Радькина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Глаза бойца слезами налиты,
Глаза бойца слезами налиты,
Строка 659: Строка 747:
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Нельзя по книжкам научиться в школе!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Ты должна!''' <poem>
'''Ты должна!'''
<spoiler>
<poem>
Побледнев,
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
Стиснув зубы до хруста,
Строка 681: Строка 771:
Перед собой,
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
Как почти безнадёжно
«Сестрица!»
«Сестрица!»
Кто-то там,
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит…
Под обстрелом, кричит…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''В бухте''' (1947) <poem>
'''В бухте''' (1947)
<spoiler>
<poem>
Чаек крикливых стая.
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Хмурый морской простор.
Строка 738: Строка 830:
Но веру отнять не могли!
Но веру отнять не могли!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Дудин''' Михаил Александрович ([[rwp:Дудин, Михаил Александрович|1916—1993]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:RIAN archive 681908 Poet Mikhail Dudin.jpg|thumb|200px|Михаил Дудин]]
*
'''Соловьи''' (1942)
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|xpAD1dBjx1E|200|right|Видео (кликабельно) «Хотят ли русские войны?», читает Екатерина Аристова}}
<poem>
<poem>
Хотят ли русские войны?
О мёртвых мы поговорим потом.
Спросите вы у тишины
Смерть на войне обычна и сурова.
над ширью пашен и полей
И всё-таки мы воздух ловим ртом
и у берёз и тополей.
При гибели товарищей. Ни слова
Спросите вы у тех солдат,
 
что под берёзами лежат,
Не говорим. Не поднимая глаз,
и пусть вам скажут их сыны,
В сырой земле выкапываем яму.
хотят ли русские войны.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо
 
Обветренные скулы сведены.
Триста пятидесятый день войны.
 
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
 
Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,
 
Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошёл с лица,
Потом оно, темнея, каменело.
 
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защёлкал.
 
Потом сильней, входя в горячий пыл,  
Как будто сразу вырвавшись из плена,  
Как будто сразу обо всём забыл,  
Высвистывая тонкие колена.


Не только за свою страну
Мир раскрывался. Набухал росой.
солдаты гибли в ту войну,
Как будто бы ещё едва означась,  
а чтобы люди всей земли
Здесь рядом с нами возникал другой
спокойно видеть сны могли.
В каком-то новом сочетанье качеств.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Да, мы умеем воевать,
Как время, по траншеям тёк песок.  
но не хотим, чтобы опять
К воде тянулись корни у обрыва,  
солдаты падали в бою
И ландыш, приподнявшись на носок,  
на землю грустную свою.
Заглядывал в воронку от разрыва.
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Ещё минута — задымит сирень
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
Клубами фиолетового дыма.  
*
Она пришла обескуражить день.
'''Война''' (1942)<poem>
Она везде. Она непроходима.
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
 
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Ещё мгновенье — перекосит рот
Это даже не смерть и отвага. Она
От сердце раздирающего крика.
В каждой капле находит своё выраженье.
Но успокойся, посмотри: цветёт,  
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Цветёт на минном поле земляника!
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
<br clear=all>


== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
Лесная яблонь осыпает цвет,  
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
Пропитан воздух ландышем и мятой…
*
А соловей свистит. Ему в ответ
'''На фотографии в газете…'''
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
{{#ev:youtubeimg|k3E4qbuhBjA|200|right|Видео (кликабельно) «На фотографии в газете…», читает Ольга Прокофьева}}
<poem>
На фотографии в газете
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Никто не знает их фамилий,
Звенят стрижи. Малиновки поют.  
о них ни песен нет, ни книг.
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Раскидан настороженный уют
и чей-то первый ученик.
Тяжёлым громыхающим снарядом.  
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Забыть тот горький год неблизкий
А мир гремит на сотни верст окрест,
мы никогда бы не смогли.
Как будто смерти не бывало места,
По всей России обелиски,
Шумит неумолкающий оркестр,
как души, рвутся из земли.
И нет преград для этого оркестра.
…Они прикрыли жизнь собою, —
 
жить начинавшие едва,
Весь этот лес листом и корнем каждым,
чтоб было небо голубое,
Ни капли не сочувствуя беде,
была зелёная трава.
С невероятной, яростною жаждой
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
 
Да, это жизнь. Её живые звенья,
Её крутой, бурлящий водоём.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своём.
 
Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.
 
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны.
 
Он не дожил, не долюбил, не допил,
Не доучился, книг не дочитал.  
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,  
Как он о Поле, о тебе мечтал.
 
И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлёбываясь в собственной крови,
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
 
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
У той поджигородовской берёзы
Ты всмотришься в зелёный водоём.
 
Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.
 
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мёртвых мы поговорим потом.
</poem>
</spoiler>
'''Солдатская песня''' (1954)
<spoiler>
<poem>
Путь далёк у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьётся знамя полковое,
Командиры впереди.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.  
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
 
Каждый воин, парень бравый,
Смотрит соколом в строю.
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою.
 
Пусть враги запомнят это:
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо повторим.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,  
    Есть почта полевая.  
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''И нет безымянных солдат''' (1969)
<spoiler>
<poem>
Гремят над землею раскаты.
Идёт за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.
 
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
 
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
 
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнаёт старшина.


== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
У каждого личное имя,
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
Какое с рожденья дают.
*
Равняясь незримо с живыми,
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
Погибшие рядом встают.
<poem>
 
Вставай, страна огромная,
Одна у нас в жизни Присяга,
Вставай на смертный бой
И Родина тоже одна.
С фашистской силой тёмною,
Солдатского сердца отвага
С проклятою ордой!
И верность любви отдана.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Как два различных полюса
Во всём враждебны мы, —
За свет и мир мы боремся,
Они — за царство тьмы.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна,
        Идёт война народная,
        Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Не смеют крылья чёрные
Над родиной летать.
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Пойдём ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Встаёт страна огромная,
Встаёт на смертный бой
С фашистской силой тёмною
С проклятою ордой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война.
</poem>
*
'''Два друга''' (1943) <poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


Они точно братья сроднились,
Летят из далёкого края,
Делили и хлеб и табак,
Как ласточки, письма любви.
И рядом их ленточки вились
Ты вспомни меня, дорогая,
В огне непрерывных атак.
Ты имя мое назови.


В штыки ударяли два друга, —
Играют горнисты тревогу.
И смерть отступала сама!
Тревогу горнисты трубят.
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
Уходят солдаты в дорогу.
— Ходи веселей, Кострома!
И нет безымянных солдат.
 
Но вот под осколком снаряда
Упал паренёк костромской…
— Со мною возиться не надо, —
Он другу промолвил с тоской.
 
Я знаю, что больше не встану, —
В глазах беспросветная тьма…
— О смерти задумал ты рано!
Ходи веселей, Кострома!
 
И бережно поднял он друга,
Но сам застонал и упал.
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Товарищ чуть слышно сказал.
 
Теряя сознанье от боли,
Себя подбодряли дружки,
И тихо по снежному полю
К своим доползли моряки.
 
Умолкла свинцовая вьюга,
Пропала смертельная тьма…
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
— Ходи веселей, Кострома!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
<spoiler>
<poem>
Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
над ширью пашен и полей
и у берёз и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
Не только за свою страну
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
солдаты гибли в ту войну,
*
а чтобы люди всей земли
'''Бородино''' (1837)
спокойно видеть сны могли.
{{#ev:youtubeimg|9eTbuj_pgBU|200|right|Видео (кликабельно) «Бородино»}}
Под шелест листьев и афиш
<poem>
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Пусть вам ответят ваши сны,
Москва, спалённая пожаром,
хотят ли русские войны.
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


Да, были люди в наше время,
Да, мы умеем воевать,
Не то, что нынешнее племя:
но не хотим, чтобы опять
      Богатыри — не вы!
солдаты падали в бою
Плохая им досталась доля:
на землю грустную свою.
Немногие вернулись с поля…
Спросите вы у матерей,
Не будь на то господня воля,
спросите у жены моей,
      Не отдали б Москвы!
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Мы долго молча отступали,
== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Досадно было, боя ждали,
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
      Ворчали старики:
'''Война''' (1942)
«Что ж мы? на зимние квартиры?
<spoiler>
Не смеют, что ли, командиры
<poem>
Чужие изорвать мундиры
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
      О русские штыки?»
Это вовсе не дымное поле сраженья,
 
Это даже не смерть и отвага. Она
И вот нашли большое поле:
В каждой капле находит своё выраженье.
Есть разгуляться где на воле!
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
      Построили редут.
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
У наших ушки на макушке!
Это — боль головная, что ломит висок;
Чуть утро осветило пушки
Это — юность моя, что в окопах истлела;
И леса синие верхушки —
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
      Французы тут как тут.
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Забил заряд я в пушку туго
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
И думал: угощу я друга!
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
      Постой-ка, брат мусью!
'''«На фотографии в газете…»''' (1974)
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
<spoiler>
Уж мы пойдём ломить стеною,
<poem>
Уж постоим мы головою
На фотографии в газете
      За родину свою!
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем —
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Два дня мы были в перестрелке.
Никто не знает их фамилий,
Что толку в этакой безделке?
о них ни песен нет, ни книг.
      Мы ждали третий день.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
Повсюду стали слышны речи:
и чей-то первый ученик.
«Пора добраться до картечи!»
Они легли на поле боя, —
И вот на поле грозной сечи
жить начинавшие едва.
      Ночная пала тень.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Прилёг вздремнуть я у лафета,
Забыть тот горький год неблизкий
И слышно было до рассвета,
мы никогда бы не смогли.
      Как ликовал француз.
По всей России обелиски,
Но тих был наш бивак открытый:
как души, рвутся из земли.
Кто кивер чистил весь избитый,
…Они прикрыли жизнь собою, —
Кто штык точил, ворча сердито,
жить начинавшие едва,
      Кусая длинный ус.
чтоб было небо голубое,
была зелёная трава.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


И только небо засветилось,
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
Всё шумно вдруг зашевелилось,
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
      Сверкнул за строем строй.
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
Полковник наш рожден был хватом:
<spoiler>
Слуга царю, отец солдатам…
<poem>
Да, жаль его: сражён булатом,
Вставай, страна огромная,
      Он спит в земле сырой.
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!


И молвил он, сверкнув очами:
Пусть ярость благородная
«Ребята! не Москва ль за нами?
Вскипает, как волна,
      Умрёмте же под Москвой,
Идёт война народная,
Как наши братья умирали!»
Священная война!
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.


Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Как два различных полюса
Французы двинулись, как тучи,
Во всём враждебны мы,
      И всё на наш редут.
За свет и мир мы боремся,
Уланы с пёстрыми значками,
Они — за царство тьмы.
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Вам не видать таких сражений!..
Пусть ярость благородная
Носились знамёна, как тени,
Вскипает, как волна,
      В дыму огонь блестел,
Идёт война народная,
Звучал булат, картечь визжала,
Священная война!
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.


Изведал враг в тот день немало,
Дадим отпор душителям
Что значит русский бой удалый,
Всех пламенных идей,
      Наш рукопашный бой!..
Насильникам, грабителям,
Земля тряслась — как наши груди,
Мучителям людей!
Смешались в кучу кони, люди,
 
И залпы тысячи орудий
Пусть ярость благородная
      Слились в протяжный вой…
Вскипает, как волна,
Идёт война народная,
Священная война!
 
Не смеют крылья чёрные
Над родиной летать.
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!


Вот смерклось. Были все готовы
Пусть ярость благородная
Заутра бой затеять новый
Вскипает, как волна, —  
      И до конца стоять…
Идёт война народная,
Вот затрещали барабаны
Священная война!
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать.


Да, были люди в наше время,
Гнилой фашистской нечисти
Могучее, лихое племя:
Загоним пулю в лоб,
      Богатыри — не вы.
Отребью человечества
Плохая им досталась доля:
Сколотим крепкий гроб!
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
      Не отдали б Москвы!
</poem>
*
'''Поле Бородина''' (1830—1831)<poem>


                      1
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!


Всю ночь у пушек пролежали
Пойдём ломить всей силою,
Мы без палаток, без огней,
Всем сердцем, всей душой
Штыки вострили да шептали
За землю нашу милую,
Молитву родины своей.
За наш Союз большой.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
        Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
        Товарищ не слыхал.


                      2
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!


Пробили зорю барабаны,
Встаёт страна огромная,
Восток туманный побелел,
Встаёт на смертный бой
И от врагов удар нежданый
С фашистской силой тёмною
На батарею прилетел.
С проклятою ордой.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
        Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
        Мы в бородинский бой.


                      3
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война.
</poem>
</spoiler>
'''Два друга''' (1943)
<spoiler>
<poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


Что Чесма, Рымник и Полтава?
Они точно братья сроднились,
Я вспомня леденею весь,
Делили и хлеб и табак,
Там души волновала слава,
И рядом их ленточки вились
Отчаяние было здесь.
В огне непрерывных атак.
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
        Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
        Из моего ружья.


                      4
В штыки ударяли два друга, —
И смерть отступала сама!
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
— Ходи веселей, Кострома!


Марш, марш! пошли вперёд, и боле
Но вот под осколком снаряда
Уж я не помню ничего.
Упал паренёк костромской…
Шесть раз мы уступали поле
— Со мною возиться не надо,
Врагу и брали у него.
Он другу промолвил с тоской.
Носились знамёна как тени,
Я спорил о могильной сени,
        В дыму огонь блестел.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


                      5
Я знаю, что больше не встану, —
В глазах беспросветная тьма…
— О смерти задумал ты рано!
Ходи веселей, Кострома!


Живые с мёртвыми сравнялись.
И бережно поднял он друга,
И ночь холодная пришла,
Но сам застонал и упал.
И тех, которые остались,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Густою тьмою развела.
Товарищ чуть слышно сказал.
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
        Противник отступил:
Но день достался нам дороже! —
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


                      6
Теряя сознанье от боли,
Себя подбодряли дружки,
И тихо по снежному полю
К своим доползли моряки.


И крепко, крепко наши спали
Умолкла свинцовая вьюга,
Отчизны в роковую ночь.
Пропала смертельная тьма…
Мои товарищи, вы пали!
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Но этим не могли помочь.
Ходи веселей, Кострома!
Однако же в преданьях славы
</poem>
Всё громче Рымника, Полтавы
</spoiler>
        Гремит Бородино.
<br clear=all>
Скорей обманет глас пророчий,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Скорей небес погаснут очи,
 
Чем в памяти сынов полночи
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
        Изгладится оно.
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
</poem>
'''Бородино''' (1837)
<br clear=all>
<spoiler>
<poem>
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
— Да, были люди в наше время,
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
Не то, что нынешнее племя:
*
      Богатыри не вы!
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)<poem>
Плохая им досталась доля:
Во вражьем стане цели он разведал,
Немногие вернулись с поля…
Мечтал о встрече с милой над письмом,
Не будь на то господня воля,
Читал статью про скорую победу,
      Не отдали б Москвы!
И вдруг разрыв, и он упал ничком.
Мы с друга окровавленного сняли
Осколком просверлённый партбилет,
Бумажник, серебристые медали.
А лейтенанту было двадцать лет…
Берёт перо, согбен и озабочен,
Бумажный демон, писарь полковой.
О самом страшном пишет покороче
Привычною, недрогнувшей рукой.
Беду в письмо, выплескивая разом,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Что никакой прочувствованной фразой
Нельзя утешить плачущую мать».
Она в слезах утопит своё горе,
Покуда мы, крещённые огнём,
Врага утопим в пенящемся море,
На виселицу Гитлера сведём.
И женщина инстинктом материнским
Отыщет сына дальние следы
В Курляндии, под елью исполинской,
На скате безымянной высоты
Седая мать увидит изумлённо
На зелени могилы дорогой
Венок лугов, как яркая корона.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>


== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Мы долго молча отступали,
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
Досадно было, боя ждали,
*
      Ворчали старики:
'''Внимая ужасам войны…''' (1855 или 1856) <poem>
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Внимая ужасам войны,
Не смеют, что ли, командиры
При каждой новой жертве боя
Чужие изорвать мундиры
Мне жаль не друга, не жены,
      О русские штыки?»
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
<br clear=all>


== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
И вот нашли большое поле:
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Есть разгуляться где на воле!
*
      Построили редут.
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
У наших ушки на макушке!
{{#ev:youtubeimg|L5Y63_89Ir0|200|right|Видео (кликабельно) «До свиданья, мальчики», поёт Булат Окуджава}}
Чуть утро осветило пушки
<poem>
И леса синие верхушки —
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
      Французы тут как тут.
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,


На пороге едва помаячили
Забил заряд я в пушку туго
И ушли за солдатом — солдат…
И думал: угощу я друга!
До свидания мальчики! Мальчики,
      Постой-ка, брат мусью!
Постарайтесь вернуться назад
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдём ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!


Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Два дня мы были в перестрелке.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Что толку в этакой безделке?
И себя не щадите вы, и всё-таки
      Мы ждали третий день.
Постарайтесь вернуться назад.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Прилёг вздремнуть я у лафета,
Вместо свадеб — разлуки и дым.
И слышно было до рассвета,
Наши девочки платьица белые
      Как ликовал француз.
Раздарили сестрёнкам своим.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


Сапоги — ну куда от них денешься?
И только небо засветилось,
Да зелёные крылья погон…
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
      Сверкнул за строем строй.
Мы сведём с ними счёты потом.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
      Он спит в земле сырой.
 
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
      Умрёмте же под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.
 
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
      И всё на наш редут.
Уланы с пёстрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Пусть болтают, что верить вам не во что,
Вам не видать таких сражений!..
Что идёте войной наугад…
Носились знамёна, как тени,
До свидания, девочки! Девочки,
      В дыму огонь блестел,
Постарайтесь вернуться назад.
Звучал булат, картечь визжала,
</poem>
Рука бойцов колоть устала,
<br clear=all>
И ядрам пролетать мешала
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
      Гора кровавых тел.
'''Волжская баллада''' (1945)
 
<poem>
Изведал враг в тот день немало,
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Что значит русский бой удалый,
Третий год ей земля горяча —
      Наш рукопашный бой!..
С той поры как солдатской дорогой войны
Земля тряслась — как наши груди,
Муж ушёл, сапогами стуча.
Смешались в кучу кони, люди,
На четвёртом году прибывает пакет.
И залпы тысячи орудий
Почерк в нём незнаком и суров:
      Слились в протяжный вой…
<Он отправлен в саратовский лазарет,
 
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
Вот смерклось. Были все готовы
Председатель даёт подорожную ей.
Заутра бой затеять новый
То надеждой, то горем полна,
      И до конца стоять…
На другую солдатку оставив детей,
Вот затрещали барабаны
Едет в город Саратов она.
И отступили бусурманы.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Тогда считать мы стали раны,
Как найти в нём родные следы?
      Товарищей считать.
Много раненых братьев, отцов и мужей
 
На покое у волжской воды.
Да, были люди в наше время,
Наконец её доктор ведёт в тишине
Могучее, лихое племя:
По тропинкам больничных ковров.
      Богатыри — не вы.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
Плохая им досталась доля:
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
Немногие вернулись с поля.
Нерастраченной нежности женской полна,
Когда б на то не божья воля,
И калеку Наталья ждала,
      Не отдали б Москвы!
Но того, что увидела, даже она
</poem>
Ни понять, ни узнать не могла.
</spoiler>
Он хозяином был её дум и тревог,
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
Запевалой, лихим кузнецом.
<spoiler>
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
<poem>
С перекошенным, серым лицом?
 
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
                      1
Повалившись в кровать головой,
 
В голос вдруг закричала, завыла она:
Всю ночь у пушек пролежали
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?!
Мы без палаток, без огней,
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Штыки вострили да шептали
Что он скажет — безрукий, немой!
Молитву родины своей.
И сурово Наталья глядит на врача:
Шумела буря до рассвета;
— Собирайте, он едет домой.
Я, голову подняв с лафета,
Не узнать тебе друга былого, жена, —
        Товарищу сказал:
Пусть как память живёт он в дому.
«Брат, слушай песню непогоды:
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она, —
Она дика как песнь свободы».
Все втроём поклонитесь ему!
Но, вспоминая прежни годы,
Причитали соседки над женской судьбой,
        Товарищ не слыхал.
Горевал её горем колхоз.
 
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
                      2
И никто не видал её слез…
 
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Пробили зорю барабаны,
Только вдруг, словно годы назад,
Восток туманный побелел,
Под окном раздаются мужские шаги,
И от врагов удар нежданый
Сапоги по ступенькам стучат.
На батарею прилетел.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
И вождь сказал перед полками:
Как, склонившись в дверях головой,
«Ребята, не Москва ль за нами?
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —  
        Умрёмте ж под Москвой,
С перевязанной правой рукой.
Как наши братья умирали»
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И мы погибнуть обещали,
И, взглянув по-хозяйски кругом,
И клятву верности сдержали
Замечает чужие глаза в тишине
        Мы в бородинский бой.
И другого на месте своём.
 
А жена перед ним ни мертва ни жива…
                      3
Но, как был он, в дорожной пыли,
 
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Что Чесма, Рымник и Полтава?
Поклонился жене до земли.
Я вспомня леденею весь,
За великую душу подруге не мстят
Там души волновала слава,
И не мучают верной жены.
Отчаяние было здесь.
А с войны воротился не просто солдат,
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Не с простой воротился войны.
Гром грянул, завизжали пули,
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
        Перекрестился я.
Невзначай загляни в этот дом,
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Душа от мщения тряслася,
Два солдата сидят за столом.
И пуля смерти понеслася
</poem>
        Из моего ружья.
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
<poem>
Когда командир, чтоб сдержать врага,
На смерть позвал смельчаков,
Первым из строя на два шага
Вышел Сергей Кусков.
Последний танк в дыму вороном
От его руки запылал,
И, выполнив долг,
Под вражьим огнём
На землю Кусков упал.
Посмертно «Героем» его нарекли.
Но когда спустилась мгла,
Женщина
                в пепле родной земли
Живым его нашла.
От вражьего взгляда укрыла его
Густою лесною тьмой.
Прохладой летом лечила его,
Теплом лечила зимой.
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Она зашептала:
                          — Молчи! —
Тяжкие звуки чужих шагов
Он услыхал в ночи.
На дорогах чужого металла звон,
Голоса чужие в селе.
— Не мне их бояться!—воскликнул он,
Я на родной земле! —
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
И вдруг на все голоса
До границы на сотни вёрст кругом
Зазвенели в ответ леса.
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Задрожали враги.
Теперь им мерещились по ночам
Повсюду его шаги.
Предатель болтается на столбе,
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


Его ловили в густом бору
                      4
Два отборных полка.
Его повесили на миру
На площади городка.
Палач, довольный, спешит на ночлег.
Но граната летит из кустов.
Смеётся поднявшийся человек:
«Я — Сергей Кусков».
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>


== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
Уж я не помню ничего.
*
Шесть раз мы уступали поле
'''Смерть сапёра''' (1943)<poem>
Врагу и брали у него.
Мы время по часам заметили
Носились знамёна как тени,
И кверху поползли по склону.
Я спорил о могильной сени,
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
        В дыму огонь блестел.
У края вражьей обороны.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


Вот там она, и там, и тут она
                      5
Везде, везде, до самой кручи.
Как паутиною опутана
Вся проволкою колючей.


Он наших мыслей не подслушивал
Живые с мёртвыми сравнялись.
И не заглядывал нам в душу.
И ночь холодная пришла,
Он из конюшни вниз обрушивал
И тех, которые остались,
Свой бешеный огонь по Зуше.
Густою тьмою развела.
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
        Противник отступил:
Но день достался нам дороже! —
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


Прожекторы, как ножки циркуля,
                      6
Лучом вонзались в коновязи.
Прямые попаданья фыркали
Фонтанами земли и грязи.


Но чем обстрел дымил багровее,
И крепко, крепко наши спали
Тем равнодушнее к осколкам,
Отчизны в роковую ночь.
В спокойствии и хладнокровии
Мои товарищи, вы пали!
Работали мы тихомолком.
Но этим не могли помочь. —
 
Однако же в преданьях славы
Со мною были люди смелые.
Всё громче Рымника, Полтавы
Я знал, что в проволочной чаще
        Гремит Бородино.
Проходы нужные проделаю
Скорей обманет глас пророчий,
Для битвы завтра предстоящей.
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Вдруг одного сапёра ранило.
== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
Он отползал от вражьих линий,
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
Привстал, и дух от боли заняло,
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
И он упал в густой полыни.
<spoiler>
 
<poem>
Он приходил в себя урывками,
Во вражьем стане цели он разведал,
Осматривался на пригорке
Мечтал о встрече с милой над письмом,
И щупал место под нашивками
Читал статью про скорую победу,
На почерневшей гимнастёрке.
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
 
Мы с друга окровавленного сняли
И думал: глупость, оцарапали,
Осколком просверлённый партбилет,
И он отвалит от Казани,
Бумажник, серебристые медали.
К жене и детям вверх к Сарапулю,
А лейтенанту было двадцать лет…
И вновь и вновь терял сознанье.
Берёт перо, согбен и озабочен,
Бумажный демон, писарь полковой.
О самом страшном пишет покороче
Привычною, недрогнувшей рукой.
Беду в письмо, выплёскивая разом,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
Что никакой прочувствованной фразой
Нельзя утешить плачущую мать».
Она в слезах утопит своё горе,
Покуда мы, крещённые огнём,
Врага утопим в пенящемся море,
На виселицу Гитлера сведём.
И женщина инстинктом материнским
Отыщет сына дальние следы
В Курляндии, под елью исполинской,
На скате безымянной высоты
Седая мать увидит изумлённо
На зелени могилы дорогой
Венок лугов, как яркая корона.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Всё в жизни может быть издержано,
== '''Маршак''' Самуил Яковлевич ([[rwp:Маршак, Самуил Яковлевич|1887—1964]]) ==
Изведаны все положенья,
[[Файл:Самуил Маршак.jpg|thumb|200px|Самуил Маршак]]
Следы любви самоотверженной
'''«Плакат 1941 года»''' (1941)
Не подлежат уничтоженью.
<spoiler>
<poem>
Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метёт метель
И что идёт война.
</poem>
</spoiler>


Хоть землю грыз от боли раненый,
'''«Победа»''' (9 мая 1945 года)
Но стонами не выдал братьев,
<spoiler>
Врождённой стойкости крестьянина
<poem>
И в обмороке не утратив.
И вот Победа. Столько дней —
В промозглой сырости похода,
В горячих мастерских завода,
В боях — мы думали о ней!


Его живым успели вынести.
В ней всё, что дорого и свято, —
Час продышал он через силу.
Судьба народа, честь страны,
Хотя за речкой почва глинистей,
В ней участь сына, память брата,
Там вырыли ему могилу.
Любовь невесты и жены.


Когда, убитые потерею,
Под орудийные раскаты
К нему сошлись мы на прощанье,
Москва ликует в этот час,
Заговорила артиллерия
Как будто затемненье снято
В две тысячи своих гортаней.
С открытых лиц, счастливых глаз.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


В часах задвигались колёсики.
== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Проснулись рычаги и шкивы.
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
К проделанной покойным просеке
'''«Внимая ужасам войны…»''' (1855 или 1856)
Шагнула армия прорыва.
<spoiler>
 
<poem>
Сраженье хлынуло в пробоину
Внимая ужасам войны,
И выкатилось на равнину,
При каждой новой жертве боя
Как входит море в край застроенный,
Мне жаль не друга, не жены,
С разбега проломив плотину.
Мне жаль не самого героя…
 
Увы! утешится жена,
Пехота шла вперёд маршрутами,
И друга лучший друг забудет;
Как их располагал умерший.
Но где-то есть душа одна —
Поздней немногими минутами
Она до гроба помнить будет!
Противник дрогнул у Завершья.
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Он оставлял снарядов штабели,
== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Котлы дымящегося супа,
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Всё, что обозные награбили,
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
Палатки, ящики и трупы.
<spoiler>
<poem>
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,


Потом дорогою завещанной
На пороге едва помаячили
Прошло с победами всё войско.
И ушли за солдатом — солдат…
Края расширившейся трещины
До свидания мальчики! Мальчики,
У Криворожья и Пропойска.
Постарайтесь вернуться назад


Мы оттого теперь у Гомеля,
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Что на поляне в полнолунье
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Своей души не экономили
И себя не щадите вы, и всё-таки
B пластунском деле накануне.
Постарайтесь вернуться назад.


Жить и сгорать у всех в обычае,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Когда ей к свету и величию
Наши девочки платьица белые
Своею жертвой путь прочертишь.
Раздарили сестрёнкам своим.
</poem>
*
'''Смелость''' (1941)<poem>
Безымённые герои
Осаждённых городов,
Я вас в сердце сердца скрою,
Ваша доблесть выше слов.


В круглосуточном обстреле,
Сапоги — ну куда от них денешься?
Слыша смерти перекат,
Да зелёные крылья погон…
Вы векам в глаза смотрели
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
С пригородных баррикад.
Мы сведём с ними счёты потом.


Вы ложились на дороге
Пусть болтают, что верить вам не во что,
И у взрытой колеи
Что идёте войной наугад…
Спрашивали о подмоге
До свидания, девочки! Девочки,
И не слышно ль, где свои.
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


А потом, жуя краюху,
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
По истерзанным полям
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
Шли вы, не теряя духа,
'''Волжская баллада''' (1945)
К обгорелым флигелям.
<spoiler>
 
<poem>
Вы брались рукой умелой
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Не для лести и хвалы,
Третий год ей земля горяча —
А с холодным знаньем дела
С той поры как солдатской дорогой войны
За ружейные стволы.
Муж ушёл, сапогами стуча.
 
На четвёртом году прибывает пакет.
И не только жажда мщенья,
Почерк в нём незнаком и суров:
Но спокойный глаз стрелка,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Как картонные мишени,
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
Пробивал врагу бока.
Председатель даёт подорожную ей.
 
То надеждой, то горем полна,
Между тем слепое что-то,
На другую солдатку оставив детей,
Опьяняя и кружа,
Едет в город Саратов она.
Увлекало вас к пролёту
А Саратов велик. От дверей до дверей
Из глухого блиндажа.
Как найти в нём родные следы?
 
Много раненых братьев, отцов и мужей
Там в неистовстве наитья
На покое у волжской воды.
Пела буря с двух сторон.
Наконец её доктор ведёт в тишине
Ветер вам свистел в прикрытье:
По тропинкам больничных ковров.
Ты от пуль заворожён.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
 
— Здесь лежит Алексей Ковалёв.
И тогда, чужие миру,
Нерастраченной нежности женской полна,
Не причислены к живым,
И калеку Наталья ждала,
Вы являлись к командиру
Но того, что увидела, даже она
С предложеньем боевым.
Ни понять, ни узнать не могла.
 
Он хозяином был её дум и тревог,
Вам казалось всё пустое!
Запевалой, лихим кузнецом.
Лучше, выиграв, уйти,
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Чем бесславно сгнить в застое
С перекошенным, серым лицом?
Или скиснуть взаперти.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
 
Повалившись в кровать головой,
Так рождался победитель:
В голос вдруг закричала, завыла она:
Вас над пропастью голов
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Подвиг уносил в обитель
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Громовержцев и орлов.
Что он скажет — безрукий, немой!
</poem>
И сурово Наталья глядит на врача:
*
— Собирайте, он едет домой.
'''Победитель''' (1944)
Не узнать тебе друга былого, жена, —
{{#ev:youtubeimg|3ep24UfzgTY|200|right|Видео (кликабельно) «Победитель», читает Виктор Апрыщенко}}
Пусть как память живёт он в дому.
<poem>
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она, —
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Все втроём поклонитесь ему!
Когда, бряцая голой силой зла,
Причитали соседки над женской судьбой,
Навстречу нам горланили и пёрли
Горевал её горем колхоз.
И осень шагом испытаний шла?
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
 
И никто не видал её слёз…
Но правота была такой оградой,
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Которой уступал любой доспех.
Только вдруг, словно годы назад,
Всё воплотила участь Ленинграда.
Под окном раздаются мужские шаги,
Стеной стоял он на глазах у всех.
Сапоги по ступенькам стучат.
 
И Наталья глядит со скамейки без слов,
И вот пришло заветное мгновенье:
Как, склонившись в дверях головой,
Он разорвал осадное кольцо.
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
С перевязанной правой рукой.
B восторге смотрит на его лицо.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
 
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Замечает чужие глаза в тишине
Как входит в цепь легенд его звено!
И другого на месте своём.
Всё, что возможно на земле и небе,
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Им вынесено и совершено.
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
 
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
== '''Перов В.''' ==
<spoiler>
*
'''Благодарность фронтовая''' (1984 [http://www.rulit.me/books/samolet-uhodit-v-noch-read-378342-10.html])<poem>
Полка остатки, как громада,
Гранитно замерли в строю.
Кто здесь в строю, мы все из ада,
Мы и теперь ещё в бою…
 
…Нам спины ливень сёк свинцовый,
Слепил глаза поток огня,
Но самолет многопудовый
Покорно слушался меня.
 
И, нашей яростью повержен,
Разжался танковый кулак!
Такой исход был неизбежен,
Ведь бой неправый вёл наш враг…
 
…И командир, он сам из боя,
Устало глядя на зарю,
Сказал: «Вас меньше стало вдвое,
За бой я всех — благодарю!»
 
Да, благодарность фронтовая
Имеет золота отлив.
И пусть лишь в памяти живая,
Одна — для мёртвых и живых.
 
Награды этой незаметной
Не поместишь с медалью в ряд,
Но блеск отваги беззаветной
Все сорок лет хранит солдат!
</poem>
 
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
<!--[[Файл:Имя_файла.jpg|thumb|200px|Имя Фамилия]]-->
*
'''Ветер с моря''' (1947)
<poem>
<poem>
          Памяти Дмитрия Глухова
Когда командир, чтоб сдержать врага,
             
На смерть позвал смельчаков,
1
Первым из строя на два шага
 
Вышел Сергей Кусков.
Был приказ прорваться к Эльтигену
Последний танк в дыму вороном
днём
От его руки запылал,
сквозь строй немецкого заслона.
И, выполнив долг,
Командир сказал, что повезло нам,
Под вражьим огнём
и поздравил нас.
На землю Кусков упал.
Взбивая пену,
Посмертно «Героем» его нарекли.
клокотало море.
Но когда спустилась мгла,
На причалах
Женщина
от наката волн качались сваи.
                в пепле родной земли
Командир сказал, что так бывает, —
Живым его нашла.
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
От вражьего взгляда укрыла его
Шеи пушек вытянулись к югу,
Густою лесною тьмой.
дрогнули,
Прохладой летом лечила его,
качнулись мачты косо
Теплом лечила зимой.
это реверс выжали матросы,
Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
и земля шарахнулась в испуге.
Она зашептала:
В этот день на рейде не клялись мы,
                          — Молчи! —
уходя, вещей не завещали.
Тяжкие звуки чужих шагов
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!»
Он услыхал в ночи.
И велел отправить наши письма.
На дорогах чужого металла звон,
Он стоял, спокойный и угрюмый,
Голоса чужие в селе.
молчаливый и широкоспинный,
— Не мне их бояться!—воскликнул он,
слушая, как напевает трюмный
Я на родной земле!
песню про влюблённую рябину.
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
Что он думал?
И вдруг на все голоса
Думал ли о бое,
До границы на сотни вёрст кругом
что придёт в горячечном ознобе,
Зазвенели в ответ леса.
впившись в борт десятками пробоин,
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
в пятнах крови на матросской робе,
Задрожали враги.
или, может, видел над собою
Теперь им мерещились по ночам
только небо, небо голубое?
Повсюду его шаги.
Что хотел он?
Предатель болтается на столбе,
На одном моторе
Мост — на сотни кусков,
мирно,
Записка в пустой штабной избе:
не рискуя головою,
«Был Сергей Кусков».
проскочить, не встретив немцев в море,
 
потому что море штормовое?
Его ловили в густом бору
Или, может, он мечтал у порта
Два отборных полка.
вдруг увидеть их,
Его повесили на миру
чтоб тотчас, с ходу,
На площади городка.
стать «гостеприимным» мореходом
Палач, довольный, спешит на ночлег.
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
Но граната летит из кустов.
так чтоб флаги с чёрными крестами
Смеётся поднявшийся человек:
падали,
«Я Сергей Кусков».
линяя под винтами?
Полк за полком
…Он был ранен после первых вспышек.
                          за часом час
Медленно
Сровняли полземли.
по мокрому реглану
Его повесили десять раз
кровь стекала под ноги.
И десять раз сожгли.
Я слышал,
Но когда наши части пришли сюда,
как он приказал:
Навстречу шёл из лесов
«Идти тараном!
Живой, как огонь, как земля и вода,
По разрывам,
Дважды Герой Кусков.
в лоб,
</poem>
врезаясь строем!»
</spoiler>
…Немцев было восемь.
<br clear=all>
Наших — трое.
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Немцы шли на малом.
 
Мы — на полном.
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
Немцы шли за ветром.
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
Мы сквозь волны.
'''Смерть сапёра''' (1943)
С ними был их бог.
<spoiler>
А с нами — сила.
<poem>
Он им не помог.
Мы время по часам заметили
А нас носила
И кверху поползли по склону.
Яростная злоба над волнами.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
С немцами был бог.
У края вражьей обороны.
А море — с нами.
 
…Море с нами, — значит, каждым валом
Вот там она, и там, и тут она
нас волна собою прикрывала
Везде, везде, до самой кручи.
и несла на гребень против ветра.
Как паутиною опутана
Ближе,
Вся проволкою колючей.
ближе,
 
ближе.
Он наших мыслей не подслушивал
С каждым метром
И не заглядывал нам в душу.
чаще всплески вражеской картечи.
Он из конюшни вниз обрушивал
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Свой бешеный огонь по Зуше.
и на пушках запекалась краска…
 
Я не слышал, как по серым каскам
Прожекторы, как ножки циркуля,
звякали визжащие осколки,
Лучом вонзались в коновязи.
но зато я видел, как умолкли
Прямые попаданья фыркали
пушки на беструбой барже рядом,
Фонтанами земли и грязи.
как она, подбитая снарядом,
 
медленно вползала в чёрный выем.
Но чем обстрел дымил багровее,
— Море вам оплатит штормовые! —
Тем равнодушнее к осколкам,
Выстрел!
В спокойствии и хладнокровии
И куски брони летят, как вата.
Работали мы тихомолком.
Выстрел!
И, качнувшись угловато,
переломлен надвое по мостик,
головной отправлен рыбам в гости.
…Немцы отвернули в полумиле.
Немцев подвели плохие нервы.
Мы не гнались…
Мы похоронили
катер № 81-й.
Сняли флаг
и вынесли из рубки
лоцию…
А море штормовало,
Командир сказал:
«Устали руки!» —
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


2
Со мною были люди смелые.
Я знал, что в проволочной чаще
Проходы нужные проделаю
Для битвы завтра предстоящей.


Как запомнить свет звезды падучей,
Вдруг одного сапёра ранило.
как отыщешь, где она упала?
Он отползал от вражьих линий,
На Тамани,
Привстал, и дух от боли заняло,
у высокой кручи,
И он упал в густой полыни.
у подножья пенистого вала,
 
всем ветрам распахнута навстречу,
Он приходил в себя урывками,
с давних пор стоит одна лачуга.
Осматривался на пригорке
Там три дня подряд горели свечи,
И щупал место под нашивками
там три дня подряд у тела друга
На почерневшей гимнастёрке.
собирались хмурые матросы.
 
Стыли волны па причальных сваях.
И думал: глупость, оцарапали,
На манильских несмоленых тросах
И он отвалит от Казани,
провисала койка подвесная.
К жене и детям вверх к Сарапулю,
А на жёсткой флотской парусине
И вновь и вновь терял сознанье.
он лежал,
 
сурово сдвинув брови,
Всё в жизни может быть издержано,
в орденах,
Изведаны все положенья,
в морском мундире синем.
Следы любви самоотверженной
Замирало море в изголовье,
Не подлежат уничтоженью.
а у ног — гвардейцы…
 
Я заметил,
Хоть землю грыз от боли раненый,
как качнулась тень на смуглых лицах.
Но стонами не выдал братьев,
Мы молчали.
Врождённой стойкости крестьянина
Мы пришли проститься
И в обмороке не утратив.
молча, перед самым боем.
 
Ветер!
Его живым успели вынести.
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
Час продышал он через силу.
тросами поскрипывая глухо.
Хотя за речкой почва глинистей,
И качнулась койка в полусвете,
Там вырыли ему могилу.
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
 
как всегда,
Когда, убитые потерею,
в свой дальний путь обычный,
К нему сошлись мы на прощанье,
только что уснувший после боя.
Заговорила артиллерия
И закрыл плечами свечи мичман,
В две тысячи своих гортаней.
чтобы свет его не беспокоил,
 
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
В часах задвигались колёсики.
— Жил, качаясь на волне,
Проснулись рычаги и шкивы.
и, на волне
К проделанной покойным просеке
качаясь,
Шагнула армия прорыва.
ты ушёл в последний рейс.
 
Мне тоже,
Сраженье хлынуло в пробоину
если только смерти, —
И выкатилось на равнину,
то такой же.
Как входит море в край застроенный,
Мы надели мичманки.
С разбега проломив плотину.
И руки
потянулись к козырькам.
Сирена
извещала нас, что поднят «буки» —
флаг о выходе туда,
где пена,
закружившись в гибельном узоре,
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
'''Июньские дни Нахимова'''
<poem>
      1. Возвращение


Когда в одной ладони —
Пехота шла вперёд маршрутами,
все дороги.
Как их располагал умерший.
И встать на холм —
Поздней немногими минутами
как дёрнуть за кольцо.
Противник дрогнул у Завершья.
И ни моря не властны
 
и ни боги.
Он оставлял снарядов штабели,
И лица всех сошлись в одно лицо.
Котлы дымящегося супа,
Когда послушней конь,
Всё, что обозные награбили,
острее зренье
Палатки, ящики и трупы.
и ни себя не жалко,
 
ни коня.
Потом дорогою завещанной
Когда, освобождённый,
Прошло с победами всё войско.
отстраненьем
Края расширившейся трещины
возвысишься
У Криворожья и Пропойска.
над суетностью дня…
 
Как горячит
Мы оттого теперь у Гомеля,
и как пьянит опасность.
Что на поляне в полнолунье
Но, все свои сомненья погребя,
Своей души не экономили
ты знаешь,
B пластунском деле накануне.
что живёшь не для себя.
 
И в этом суть,
Жить и сгорать у всех в обычае,
и правота,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
и ясность.
Когда ей к свету и величию
...................................................
Своею жертвой путь прочертишь.
...................................................
</poem>
Три ниши
</spoiler>
во Владимирском соборе.
'''Смелость''' (1941)
Три места в склепе.
<spoiler>
Трое лечь могли
<poem>
под куполом с крестом,
Безымённые герои
над городом,
Осаждённых городов,
что всех других дороже.
Я вас в сердце сердца скрою,
Был первым —
Ваша доблесть выше слов.
Лазарев.
 
Он — первый адмирал —
В круглосуточном обстреле,
лёг в склепе первым.
Слыша смерти перекат,
— Берегу
Вы векам в глаза смотрели
второе место для себя,
С пригородных баррикад.
сказал Нахимов.
Но смерть всевластна.
Подданных своих
смерть убирает
по своим контрактам.
Она — вершительница
судеб всех.
Одна она ли только?!
И стал вторым Корнилов.
Он, кажется мне тоже,
что-то знал.
Он загодя оставил завещанье,
ранним утром,
часов примерно в семь,
часы отправил сыну золотые.
А в полдень
принял смерть на бастионе.
Не прячась от неё,
не хоронясь,
с холодною улыбкой
обреченья…
— Держу я третье место
для себя, — сказал Нахимов.
Он ослаб от горя
и не стыдился слёз.
Был третьим
адмирал Истомин.
Опять Малахов,
тот же бастион,
люнет камчатский,
тот же вызов жизни.
— Что хорониться,
смерть своё возьмёт,
сказал Нахимов,
лягу…
в ногах товарищей.


      2. Предчувствие
Вы ложились на дороге
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
И у взрытой колеи
Спрашивали о подмоге
И не слышно ль, где свои.


А он с коня в штыки —
А потом, жуя краюху,
и нет
По истерзанным полям
ни неба,
Шли вы, не теряя духа,
ни земли,
К обгорелым флигелям.
ни адмиральских эполет.
Лишь хруст костей
да красный след,
когда кричат:
— Коли! —
А он не думал ни о чём,
пришёл ли нет черёд.
Не взвешивал,
а предпочёл
толкнуть тарутинцев плечом
и с саблею —
вперёд.
А ковыли давно в крови.
А бог — приди
и лик яви
в малиновом дыму.
И нет ни неба,
ни земли,
лишь хруст костей
да крик:
— Коли! —
Пощады — никому.


Накануне сражения
Вы брались рукой умелой
явился к Нахимову
Не для лести и хвалы,
Данненберг.
А с холодным знаньем дела
— Извините, — сказал он,
За ружейные стволы.
я ещё не был с визитом
 
у вас.
И не только жажда мщенья,
— Помилуйте,
Но спокойный глаз стрелка,
ваше высочество,
Как картонные мишени,
лучше б
Пробивал врагу бока.
Сапун-горе
сделали вы визит…
..............................................
..............................................
Итак, другого не дано:
пусть всё летит вверх дном.
Земля виднее
под конём,
трава теплее
под огнём,
нет выхода — так вверх килём.
А город…
Если суждено.
Но… только не при нём.
Скатилась по небу звезда,
двух душ сближала даль.


Уберегли его тогда,
Между тем слепое что-то,
и отодвинулась беда.
Опьяняя и кружа,
Надолго ли?!
Увлекало вас к пролёту
Едва ль…
Из глухого блиндажа.
Близ Малахова кургана
 
солдат, умирая,
Там в неистовстве наитья
остановил верхового:
Пела буря с двух сторон.
— Я не помощи прошу,
Ветер вам свистел в прикрытье:
ваше благородие,
Ты от пуль заворожён.
я спросить у вас хочу, —
верховой склонился
в стременах, —
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


      3. Смерть
И тогда, чужие миру,
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
Не причислены к живым,
Вы являлись к командиру
С предложеньем боевым.


В шесть часов пополудни,
Вам казалось всё пустое!
вернее, чуть раньше шести,
Лучше, выиграв, уйти,
на исходе июня,
Чем бесславно сгнить в застое
во вторник,
Или скиснуть взаперти.
дня двадцать восьмого,
двое: Павел Нахимов
и флаг-офицер Колтовской,
благодушно беседуя
ехали к Керну
верхами.
День клонился к закату,
акация властно цвела.
Сладковато и властно.
Нахимов сказал:
— Дело божье.
Бог даёт,
бог берёт…
Храбрость — суть
постоянство усилий.
Смерть преследовать нужно,
чтоб душу от страха спасти.
То, что мы — молодцы, — хорошо.
И для нас,
и, пожалуй, для многих.


В шесть часов пополудни,
Так рождался победитель:
вернее, чуть раньше шести,
Вас над пропастью голов
на исходе июня,
Подвиг уносил в обитель
во вторник,
Громовержцев и орлов.
дня двадцать восьмого,
</poem>
обойдя батарею,
</spoiler>
он вышел к вершине холма
'''Победитель''' (1944)
и спросил у сигнальщика:
<spoiler>
— Сколько нас?
<poem>
— На суток на четверо…хватит… —
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Рядом шлёпнулась пуля,
Когда, бряцая голой силой зла,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Навстречу нам горланили и пёрли
Он стоял,
И осень шагом испытаний шла?
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют, —
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


В шесть часов пополудни
Но правота была такой оградой,
тайна смерти близка…
Которой уступал любой доспех.
И разгадкою жизни
Всё воплотила участь Ленинграда.
хлещет кровь из виска.
Стеной стоял он на глазах у всех.
............................................
 
............................................
И вот пришло заветное мгновенье:
Когда часы надежды истекли
Он разорвал осадное кольцо.
его по Аполлоновой горе
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
до бухты
B восторге смотрит на его лицо.
донесли товарищи
и положили в шлюпку.
Буксировали баркасами
и встретили на Графской,
как живого,
взяв вёсла на валек.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий — кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


В почётном карауле стояли —
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
семнадцать в ряд.
Как входит в цепь легенд его звено!
«Полный ход»
Всё, что возможно на земле и небе,
сыграли барабанщики.
Им вынесено и совершено.
Колокола —
один, потом другой —
звонили с Корабельной.
Четырнадцать священников
служили панихиду.
Приспустили флаги
на кораблях.
Весь Севастополь
проводил Нахимова
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
*
'''Ветер с моря''' (1947)  
'''Война''' (1821)<poem>
<spoiler>
Война! Подъяты наконец,
<poem>
Шумят знамёна бранной чести!
          Памяти Дмитрия Глухова
Увижу кровь, увижу праздник мести;
             
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
1
И сколько сильных впечатлений
 
Для жаждущей души моей!
Был приказ прорваться к Эльтигену
Стремленье бурных ополчений,
днём
Тревоги стана, звук мечей,
сквозь строй немецкого заслона.
И в роковом огне сражений
Командир сказал, что повезло нам,
Паденье ратных и вождей!
и поздравил нас.
Предметы гордых песнопений
Взбивая пену,
Разбудят мой уснувший гений! —
клокотало море.
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
На причалах
Огни врагов, их чуждое взыванье,
от наката волн качались сваи.
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
Командир сказал, что так бывает,
И смерти грозной ожиданье.
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
Шеи пушек вытянулись к югу,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
дрогнули,
Венок ли мне двойной достанется на часть,
качнулись мачты косо —
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
это реверс выжали матросы,
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
и земля шарахнулась в испуге.
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
В этот день на рейде не клялись мы,
Воспоминание и брата и друзей,
уходя, вещей не завещали.
И мыслей творческих напрасное волненье,
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
И велел отправить наши письма.
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Он стоял, спокойный и угрюмый,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
молчаливый и широкоспинный,
Я таю, жертва злой отравы:
слушая, как напевает трюмный
Покой бежит меня, нет власти над собой,
песню про влюблённую рябину.
И тягостная лень душою овладела…
Что он думал?
Что ж медлит ужас боевой?
Думал ли о бое,
Что ж битва первая ещё не закипела?
что придёт в горячечном ознобе,
</poem>
впившись в борт десятками пробоин,
*
в пятнах крови на матросской робе,
'''Мне бой знаком — люблю я звук мечей…''' (1820)<poem>
или, может, видел над собою
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
только небо, небо голубое?
От первых лет поклонник бранной славы,
Что хотел он?
Люблю войны кровавые забавы,
На одном моторе
И смерти мысль мила душе моей.
мирно,
Во цвете лет свободы верный воин,
не рискуя головою,
Перед собой кто смерти не видал,
проскочить, не встретив немцев в море,
Тот полного веселья не вкушал
потому что море — штормовое?
И милых жён лобзаний не достоин.</poem>
Или, может, он мечтал у порта
*
вдруг увидеть их,
'''Анчар''' (1828)
чтоб тотчас, с ходу,
{{#ev:youtubeimg|l2qJZCxXOEk|200|right|Видео (кликабельно) «Анчар»}}
стать «гостеприимным» мореходом
<poem>
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
В пустыне чахлой и скупой,
так чтоб флаги с чёрными крестами
На почве, зноем раскалённой,
падали,
Анчар, как грозный часовой,
линяя под винтами?
Стоит — один во всей вселенной.
…Он был ранен после первых вспышек.
 
Медленно
Природа жаждущих степей
по мокрому реглану
Его в день гнева породила
кровь стекала под ноги.
И зелень мёртвую ветвей
Я слышал,
И корни ядом напоила.
как он приказал:
 
«Идти тараном!
Яд каплет сквозь его кору,
По разрывам,
К полудню растопясь от зною,
в лоб,
И застывает ввечеру
врезаясь строем!»
Густой прозрачною смолою.
…Немцев было восемь.
 
Наших — трое.
К нёму и птица не летит
Немцы шли на малом.
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
Мы — на полном.
На древо смерти набежит
Немцы шли за ветром.
И мчится прочь, уже тлетворный.
Мы — сквозь волны.
 
С ними был их бог.
И если туча оросит,
А с нами — сила.
Блуждая, лист его дремучий,
Он им не помог.
С его ветвей, уж ядовит,
А нас носила
Стекает дождь в песок горючий.
Яростная злоба над волнами.
 
С немцами был бог.
Но человека человек
А море — с нами.
Послал к анчару властным взглядом:
…Море с нами, — значит, каждым валом
И тот послушно в путь потёк
нас волна собою прикрывала
И к утру возвратился с ядом.
и несла на гребень против ветра.
 
Ближе,
Принёс он смертную смолу
ближе,
Да ветвь с увядшими листами,
ближе.
И пот по бледному челу
С каждым метром
Струился хладными ручьями;
чаще всплески вражеской картечи.
 
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Принёс — и ослабел и лёг
и на пушках запекалась краска…
Под сводом шалаша на лыки,
Я не слышал, как по серым каскам
И умер бедный раб у ног
звякали визжащие осколки,
Непобедимого владыки.
но зато я видел, как умолкли
 
пушки на беструбой барже рядом,
А князь тем ядом напитал
как она, подбитая снарядом,
Свои послушливые стрелы
медленно вползала в чёрный выем.
И с ними гибель разослал
— Море вам оплатит штормовые! —
К соседям в чуждые пределы.
Выстрел!
</poem>
И куски брони летят, как вата.
<br clear=all>
Выстрел!
 
И, качнувшись угловато,
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
переломлен надвое по мостик,
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
головной отправлен рыбам в гости.
*
…Немцы отвернули в полумиле.
'''На Земле безжалостно маленькой…''' (1969)
Немцев подвели плохие нервы.
{{#ev:youtubeimg|DDNLYM6ROIg|200|right|Видео (кликабельно) «На земле безжалостно маленькой…»}}
Мы не гнались…
<poem>
Мы похоронили
На Земле
катер № 81-й.
    безжалостно маленькой
Сняли флаг
жил да был человек маленький.
и вынесли из рубки
У него была служба маленькая.
лоцию…
И маленький очень портфель.
А море штормовало,
Получал он зарплату маленькую…
Командир сказал:
И однажды
«Устали руки!»
прекрасным утром —
и, едва добравшись до штурвала,
постучалась к нему в окошко
на компас взглянул он:
небольшая,
«Порт на румбе!» —
казалось,
и упал
война…
на мостике
Автомат ему выдали маленький.
у тумбы.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


…А когда он упал —
2
              некрасиво, неправильно,
 
в атакующем крике вывернув рот,
Как запомнить свет звезды падучей,
то на всей земле
как отыщешь, где она упала?
            не хватило мрамора,
На Тамани,
чтобы вырубить парня
у высокой кручи,
в полный рост!
у подножья пенистого вала,
</poem>
всем ветрам распахнута навстречу,
*
с давних пор стоит одна лачуга.
'''Баллада о красках''' (1972)
Там три дня подряд горели свечи,
{{#ev:youtubeimg|343AKjFYZG8|200|right|Видео (кликабельно) «Баллада о красках», поют Диана Анкудинова и Мая Егорова}}
там три дня подряд у тела друга
<poem>
собирались хмурые матросы.
Был он рыжим,
Стыли волны па причальных сваях.
как из рыжиков рагу.
На манильских несмоленых тросах
Рыжим,
провисала койка подвесная.
словно апельсины на снегу.
А на жёсткой флотской парусине
Мать шутила,
он лежал,
мать весёлою была:
сурово сдвинув брови,
«Я от солнышка сыночка родила…»
в орденах,
А другой был чёрным-чёрным у неё.
в морском мундире синем.
Чёрным,
Замирало море в изголовье,
будто обгоревшее смолье.
а у ног — гвардейцы…
Хохотала над расспросами она,
Я заметил,
говорила:
как качнулась тень на смуглых лицах.
«Слишком ночь была черна!.
Мы молчали.
В сорок первом,
Мы пришли проститься
в сорок памятном году
молча, перед самым боем.
прокричали репродукторы беду.
Ветер!
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
поклонились маме в пояс.
тросами поскрипывая глухо.
И ушли.
И качнулась койка в полусвете,
Довелось в бою почуять молодым
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
рыжий бешеный огонь
как всегда,
и чёрный дым,
в свой дальний путь обычный,
злую зелень застоявшихся полей,
только что уснувший после боя.
серый цвет прифронтовых госпиталей.
И закрыл плечами свечи мичман,
Оба сына, оба-двое, два крыла,
чтобы свет его не беспокоил,
воевали до победы.
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
Мать ждала.
— Жил, качаясь на волне,
Не гневила,
и, на волне
не кляла она судьбу.
качаясь,
Похоронка
ты ушёл в последний рейс.
обошла её избу.
Мне тоже,
Повезло ей.
если только смерти,
Привалило счастье вдруг.
то такой же.
Повезло одной на три села вокруг.
Мы надели мичманки.
Повезло ей.
И руки
Повезло ей!
потянулись к козырькам.
Повезло!
Сирена
Оба сына
извещала нас, что поднят «буки» —
воротилися в село.
флаг о выходе туда,
Оба сына.
где пена,
Оба-двое.
закружившись в гибельном узоре,
Плоть и стать.
тонет в белой глубине буруна.
Золотистых орденов не сосчитать.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Их маяк сигналил:
Ноги целы, руки целы — что ещё?
«Ветер с моря!»
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
 
'''Июньские дни Нахимова'''
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
<spoiler>
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
*
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
{{#ev:youtubeimg|ZIt2MgXHH2w|200|right|Видео (кликабельно) «Я это видел», читает Ильнара Надырова}}
<poem>
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
      1. Возвращение
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.


Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Когда в одной ладони —
Меж нами
все дороги.
    вот этак
И встать на холм
                ров.
как дёрнуть за кольцо.
Из этого рва поднимается горе.
И ни моря не властны
Горе без берегов.
и ни боги.
 
И лица всех сошлись в одно лицо.
Нет! Об этом нельзя словами…
Когда послушней конь,
Тут надо рычать! Рыдать!
острее зренье
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
и ни себя не жалко,
Заржавленной, как руда.
ни коня.
 
Когда, освобождённый,
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
отстраненьем
Может быть, партизаны? Нет.
возвысишься
Вот лежит лопоухий Колька —
над суетностью дня…
Ему одиннадцать лет.
Как горячит
 
и как пьянит опасность.
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Но, все свои сомненья погребя,
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
ты знаешь,
Ближние станции, ближние села —
что живёшь не для себя.
Все заложников выслали в ров.
И в этом суть,
 
и правота,
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
и ясность.
У каждого жест. Удивительно свой!
...................................................
Зима в мертвеце заморозила чувство,
...................................................
С которым смерть принимал живой,
Три ниши
 
во Владимирском соборе.
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Три места в склепе.
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Трое лечь могли
В каком бы их ни свалило виде
под куполом с крестом,
Глазами, оскалом, шеей, плечами
над городом,
Они пререкаются с палачами,
что всех других дороже.
Они восклицают: «Не победишь!»
Был первым —
 
Лазарев.
Парень. Он совсем налегке.
Он — первый адмирал —
Грудь распахнута из протеста.
лёг в склепе первым.
Одна нога в худом сапоге,
— Берегу
Другая сияет лаком протеза.
второе место для себя,
Лёгкий снежок валит и валит…
сказал Нахимов.
Грудь распахнул молодой инвалид.
Но смерть всевластна.
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Подданных своих
Поперхнулся. Упал. Застыл.
смерть убирает
Но часовым над лежбищем смерти
по своим контрактам.
Торчит воткнутый в землю костыль.
Она вершительница
И ярость мёртвого не застыла:
судеб всех.
Она фронтовых окликает из тыла,
Одна она ли только?!
Она водрузила костыль, как древко,
И стал вторым Корнилов.
И веха её видна далеко.
Он, кажется мне тоже,
что-то знал.
Он загодя оставил завещанье,
ранним утром,
часов примерно в семь,
часы отправил сыну золотые.
А в полдень
принял смерть на бастионе.
Не прячась от неё,
не хоронясь,
с холодною улыбкой
обреченья…
— Держу я третье место
для себя, — сказал Нахимов.
Он ослаб от горя
и не стыдился слёз.
Был третьим
адмирал Истомин.
Опять Малахов,
тот же бастион,
люнет камчатский,
тот же вызов жизни.
— Что хорониться,
смерть своё возьмёт,
сказал Нахимов,
лягу…
в ногах товарищей.


Бабка. Эта погибла стоя,
      2. Предчувствие
Встала из трупов и так умерла.
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
Лицо её, славное и простое,
Чёрная судорога свела.
Ветер колышет её отрепье…
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упреке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».


Рядом истерзанная еврейка.
А он с коня в штыки —
При ней ребенок. Совсем как во сне.
и нет
С какой заботой детская шейка
ни неба,
Повязана маминым серым кашне…
ни земли,
Матери сердцу не изменили:
ни адмиральских эполет.
Идя на расстрел, под пулю идя,
Лишь хруст костей
За час, за полчаса до могилы
да красный след,
Мать от простуды спасала дитя.
когда кричат:
Но даже и смерть для них не разлука:
— Коли! —
Невластны теперь над ними враги —
А он не думал ни о чём,
И рыжая струйка
пришёл ли нет черёд.
            из детского уха
Не взвешивал,
Стекает
а предпочёл
      в горсть
толкнуть тарутинцев плечом
              материнской
и с саблею —
                        руки.
вперёд.
А ковыли давно в крови.
А бог — приди
и лик яви
в малиновом дыму.
И нет ни неба,
ни земли,
лишь хруст костей
да крик:
— Коли! —
Пощады — никому.


Как страшно об этом писать. Как жутко.
Накануне сражения
Но надо. Надо! Пиши!
явился к Нахимову
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Данненберг.
Ты вымерил низость фашистской души,
— Извините, — сказал он, —
Ты осознал во всей её фальши
я ещё не был с визитом
«Сентиментальность» пруссацких грез,
у вас.
Так пусть же
— Помилуйте,
          сквозь их
ваше высочество,
                  голубые
лучше б
                        вальсы
Сапун-горе
Торчит материнская эта горсть.
сделали вы визит…
..............................................
..............................................
Итак, другого не дано:
пусть всё летит вверх дном.
Земля виднее
под конём,
трава теплее
под огнём,
нет выхода — так вверх килём.
А город…
Если суждено.
Но… только не при нём.
Скатилась по небу звезда,
двух душ сближала даль.


Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Уберегли его тогда,
Ты за руку их поймал — уличи!
и отодвинулась беда.
Ты видишь, как пулею бронебойной
Надолго ли?!
Дробили нас палачи,
Едва ль…
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Близ Малахова кургана
Пусть зарыдает природа сама,
солдат, умирая,
Если
остановил верхового:
    всё это
— Я не помощи прошу,
          сам ты
ваше благородие,
                видел
я спросить у вас хочу,
И не сошёл с ума.
верховой склонился
в стременах,
— адмирал Нахимов
не убит?
— Нет.
— Слава богу! —
И солдат, перекрестившись,
умер…


Но молча стою я над страшной могилой.
      3. Смерть
Что слова? Истлели слова.
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.


Казалось бы, что в этой теме такого?
В шесть часов пополудни,
Правда? А между тем
вернее, чуть раньше шести,
Попробуй найти настоящее слово
на исходе июня,
Даже для этих тем.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
двое: Павел Нахимов
Но строчки… глуше варёных вязиг.
и флаг-офицер Колтовской,
Нет, товарищи: этой муки
благодушно беседуя
Не выразит язык.
ехали к Керну
 
верхами.
Он слишком привычен, поэтому бледен.
День клонился к закату,
Слишком изящен, поэтому скуп,
акация властно цвела.
К неумолимой грамматике сведён
Сладковато и властно.
Каждый крик, слетающий с губ.
Нахимов сказал:
— Дело божье.
Бог даёт,
бог берёт…
Храбрость — суть
постоянство усилий.
Смерть преследовать нужно,
чтоб душу от страха спасти.
То, что мы — молодцы, — хорошо.
И для нас,
и, пожалуй, для многих.


Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
В шесть часов пополудни,
Из всех племён от древка до древка
вернее, чуть раньше шести,
И взять от каждого всё человечье,
на исходе июня,
Всё, прорвавшееся сквозь века,
во вторник,
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
дня двадцать восьмого,
Эхо нашествий, погромов, резни…
обойдя батарею,
Не это ль
он вышел к вершине холма
      наречье
и спросил у сигнальщика:
            муки бездонной
— Сколько нас?
    Словам искомым сродни?
— На суток на четверо… хватит… —
Рядом шлёпнулась пуля,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Он стоял,
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют,
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


Но есть у нас и такая речь,
В шесть часов пополудни
Которая всяких слов горячее:
тайна смерти близка…
Врагов осыпает проклятьем картечь.
И разгадкою жизни
Глаголом пророков гремят батареи.
хлещет кровь из виска.
Вы слышите трубы на рубежах?
............................................
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
............................................
Бегут! Но некуда им убежать
Когда часы надежды истекли
От вашей кровавой могилы.
его по Аполлоновой горе
до бухты
донесли товарищи
и положили в шлюпку.
Буксировали баркасами
и встретили на Графской,
как живого,
взяв вёсла на валёк.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий — кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
В почётном карауле стояли —
Травою взойдите у этих высот.
семнадцать в ряд.
Кто вас увидел, отныне навеки
«Полный ход»
Все ваши раны в душе унесёт.
сыграли барабанщики.
 
Колокола —
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
один, потом другой —
Семь тысяч трупов.
звонили с Корабельной.
              Семиты… Славяне…
Четырнадцать священников
Да! Об этом нельзя словами.
служили панихиду.
Огнём! Только огнём!
Приспустили флаги
на кораблях.
Весь Севастополь
проводил Нахимова
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
*
'''Война''' (1821)
'''Если дорог тебе твой дом…''' (1942)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|3SOqSnXfc5Q|200|right|Видео (кликабельно) «Если дорог тебе твой дом…», читает Константин Симонов}}
<poem>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Война! Подъяты наконец,
Где ты русским выкормлен был,
Шумят знамёна бранной чести!
Под бревенчатым потолком,
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
Если дороги в доме том
И сколько сильных впечатлений
Тебе стены, печь и углы,
Для жаждущей души моей!
Дедом, прадедом и отцом
Стремленье бурных ополчений,
В нём исхоженные полы;
Тревоги стана, звук мечей,
 
И в роковом огне сражений
Если мил тебе бедный сад
Паденье ратных и вождей!
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
Предметы гордых песнопений
И под липой сто лет назад
Разбудят мой уснувший гений! —
В землю вкопанный дедом стол;
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
Если ты не хочешь, чтоб пол
Огни врагов, их чуждое взыванье,
В твоём доме фашист топтал,
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
Чтоб он сел за дедовский стол
И смерти грозной ожиданье.
И деревья в саду сломал…
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
 
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
Если мать тебе дорога —
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Тебя выкормившая грудь,
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
Где давно уже нет молока,
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
Только можно щекой прильнуть;
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Если вынести нету сил,
Воспоминание и брата и друзей,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
И мыслей творческих напрасное волненье,
По щекам морщинистым бил,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Косы на руку намотав;
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Чтобы те же руки её,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Что несли тебя в колыбель,
Я таю, жертва злой отравы:
Мыли гаду его белье
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И стелили ему постель…
И тягостная лень душою овладела…
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая ещё не закипела?
</poem>
</spoiler>
'''«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…»''' (1820)
<spoiler>
<poem>
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жён лобзаний не достоин.
</poem>
</spoiler>
'''Анчар''' (1828)
<spoiler>
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Если ты отца не забыл,
Природа жаждущих степей
Что качал тебя на руках,
Его в день гнева породила
Что хорошим солдатом был
И зелень мёртвую ветвей
И пропал в карпатских снегах,
И корни ядом напоила.
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…


Если ты не хочешь отдать
Яд каплет сквозь его кору,
Ту, с которой вдвоём ходил,
К полудню растопясь от зною,
Ту, что долго поцеловать
И застывает ввечеру
Ты не смел,— так её любил,—
Густой прозрачною смолою.
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…


Если ты фашисту с ружьём
К нёму и птица не летит
Не желаешь навек отдать
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
Дом, где жил ты, жену и мать,
На древо смерти набежит
Всё, что родиной мы зовем,—
И мчится прочь, уже тлетворный.
Знай: никто её не спасет,
 
Если ты её не спасешь;
И если туча оросит,
Знай: никто его не убьет,
Блуждая, лист его дремучий,
Если ты его не убьешь.
С его ветвей, уж ядовит,
И пока его не убил,
Стекает дождь в песок горючий.
Ты молчи о своей любви,
 
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Но человека человек
Своей родиной не зови.
Послал к анчару властным взглядом:
Пусть фашиста убил твой брат,
И тот послушно в путь потёк
Пусть фашиста убил сосед,—
И к утру возвратился с ядом.
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.


Так убей фашиста, чтоб он,
Принёс он смертную смолу
А не ты на земле лежал,
Да ветвь с увядшими листами,
Не в твоём дому чтобы стон,
И пот по бледному челу
А в его по мертвым стоял.
Струился хладными ручьями;
Так хотел он, его вина,—
 
Пусть горит его дом, а не твой,
Принёс — и ослабел и лёг
И пускай не твоя жена,
Под сводом шалаша на лыки,
А его пусть будет вдовой.
И умер бедный раб у ног
Пусть исплачется не твоя,
Непобедимого владыки.
А его родившая мать,
 
Не твоя, а его семья
А князь тем ядом напитал
Понапрасну пусть будет ждать.
Свои послушливые стрелы
Так убей же хоть одного!
И с ними гибель разослал
Так убей же его скорей!
К соседям в чуждые пределы.
Сколько раз увидишь его,
</poem>
Столько раз его и убей!</poem>
</spoiler>
*
<br clear=all>
'''Жди меня''' (1941)
[[#вернуться к содержанию||^|]]
{{#ev:youtubeimg|tphScJBD8Ns|200|right|Видео (кликабельно) «Жди меня», читает Сергей Безруков}}
 
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
'''Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием»)''' (1960)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Помните!
Только очень жди,  
Через века,
Жди, когда наводят грусть
      через года,
Жёлтые дожди,
помните!
Жди, когда снега метут,  
О тех,
Жди, когда жара,
кто уже не придёт
Жди, когда других не ждут,
              никогда,
Позабыв вчера.
помните!
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.


Жди меня, и я вернусь,
Не плачьте!
Не желай добра
В горле
Всем, кто знает наизусть,  
    сдержите стоны,
Что забыть пора.  
горькие стоны.
Пусть поверят сын и мать
Памяти
В то, что нет меня,  
    павших
Пусть друзья устанут ждать,  
          будьте
Сядут у огня,  
              достойны!
Выпьют горькое вино
Вечно
На помин души…
достойны!
Жди. И с ними заодно
 
Выпить не спеши.
Хлебом и песней,
Мечтой и стихами,
жизнью
    просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте
достойны!


Жди меня, и я вернусь,
Люди!
Всем смертям назло.
Покуда сердца
Кто не ждал меня, тот пусть
          стучатся, —
Скажет: Повезло.
помните!
Не понять не ждавшим им,
Какою
Как среди огня
ценой
Ожиданием своим
завоевано счастье,
Ты спасла меня.
пожалуйста,
Как я выжил, будем знать
    помните!
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.</poem>
*
'''Танк''' (1939)<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.


Но под рукою не было врача,
Песню свою
И он привстал, от хромоты страдая,
        отправляя в полёт,
Разбитое железо волоча,
помните!
На раненую ногу припадая.
О тех,
кто уже никогда
          не споёт,
помните!


Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Детям своим
Кругами полз по собственному следу
          расскажите о них,
И рухнул, обессилевший от ран,
чтоб
Купив пехоте трудную победу.
запомнили!
Детям
    детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
      бессмертной
              Земли
помните!
К мерцающим звёздам
          ведя корабли,
о погибших
помните!


Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Встречайте
Пришли ещё дымящиеся танки
          трепетную весну,
И сообща решили в глубь земли
люди Земли.
Зарыть его железные останки.
Убейте
    войну,
прокляните
войну,
люди Земли!
 
Мечту пронесите
          через года
и жизнью
наполните!..
Но о тех,
кто уже не придёт
              никогда, —
заклинаю, —
помните!
</poem>
</spoiler>
'''«На Земле безжалостно маленькой…»''' (1969)
<spoiler>
<poem>
На Земле
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую…
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война…
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.
 
…А когда он упал —
              некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
            не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!
</poem>
</spoiler>
'''Баллада о красках''' (1972)
<spoiler>
<poem>
Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим,
словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать весёлою была:
«Я от солнышка сыночка родила…»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным,
будто обгоревшее смольё.
Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была черна!..»
В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
поклонились маме в пояс.
И ушли.
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и чёрный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
воевали до победы.
Мать ждала.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
<spoiler>
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.
 
Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Меж нами
    вот этак —
                ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.
 
Нет! Об этом нельзя словами…
Тут надо рычать! Рыдать!
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
Заржавленной, как руда.
 
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Может быть, партизаны? Нет.
Вот лежит лопоухий Колька —
Ему одиннадцать лет.
 
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Ближние станции, ближние сёла —
Все заложников выслали в ров.
 
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
У каждого жест. Удивительно свой!
Зима в мертвеце заморозила чувство,
С которым смерть принимал живой,
 
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
В каком бы их ни свалило виде —
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: «Не победишь!»
 
Парень. Он совсем налегке.
Грудь распахнута из протеста.
Одна нога в худом сапоге,
Другая сияет лаком протеза.
Лёгкий снежок валит и валит…
Грудь распахнул молодой инвалид.
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мёртвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.
 
Бабка. Эта погибла стоя,
Встала из трупов и так умерла.
Лицо её, славное и простое,
Чёрная судорога свела.
Ветер колышет её отрепье…
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упрёке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
«Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет».
 
Рядом истерзанная еврейка.
При ней ребёнок. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне…
Матери сердцу не изменили:
Идя на расстрел, под пулю идя,
За час, за полчаса до могилы
Мать от простуды спасала дитя.
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги —
И рыжая струйка
            из детского уха
Стекает
      в горсть
              материнской
                        руки.
 
Как страшно об этом писать. Как жутко.
Но надо. Надо! Пиши!
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Ты вымерил низость фашистской души,
Ты осознал во всей её фальши
«Сентиментальность» пруссацких грез,
Так пусть же
          сквозь их
                  голубые
                        вальсы
Торчит материнская эта горсть.
 
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Ты за руку их поймал — уличи!
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
    всё это
          сам ты
                видел
И не сошёл с ума.
 
Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.
 
Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.
 
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.
 
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведён
Каждый крик, слетающий с губ.
 
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
Из всех племён от древка до древка
И взять от каждого всё человечье,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни…
Не это ль
      наречье
            муки бездонной
    Словам искомым сродни?
 
Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.
 
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесёт.
 
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Семь тысяч трупов.
              Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами.
Огнём! Только огнём!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
'''«Если дорог тебе твой дом…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;
 
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
 
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его бельё
И стелили ему постель…
 
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
 
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так её любил,—
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнажённую, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…
 
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовем,—
Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоём дому чтобы стон,
А в его по мёртвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
</spoiler>
'''Жди меня''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.
 
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
 
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
</poem>
</spoiler>
'''Танк''' (1939)
<spoiler>
<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.
 
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
 
Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.
 
Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.
</poem>
</spoiler>
'''«Майор привёз мальчишку на лафете…»''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
 
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надёжней места
Отныне в мире для ребёнка нет.
 
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
 
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Что я там был и мне пора домой…
 
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
 
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
 
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Он словно не закапывать просил,
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
Он упирался, он что было сил
'''В землянке''' (1941)
Ещё грозил своей разбитой башней.
<spoiler>
<poem>
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.


Чтоб видно было далеко окрест,
О тебе мне шептали кусты
Мы холм над ним насыпали могильный,
В белоснежных полях под Москвой.
Прибив звезду фанерную на шест —
Я хочу, чтоб услышала ты,
Над полем боя памятник посильный.
Как тоскует мой голос живой.


Когда бы монумент велели мне
Ты сейчас далеко-далеко.
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Между нами снега и снега.
Я б на гранитной тёсаной стене
До тебя мне дойти не легко,
Поставил танк с глазницами пустыми;
А до смерти — четыре шага.


Я выкопал его бы, как он есть,
Пой, гармоника, вьюге назло,
В пробоинах, в листах железа рваных,
Заплутавшее счастье зови.
Невянущая воинская честь
Мне в холодной землянке тепло
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
От твой негасимой любви.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


На постамент взобравшись высоко,
== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
Да, нам далась победа нелегко.
'''«Я знаю, никакой моей вины…»'''
Да, враг был храбр.
<spoiler>
Тем больше наша слава.</poem>
<poem>
*
Я знаю, никакой моей вины
'''Майор привёз мальчишку на лафете…''' (1941)
В том, что другие не пришли с войны,
{{#ev:youtubeimg|9bhMqFOy1-A|200|right|Видео (кликабельно) «Майор привёз мальчишку на лафете…», читает Андрей Смоляков}}
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
</spoiler>
'''«В тот день, когда окончилась война…»''' (1948)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
В тот день, когда окончилась война
Погибла мать. Сын не простился с ней.
И все стволы палили в счёт салюта,
За десять лет на том и этом свете
В тот час на торжестве была одна
Ему зачтутся эти десять дней.
Особая для наших душ минута.


Его везли из крепости, из Бреста.
В конце пути, в далёкой стороне,
Был исцарапан пулями лафет.
Под гром пальбы прощались мы впервые
Отцу казалось, что надёжней места
Со всеми, что погибли на войне,
Отныне в мире для ребенка нет.
Как с мёртвыми прощаются живые.


Отец был ранен, и разбита пушка.
До той поры в душевной глубине
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Мы не прощались так бесповоротно.
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Мы были с ними как бы наравне,
Седой мальчишка на лафете спал.
И разделял нас только лист учётный.


Мы шли ему навстречу из России.
Мы с ними шли дорогою войны
Проснувшись, он махал войскам рукой…
В едином братстве воинском до срока,
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Суровой славой их озарены,
Что я там был и мне пора домой…
От их судьбы всегда неподалёку.


Ты это горе знаешь понаслышке,
И только здесь, в особый этот миг,
А нам оно оборвало сердца.
Исполненный величья и печали,
Кто раз увидел этого мальчишку,
Мы отделялись навсегда от них:
Домой прийти не сможет до конца.
Нас эти залпы с ними разлучали.


Я должен видеть теми же глазами,
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Которыми я плакал там, в пыли,
Что нам уже не числиться в потерях.
Как тот мальчишка возвратится с нами
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
И поцелует горсть своей земли.
Заполненный товарищами берег.


За всё, чем мы с тобою дорожили,
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Призвал нас к бою воинский закон.
Как нас уносят этих залпов волны,
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
А там, где отнят у мальчишки он.
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
Вот так, судьбой своею смущены,
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
Прощались мы на празднике с друзьями.
*
И с теми, что в последний день войны
'''В землянке''' (1941)<poem>
Ещё в строю стояли вместе с нами;
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.


О тебе мне шептали кусты
И с теми, что её великий путь
В белоснежных полях под Москвой.
Пройти смогли едва наполовину;
Я хочу, чтоб услышала ты,
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Как тоскует мой голос живой.
Ещё у Волги обтекали глиной;


Ты сейчас далеко-далеко.
И с теми, что под самою Москвой
Между нами снега и снега.
В снегах глубоких заняли постели,
До тебя мне дойти не легко,
В её предместьях на передовой
А до смерти — четыре шага.
Зимою сорок первого;
                                      и с теми,


Пой, гармоника, вьюге назло,
Что, умирая, даже не могли
Заплутавшее счастье зови.
Рассчитывать на святость их покоя
Мне в холодной землянке тепло
Последнего, под холмиком земли,
От твой негасимой любви.
Насыпанном нечуждою рукою.
</poem>
<br clear=all>


== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
Со всеми — пусть не равен их удел, —
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
Кто перед смертью вышел в генералы,
*
А кто в сержанты выйти не успел
'''Я знаю, никакой моей вины…'''
Такой был срок ему отпущен малый.
{{#ev:youtubeimg|yw4Qk7yfljM|200|right|Видео (кликабельно) «Я знаю, никакой моей вины», читает Сергей Безруков}}
<poem>
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
*
'''В тот день, когда окончилась война…''' (1948)<poem>
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.


В конце пути, в далёкой стороне,
Со всеми, отошедшими от нас,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Причастными одной великой сени
Со всеми, что погибли на войне,
Знамён, склонённых, как велит приказ, —
Как с мёртвыми прощаются живые.
Со всеми, до единого со всеми.


До той поры в душевной глубине
Простились мы.
Мы не прощались так бесповоротно.
                          И смолкнул гул пальбы,
Мы были с ними как бы наравне,
И время шло. И с той поры над ними
И разделял нас только лист учётный.
Берёзы, вербы, клёны и дубы
В который раз листву свою сменили.


Мы с ними шли дорогою войны
Но вновь и вновь появится листва,
В едином братстве воинском до срока,
И наши дети вырастут и внуки,
Суровой славой их озарены,
А гром пальбы в любые торжества
От их судьбы всегда неподалёку.
Напомнит нам о той большой разлуке.


И только здесь, в особый этот миг,
И не за тем, что уговор храним,
Исполненный величья и печали,
Что память полагается такая,
Мы отделялись навсегда от них:
И не за тем, нет, не за тем одним,
Нас эти залпы с ними разлучали.
Что ветры войн шумят не утихая.


Внушала нам стволов ревущих сталь,
И нам уроки мужества даны
Что нам уже не числиться в потерях.
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Нет, даже если б жертвы той войны
Заполненный товарищами берег.
Последними на этом свете были,


И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Как нас уносят этих залпов волны,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Глазами их не видеть их земли
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
И слухом их не слышать мир отчасти?


Вот так, судьбой своею смущены,
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
Прощались мы на празднике с друзьями.
В конце концов у смертного порога,
И с теми, что в последний день войны
В себе самих не угадать себе
Ещё в строю стояли вместе с нами;
Их одобренья или их упрёка!


И с теми, что её великий путь
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Пройти смогли едва наполовину;
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Ещё у Волги обтекали глиной;
Что даже смерти стало неподсудно.


И с теми, что под самою Москвой
К вам, павшие в той битве мировой
В снегах глубоких заняли постели,
За наше счастье на земле суровой,
В её предместьях на передовой
К вам, наравне с живыми, голос свой
Зимою сорок первого;
Я обращаю в каждой песне новой.
                                      и с теми,


Что, умирая, даже не могли
Вам не услышать их и не прочесть.
Рассчитывать на святость их покоя
Строка в строку они лежат немыми.
Последнего, под холмиком земли,
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Насыпанном нечуждою рукою.
Вы слышали меня и знали имя.


Со всеми — пусть не равен их удел,
В безгласный край, в глухой покой земли,
Кто перед смертью вышел в генералы,
Откуда нет пришедших из разведки,
А кто в сержанты выйти не успел —
Вы часть меня с собою унесли
Такой был срок ему отпущен малый.
С листка армейской маленькой газетки.


Со всеми, отошедшими от нас,
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Причастными одной великой сени
Как у живых, — я так же вам обязан.
Знамён, склонённых, как велит приказ,
И если я, по слабости, солгу,
Со всеми, до единого со всеми.
Вступлю в тот след, который мне заказан,


Простились мы.
Скажу слова, что нету веры в них,
                          И смолкнул гул пальбы,
То, не успев их выдать повсеместно,
И время шло. И с той поры над ними
Ещё не зная отклика живых,
Берёзы, вербы, клёны и дубы
Я ваш укор услышу бессловесный.
В который раз листву свою сменили.


Но вновь и вновь появится листва,
Суда живых — не меньше павших суд.
И наши дети вырастут и внуки,
И пусть в душе до дней моих скончанья
А гром пальбы в любые торжества
Живёт, гремит торжественный салют
Напомнит нам о той большой разлуке.
Победы и великого прощанья.
 
</poem>
И не за тем, что уговор храним,
</spoiler>
Что память полагается такая,
'''Дом бойца''' (1942)
И не за тем, нет, не за тем одним,
<spoiler>
Что ветры войн шумят не утихая.
<poem>
 
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, —
 
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
 
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
 
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
 
К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.
 
Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.
 
В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.
 
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Как у живых, — я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,
 
Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Ещё не зная отклика живых, —
Я ваш укор услышу бессловесный.
 
Суда живых — не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живёт, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
</poem>
*
'''Дом бойца''' (1942)<poem>
Столько было за спиною
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Городов, местечек, сёл,
Строка 2814: Строка 3272:
Не заметил, как вошёл.
Не заметил, как вошёл.


Не один вошел — со взводом,
Не один вошёл — со взводом,
Не по улице прямой —
Не по улице прямой —
Под огнём, по огородам
Под огнём, по огородам
Строка 2839: Строка 3297:
Выбегаешь босиком?..»
Выбегаешь босиком?..»


И слова, и смех, и слезы
И слова, и смех, и слёзы
Всё в одно сольётся тут.
Всё в одно сольётся тут.
И к губам, сухим с мороза,
И к губам, сухим с мороза,
Строка 2867: Строка 3325:
Говорит боец друзьям, —
Говорит боец друзьям, —
Поворачиваться боком
Поворачиваться боком
Да лежать, да мерзнуть нам?
Да лежать, да мёрзнуть нам?


Это я здесь виноватый,
Это я здесь виноватый,
Хата все-таки моя.
Хата всё-таки моя.
А поэтому, ребята, —
А поэтому, ребята, —
Говорит он, — дайте я…
Говорит он, — дайте я…
Строка 2901: Строка 3359:
Лейтенант, его ровесник,
Лейтенант, его ровесник,
Воду пьёт из котелка.
Воду пьёт из котелка.
— Что ж, поскольку житель местный… -
— Что ж, поскольку житель местный…
И мигнул ему слегка. —
И мигнул ему слегка. —


Строка 2909: Строка 3367:
Отвечал ему боец…
Отвечал ему боец…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915-2002]]) ==
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915—2002]]) ==
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
*
'''22 июня''' (1961)  
'''22 июня''' (1961)  
{{#ev:youtubeimg|KFlgfWSc4h8|200|right|Видео (кликабельно) «22 июня», читает Смирнов Владимир}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Строка 2937: Строка 3396:
Поглядите им пристально вслед.
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</poem>
</spoiler>
'''Венчанье''' (1974)
<spoiler>
<poem>
Ни строчки о войне
Нет в книжке у поэта:
Убит он на войне
Под Кингисеппом где-то.
…Лишь строки мирных лет
О девушке, о лете —
А девушки той нет:
Погибла в сорок третьем.
…Могильная трава
Колышется над вами,
Но тихие слова
Прошли сквозь гром и пламя.
От этих мирных слов,
От скромных упований
Протяжней чей-то вздох,
Кому-то жизнь желанней.
Не ждёт вас общий дом,
Не ждут от вас известий,
Но вы вдвоём, вдвоём
В стихах — навеки вместе.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
*
'''1941''' (1941)
'''1941''' (1941)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мяли танки тёплые хлеба,
Мяли танки тёплые хлеба,
Строка 2953: Строка 3443:
Разъярился даже горицвет,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Дерево и то стреляло вслед,
Ночью партизанили кусты
Подымались камни и стога,
И взлетали, как щепа, мосты,
И с востока двинулась пурга,
Ночью партизанили кусты,
И взлетали под ногой мосты,
Била немцев каждая клюка,
Их топила каждая река,
Их закапывал, кряхтя, мороз,
И луна их жгла, как купорос.
Шли с погоста деды и отцы,
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
Пули подавали мертвецы,
И, косматые, как облака,
И косматые, как облака,
Врукопашную пошли века.
В рукопашную пошли века.
Шли солдаты бить и перебить,
Шли солдаты немца колотить,
Как ходили прежде молотить.
Как ходили прежде молотить.
Смерть предстала им не в высоте,
Смерть предстала им не в высоте,
А в крестьянской древней простоте,
Но в крестьянской кровной простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой нам не миновать.
Та, которой раз не миновать.
Затвердело сердце у земли,
Затвердело сердце у земли.
А солдаты шли, и шли, и шли,
А солдаты шли и снова шли.
Шла Урала тёмная руда,
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада,
Шли, гремя, железные стада.
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл глухой, зазубренный топор,
Шёл худой, зазубренный топор,
Шли пустые, тусклые поля,
Шла винтовка, верная сестра.
Шло глухое, смутное ура,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
Шла большая русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Они накинулись, неистовы…''' (1942)
'''«Они накинулись, неистовы…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Они накинулись, неистовы,
Они накинулись, неистовы,
Строка 2985: Строка 3484:
Большая, добрая, сердитая,
Большая, добрая, сердитая,
Как кровь, тепла и солона.
Как кровь, тепла и солона.
*
</poem>
</poem>
'''Белеют мазанки, хотели сжечь их…''' (1943)
</spoiler>
'''«Белеют мазанки, хотели сжечь их…»''' (1943)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Строка 2998: Строка 3498:
Он, умирая, смерть опередил.  
Он, умирая, смерть опередил.  
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== См. также ==
== См. также ==

Текущая версия от 23:20, 14 мая 2023

В этой статье собраны стихи русских поэтов о войне.

Апухтин Алексей Николаевич (1840—1893)

Алексей Апухтин

Солдатская песня о Севастополе (1869)


|^|

Асеев Николай Николаевич (1889—1963)

Николай Асеев

«Надежда» (1943)


Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)

Эдуард Асадов

«День Победы. И в огнях салюта…»

Письмо с фронта


|^|

Ахматова Анна Андреевна (1889—1966)

Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914

«Не бывать тебе в живых…» (1921)

Победителям (1944)


|^|

Ваншенкин Константин Яковлевич (1925—2012)

Константин Ваншенкин

«Земли потрескавшейся корка…» (1952)


|^|

Винокуров Евгений Михайлович (1925—1993)

Евгений Винокуров

Глаза (1944—1957)


|^|

Высоцкий Владимир Семёнович (1938—1980)

Владимир Высоцкий

Братские могилы (1964)

Он не вернулся из боя (1969)


|^|

Гамзатов Расул Гамзатович (1923—2003)

Расул Гамзатов

Журавли


|^|

Гончаров Виктор Михайлович (1920—2001)

Виктор Гончаров

«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…» (1944)


|^|

Гумилёв Николай Степанович (1886—1921)

Николай Гумилёв

Георгий Победоносец

Наступление (1914)


|^|

Дементьев Андрей Дмитриевич (1928—2018)

Андрей Дементьев

Баллада о матери


|^|

Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)

Юлия Друнина

«Я столько раз видала рукопашный…» (1943)

«Я принесла домой с фронтов России…»

Зинка (1944)

Запас прочности

Бинты (1943)

Ты должна!

В бухте (1947)


|^|

Дудин Михаил Александрович (1916—1993)

Михаил Дудин

Соловьи (1942)

Солдатская песня (1954)

И нет безымянных солдат (1969)


|^|

Евтушенко Евгений Александрович (1932—2017)

Евгений Евтушенко

Хотят ли русские войны? (1961)


|^|

Занадворов Владислав Леонидович (1914—1942)

Владислав Занадворов

Война (1942)


|^|

Казакова Римма Фёдоровна (1932—2008)

Римма Казакова

«На фотографии в газете…» (1974)


|^|

Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949)

Василий Лебедев-Кумач

Священная война (24 июня 1941)

Два друга (1943)


|^|

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)

Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)

Бородино (1837)

Поле Бородина (1830—1831)


|^|

Лобода Всеволод Николаевич (1915—1944)

Всеволод Лобода

Погиб товарищ (1944 г. За четыре дня до своей смерти)


|^|

Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964)

Самуил Маршак

«Плакат 1941 года» (1941)

«Победа» (9 мая 1945 года)


Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)

Николай Некрасов

«Внимая ужасам войны…» (1855 или 1856)


|^|

Окуджава Булат Шалвович (1924—1997)

Булат Окуджава

До свиданья, мальчики (1958)


|^|

Ошанин Лев Иванович (1912—1996)

Лев Ошанин

Волжская баллада (1945)

Баллада о Сергее Кускове (1945)


|^|

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960)

Борис Пастернак

Смерть сапёра (1943)

Смелость (1941)

Победитель (1944)


|^|

Поженян Григорий Михайлович (1922—2005)

Григорий Поженян

Ветер с моря (1947)

Июньские дни Нахимова


|^|

Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)

Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.

Война (1821)

«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…» (1820)

Анчар (1828)


|^|

Рождественский Роберт Иванович (1932—1994)

Роберт Рождественский

Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием») (1960)

«На Земле безжалостно маленькой…» (1969)

Баллада о красках (1972)


|^|

Сельвинский Илья Львович (1899—1968)

Илья Сельвинский

Я это видел (1942, Керчь)


|^|

Симонов Константин Михайлович (1915—1979)

Константин Симонов

«Если дорог тебе твой дом…» (1942)

Жди меня (1941)

Танк (1939)

«Майор привёз мальчишку на лафете…» (1941)


|^|

Сурков Алексей Александрович (1899—1983)

Алексей Сурков

В землянке (1941)


|^|

Твардовский Александр Трифонович (1910—1971)

Александр Твардовский

«Я знаю, никакой моей вины…»

«В тот день, когда окончилась война…» (1948)

Дом бойца (1942)


|^|

Шефнер Вадим Сергеевич (1915—2002)

Вадим Шефнер

22 июня (1961)

Венчанье (1974)


|^|

Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967)

Илья Эренбург

1941 (1941)

«Они накинулись, неистовы…» (1942)

«Белеют мазанки, хотели сжечь их…» (1943)


|^|

См. также