Стихи о войне: различия между версиями

Материал из Русского эксперта
Перейти к навигации Перейти к поиску
 
(не показано 49 промежуточных версий 11 участников)
Строка 12: Строка 12:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Шаблон для добавления нового стихотворения (в раздел уже добавленного поэта):
Строка 78: Строка 78:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Асеев''' Николай Николаевич ([[rwp:Асеев, Николай Николаевич|1889—1963]]) ==
[[Файл:Николай Асеев.jpg|thumb|200px|Николай Асеев]]
'''«Надежда» (1943)'''
<spoiler>
<poem>
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь;
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
 
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё, —
 
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
 
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
 
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
 
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
== '''Асадов''' Эдуард Аркадьевич ([[rwp:Асадов, Эдуард Аркадьевич|1923—2004]]) ==
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
[[Файл:Asadov.jpg|thumb|200px|Эдуард Асадов]]
'''День Победы. И в огнях салюта…'''
'''«День Победы. И в огнях салюта…»'''
<spoiler>
<spoiler>
<poem>
<poem>
Строка 107: Строка 145:


И вот так четыре горьких года,
И вот так четыре горьких года,
День за днём… невероятный счет!
День за днём… невероятный счёт!
Ради нашей чести и свободы
Ради нашей чести и свободы
Всё сумел и одолел народ.
Всё сумел и одолел народ.
Строка 191: Строка 229:
За жизнь, за тебя, за родные края
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры …
И пусть между нами сейчас километры…
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
Ты здесь, ты со мною, родная моя!


В холодной ночи, под неласковым небом,
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поёшь
Склонившись, мне тихую песню поёшь
И вместе со мною к далеким победам
И вместе со мною к далёким победам
Солдатской дорогой незримо идёшь.
Солдатской дорогой незримо идёшь.


Строка 206: Строка 244:
</spoiler>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию]]
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
== '''Ахматова''' Анна Андреевна ([[rwp:Ахматова,_Анна_Андреевна|1889—1966]]) ==
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
[[Файл:Olga kardovskaya portret ahmatovoy 1914 szh 16.jpg|thumb|200px|Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914]]
*
'''«Не бывать тебе в живых…»''' (1921)
'''Не бывать тебе в живых…''' (1921)<poem>
<spoiler>
<poem>
Не бывать тебе в живых,
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Со снегу не встать.
Строка 221: Строка 260:
Русская земля.
Русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Победителям''' (1944)
'''Победителям''' (1944)
{{#ev:youtubeimg|8JMmdZS6Z78|200|right|Видео (кликабельно) «Победителям», читает Алла Демидова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Сзади Нарвские были ворота,
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Прямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
«Жизнь свою за други своя»,
Строка 235: Строка 274:
Внуки, братики, сыновья!
Внуки, братики, сыновья!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
== '''Ваншенкин''' Константин Яковлевич ([[rwp:Ваншенкин,_Константин_Яковлевич|1925—2012]]) ==
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
[[Файл:Vanshenkin_Konstantin.jpg|thumb|200px|Константин Ваншенкин]]
*
'''«Земли потрескавшейся корка…»''' (1952)
'''Земли потрескавшейся корка…''' (1952)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|uYCLdidvTxs|200|right|Видео (кликабельно) «Земли потрескавшейся корка…», читает Гоша Куценко}}
<poem>
<poem>
Земли потрескавшейся корка.
Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года…
Война. Далёкие года…
Мой друг мне крикнул:
Мой друг мне крикнул:
— Есть махорка?.
— Есть махорка?.
Строка 280: Строка 320:
Попала в друга моего…
Попала в друга моего…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
== '''Винокуров''' Евгений Михайлович ([[rwp:Винокуров,_Евгений_Михайлович|1925—1993]]) ==
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
[[Файл:Vinokurov_Evgenij.jpg|thumb|200px|Евгений Винокуров]]
*
'''Глаза''' (1944—1957)
'''Глаза''' (1944—1957)
{{#ev:youtubeimg|dKXxUXIjQMo|200|right|Видео (кликабельно) «Глаза», читает Анастасия Субботина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Строка 308: Строка 349:
Голубые глаза.
Голубые глаза.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
== '''Высоцкий''' Владимир Семёнович ([[rwp:Высоцкий,_Владимир_Семёнович|1938—1980]]) ==
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
[[Файл:Vysotskypic.jpg|thumb|200px|Владимир Высоцкий]]
*
'''Братские могилы''' (1964)
'''Братские могилы''' (1964)<poem>
<spoiler>
<poem>
На братских могилах не ставят крестов,
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
И вдовы на них не рыдают,
Строка 334: Строка 378:
Но разве от этого легче?..
Но разве от этого легче?..
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Он не вернулся из боя''' (1969)
'''Он не вернулся из боя''' (1969)
{{#ev:youtubeimg|d_zh92Xv4QI|200|right|Видео (кликабельно) «Он не вернулся из боя», поёт Владимир Высоцкий}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
Строка 355: Строка 399:
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
То, что пусто теперь, — не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Когда он не вернулся из боя.


Строка 373: Строка 417:
Это я не вернулся из боя.
Это я не вернулся из боя.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
== '''Гамзатов''' Расул Гамзатович ([[rwp:Гамзатов,_Расул_Гамзатович|1923—2003]]) ==
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
[[Файл:Gazmatov_Rasul.jpg|thumb|200px|Расул Гамзатов]]
*
'''Журавли'''  
'''Журавли'''  
{{#ev:youtubeimg|8oBkWxtsWCg|200|right|Видео (кликабельно) «Журавли», поёт Александр Малинин}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мне кажется порою, что солдаты,
Мне кажется порою, что солдаты,
Строка 411: Строка 456:
Всех вас, кого оставил на земле.
Всех вас, кого оставил на земле.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
== '''Гончаров''' Виктор Михайлович ([[rwp:Гончаров,_Виктор_Михайлович|1920—2001]]) ==
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
[[Файл:Goncharov_Viktor.jpg|thumb|200px|Виктор Гончаров]]
*
'''«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…»''' (1944)
'''Мне ворон чёрный смерти не пророчил…''' (1944)<poem>
<spoiler>
<poem>
Мне ворон чёрный смерти не пророчил,
Мне ворон чёрный смерти не пророчил,
Но ночь была,
Но ночь была,
Строка 436: Строка 484:
Не обойтись без кирзовых сапог.
Не обойтись без кирзовых сапог.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
== '''Гумилёв''' Николай Степанович ([[rwp:Гумилёв,_Николай_Степанович|1886—1921]]) ==
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
[[Файл:Gumiljov_Nikolaj.jpg|thumb|200px|Николай Гумилёв]]
*
'''Георгий Победоносец'''  
'''Георгий Победоносец'''  
{{#ev:youtubeimg|dhczeitvINU|200|right|Видео (кликабельно) «Георгий Победоносец», читает Константин Хабенский}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Идущие с песней в бой,
Идущие с песней в бой,
Строка 464: Строка 513:
Блеснёт немеркнущий свет!
Блеснёт немеркнущий свет!
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''Наступление''' (1914)
<spoiler>
<poem>
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
 
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.


== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|род. 1928]]) ==
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
 
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
 
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
 
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Дементьев''' Андрей Дмитриевич ([[rwp:Дементьев,_Андрей_Дмитриевич_(поэт)|1928—2018]]) ==
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
[[Файл:Andrey_Dementyev_(poet)_3.jpg|thumb|200px|Андрей Дементьев]]
*
'''Баллада о матери'''  
'''Баллада о матери'''  
{{#ev:youtubeimg|wYNLkqgKmaA|200|right|Видео (кликабельно) «Баллада о матери», поёт Валентина Бирюкова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Постарела мать за тридцать лет,
Постарела мать за тридцать лет,
Строка 520: Строка 604:
Постучится сын её с войны.
Постучится сын её с войны.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
== '''Друнина''' Юлия Владимировна ([[rwp:Друнина,_Юлия_Владимировна|1924—1991]]) ==
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
[[Файл:Drunina.jpg|thumb|200px|Юлия Друнина]]
*
'''«Я столько раз видала рукопашный…»''' (1943)  
'''Я столько раз видала рукопашный…'''  
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|65iRO5lKobM|200|right|Видео (кликабельно) «Я столько раз видала рукопашный…», читает Виктория Исакова}}
<poem>
(1943)<poem>
Я столько раз видала рукопашный,
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Строка 533: Строка 618:
Тот ничего не знает о войне.
Тот ничего не знает о войне.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Я принесла домой с фронтов России…'''  
'''«Я принесла домой с фронтов России…»'''  
{{#ev:youtubeimg|r23knGB31cM|200|right|Видео (кликабельно) «Я принесла домой с фронтов России…», читает Виктория Исакова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Я принесла домой с фронтов России
Я принесла домой с фронтов России
Строка 547: Строка 632:
Я позже не бывала никогда…
Я позже не бывала никогда…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Зинка''' (1944)
'''Зинка''' (1944)
{{#ev:youtubeimg|lvYF6autW7M|200|right|Видео (кликабельно) «Зинка», читает Анастасия Алехина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>


Строка 575: Строка 660:
Беспокойную дочку ждёт…
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.


Отогрелись мы еле-еле.
Отогрелись мы еле-еле.
Строка 607: Строка 692:


— Знаешь, Зинка, я против грусти,
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Но сегодня она не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
Мама, мамка твоя живёт.


У меня есть друзья, любимый,
У меня есть друзья, любимый,
Строка 621: Строка 706:
Чтоб тебя она не ждала?!
Чтоб тебя она не ждала?!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Запас прочности''' <poem>
'''Запас прочности'''
<spoiler>
<poem>
До сих пор не совсем понимаю,
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Как же я, и худа, и мала,
Строка 633: Строка 720:
Вечной прочности вечный запас.
Вечной прочности вечный запас.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Бинты'''  
'''Бинты''' (1943)
{{#ev:youtubeimg|_ejjq7LjOMg|200|right|Видео (кликабельно) «Бинты», читает Анастасия Радькина}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Глаза бойца слезами налиты,
Глаза бойца слезами налиты,
Строка 660: Строка 747:
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Нельзя по книжкам научиться в школе!
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Ты должна!''' <poem>
'''Ты должна!'''
<spoiler>
<poem>
Побледнев,
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
Стиснув зубы до хруста,
Строка 682: Строка 771:
Перед собой,
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
Как почти безнадёжно
«Сестрица!»
«Сестрица!»
Кто-то там,
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит…
Под обстрелом, кричит…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''В бухте''' (1947) <poem>
'''В бухте''' (1947)
<spoiler>
<poem>
Чаек крикливых стая.
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Хмурый морской простор.
Строка 739: Строка 830:
Но веру отнять не могли!
Но веру отнять не могли!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
== '''Дудин''' Михаил Александрович ([[rwp:Дудин, Михаил Александрович|1916—1993]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
[[Файл:RIAN archive 681908 Poet Mikhail Dudin.jpg|thumb|200px|Михаил Дудин]]
*
'''Соловьи''' (1942)
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|xpAD1dBjx1E|200|right|Видео (кликабельно) «Хотят ли русские войны?», читает Екатерина Аристова}}
<poem>
<poem>
Хотят ли русские войны?
О мёртвых мы поговорим потом.
Спросите вы у тишины
Смерть на войне обычна и сурова.
над ширью пашен и полей
И всё-таки мы воздух ловим ртом
и у берёз и тополей.
При гибели товарищей. Ни слова
Спросите вы у тех солдат,
 
что под берёзами лежат,
Не говорим. Не поднимая глаз,
и пусть вам скажут их сыны,
В сырой земле выкапываем яму.
хотят ли русские войны.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо
 
Обветренные скулы сведены.
Триста пятидесятый день войны.
 
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
 
Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,
 
Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошёл с лица,
Потом оно, темнея, каменело.
 
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защёлкал.
 
Потом сильней, входя в горячий пыл,  
Как будто сразу вырвавшись из плена,  
Как будто сразу обо всём забыл,
Высвистывая тонкие колена.
 
Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы ещё едва означась,  
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.


Не только за свою страну
Как время, по траншеям тёк песок.  
солдаты гибли в ту войну,
К воде тянулись корни у обрыва,
а чтобы люди всей земли
И ландыш, приподнявшись на носок,  
спокойно видеть сны могли.
Заглядывал в воронку от разрыва.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Да, мы умеем воевать,
Ещё минута — задымит сирень
но не хотим, чтобы опять
Клубами фиолетового дыма.
солдаты падали в бою
Она пришла обескуражить день.
на землю грустную свою.
Она везде. Она непроходима.
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
Ещё мгновенье — перекосит рот
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
От сердце раздирающего крика.  
*
Но успокойся, посмотри: цветёт,  
'''Война''' (1942)<poem>
Цветёт на минном поле земляника!
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
 
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Лесная яблонь осыпает цвет,  
Это даже не смерть и отвага. Она
Пропитан воздух ландышем и мятой…
В каждой капле находит своё выраженье.
А соловей свистит. Ему в ответ
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
 
Это — боль головная, что ломит висок;
Звенят стрижи. Малиновки поют.
Это — юность моя, что в окопах истлела;
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Раскидан настороженный уют
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Тяжёлым громыхающим снарядом.  
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
<br clear=all>


== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
А мир гремит на сотни верст окрест,  
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
Как будто смерти не бывало места,  
*
Шумит неумолкающий оркестр,  
'''На фотографии в газете…'''
И нет преград для этого оркестра.
{{#ev:youtubeimg|k3E4qbuhBjA|200|right|Видео (кликабельно) «На фотографии в газете…», читает Ольга Прокофьева}}
<poem>
На фотографии в газете
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем —
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Никто не знает их фамилий,
Весь этот лес листом и корнем каждым,  
о них ни песен нет, ни книг.
Ни капли не сочувствуя беде,  
Здесь чей-то сын и чей-то милый
С невероятной, яростною жаждой
и чей-то первый ученик.
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Забыть тот горький год неблизкий
Да, это жизнь. Её живые звенья,
мы никогда бы не смогли.
Её крутой, бурлящий водоём.
По всей России обелиски,
Мы, кажется, забыли на мгновенье
как души, рвутся из земли.
О друге умирающем своём.
…Они прикрыли жизнь собою, —
 
жить начинавшие едва,
Горячий луч последнего рассвета
чтоб было небо голубое,
Едва коснулся острого лица.
была зелёная трава.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.
 
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны.
 
Он не дожил, не долюбил, не допил,
Не доучился, книг не дочитал.  
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.
 
И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлёбываясь в собственной крови,  
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине —
У нас сегодня пели соловьи».
 
И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
 
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
У той поджигородовской берёзы
Ты всмотришься в зелёный водоём.
 
Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.
 
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мёртвых мы поговорим потом.
</poem>
</spoiler>
'''Солдатская песня''' (1954)
<spoiler>
<poem>
Путь далёк у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьётся знамя полковое,
Командиры впереди.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,
    Есть почта полевая.
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
 
Каждый воин, парень бравый,
Смотрит соколом в строю.
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою.  
 
Пусть враги запомнят это:
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо повторим.
 
    Солдаты, в путь, в путь, в путь!
    А для тебя, родная,  
    Есть почта полевая.  
    Прощай! Труба зовёт,
    Солдаты — в поход!
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
'''И нет безымянных солдат''' (1969)
<spoiler>
<poem>
Гремят над землею раскаты.
Идёт за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.
 
Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.
 
В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.
 
Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнаёт старшина.
 
У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.


== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
Одна у нас в жизни Присяга,
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
И Родина тоже одна.
*
Солдатского сердца отвага
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
И верность любви отдана.
<poem>
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Как два различных полюса
Во всём враждебны мы, —
За свет и мир мы боремся,
Они — за царство тьмы.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Не смеют крылья чёрные
Над родиной летать.
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Пойдём ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война!
Встаёт страна огромная,
Встаёт на смертный бой
С фашистской силой тёмною
С проклятою ордой.
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, —
        Идёт война народная,
        Священная война.
</poem>
*
'''Два друга''' (1943) <poem>
Дрались по-геройски, по-русски
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


Они точно братья сроднились,
Летят из далёкого края,
Делили и хлеб и табак,
Как ласточки, письма любви.
И рядом их ленточки вились
Ты вспомни меня, дорогая,
В огне непрерывных атак.
Ты имя мое назови.


В штыки ударяли два друга,
Играют горнисты тревогу.
И смерть отступала сама!
Тревогу горнисты трубят.
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
Уходят солдаты в дорогу.
— Ходи веселей, Кострома!
И нет безымянных солдат.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Евтушенко''' Евгений Александрович ([[rwp:Евтушенко, Евгений Александрович|1932—2017]]) ==
[[Файл:Evtushenko_1.jpg|thumb|200px|Евгений Евтушенко]]
'''Хотят ли русские войны?''' (1961)
<spoiler>
<poem>
Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
над ширью пашен и полей
и у берёз и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под берёзами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.


Но вот под осколком снаряда
Не только за свою страну
Упал паренёк костромской…
солдаты гибли в ту войну,
— Со мною возиться не надо,
а чтобы люди всей земли
Он другу промолвил с тоской.
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.


Я знаю, что больше не встану,
Да, мы умеем воевать,
В глазах беспросветная тьма…
но не хотим, чтобы опять
— О смерти задумал ты рано!
солдаты падали в бою
Ходи веселей, Кострома!
на землю грустную свою.
 
Спросите вы у матерей,
И бережно поднял он друга,
спросите у жены моей,
Но сам застонал и упал.
и вы тогда понять должны,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
хотят ли русские войны.
Товарищ чуть слышно сказал.
 
Теряя сознанье от боли,
Себя подбодряли дружки,
И тихо по снежному полю
К своим доползли моряки.
 
Умолкла свинцовая вьюга,
Пропала смертельная тьма…
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
— Ходи веселей, Кострома!
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
== '''Занадворов''' Владислав Леонидович ([[rwp:Занадворов, Владислав Леонидович|1914—1942]]) ==
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
[[Файл:Zanadvorov.jpg|thumb|200px|Владислав Занадворов]]
*
'''Война''' (1942)
'''Бородино''' (1837)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|9eTbuj_pgBU|200|right|Видео (кликабельно) «Бородино»}}
<poem>
<poem>
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Москва, спалённая пожаром,
Это вовсе не дымное поле сраженья,
      Французу отдана?
Это даже не смерть и отвага. Она
Ведь были ж схватки боевые,
В каждой капле находит своё выраженье.
Да, говорят, ещё какие!
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Недаром помнит вся Россия
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
      Про день Бородина!
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звёзды окопных ночёвок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землёй. И лишь как завершенье
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат
Беззаветная гибель на поле сраженья.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


— Да, были люди в наше время,
== '''Казакова''' Римма Фёдоровна ([[rwp:Казакова,_Римма_Фёдоровна|1932—2008]]) ==
Не то, что нынешнее племя:
[[Файл:Kazakova_Rimma.jpg|thumb|200px|Римма Казакова]]
      Богатыри не вы!
'''«На фотографии в газете…»''' (1974)
Плохая им досталась доля:
<spoiler>
Немногие вернулись с поля…
<poem>
Не будь на то господня воля,
На фотографии в газете
      Не отдали б Москвы!
нечётко изображены
бойцы, ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зелёная трава.


Мы долго молча отступали,
Никто не знает их фамилий,
Досадно было, боя ждали,
о них ни песен нет, ни книг.
      Ворчали старики:
Здесь чей-то сын и чей-то милый
«Что ж мы? на зимние квартиры?
и чей-то первый ученик.
Не смеют, что ли, командиры
Они легли на поле боя,
Чужие изорвать мундиры
жить начинавшие едва.
      О русские штыки?»
И было небо голубое,
была зелёная трава.


И вот нашли большое поле:
Забыть тот горький год неблизкий
Есть разгуляться где на воле!
мы никогда бы не смогли.
      Построили редут.
По всей России обелиски,
У наших ушки на макушке!
как души, рвутся из земли.
Чуть утро осветило пушки
…Они прикрыли жизнь собою, —
И леса синие верхушки —
жить начинавшие едва,
      Французы тут как тут.
чтоб было небо голубое,
была зелёная трава.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Забил заряд я в пушку туго
== '''Лебедев-Кумач''' Василий Иванович ([[rwp:Лебедев-Кумач,_Василий_Иванович|1898—1949]]) ==
И думал: угощу я друга!
[[Файл:Lebedev_Kumach.jpg|thumb|200px|Василий Лебедев-Кумач]]
      Постой-ка, брат мусью!
'''Священная война''' ([http://elib.shpl.ru/ru/nodes/36853-146-24-iyunya#mode/inspect/page/3/zoom/4 24 июня 1941])
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
<spoiler>
Уж мы пойдём ломить стеною,
<poem>
Уж постоим мы головою
Вставай, страна огромная,
      За родину свою!
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!


Два дня мы были в перестрелке.
Как два различных полюса
Что толку в этакой безделке?
Во всём враждебны мы, —
      Мы ждали третий день.
За свет и мир мы боремся,
Повсюду стали слышны речи:
Они — за царство тьмы.
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
      Ночная пала тень.


Прилёг вздремнуть я у лафета,
Пусть ярость благородная
И слышно было до рассвета,
Вскипает, как волна,
      Как ликовал француз.
Идёт война народная,
Но тих был наш бивак открытый:
Священная война!
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.


И только небо засветилось,
Дадим отпор душителям
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Всех пламенных идей,
      Сверкнул за строем строй.
Насильникам, грабителям,
Полковник наш рожден был хватом:
Мучителям людей!
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
      Он спит в земле сырой.


И молвил он, сверкнув очами:
Пусть ярость благородная
«Ребята! не Москва ль за нами?
Вскипает, как волна,
      Умрёмте же под Москвой,
Идёт война народная,
Как наши братья умирали!»
Священная война!
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.


Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Не смеют крылья чёрные
Французы двинулись, как тучи,
Над родиной летать.
      И всё на наш редут.
Поля её просторные
Уланы с пёстрыми значками,
Не смеет враг топтать!
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
      Все побывали тут.


Вам не видать таких сражений!..
Пусть ярость благородная
Носились знамёна, как тени,
Вскипает, как волна,
      В дыму огонь блестел,
Идёт война народная,
Звучал булат, картечь визжала,
Священная война!
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.


Изведал враг в тот день немало,
Гнилой фашистской нечисти
Что значит русский бой удалый,
Загоним пулю в лоб,
      Наш рукопашный бой!..
Отребью человечества
Земля тряслась — как наши груди,
Сколотим крепкий гроб!
Смешались в кучу кони, люди,
 
И залпы тысячи орудий
Пусть ярость благородная
      Слились в протяжный вой…
Вскипает, как волна,
Идёт война народная,
Священная война!


Вот смерклось. Были все готовы
Пойдём ломить всей силою,
Заутра бой затеять новый
Всем сердцем, всей душой
      И до конца стоять…
За землю нашу милую,
Вот затрещали барабаны —
За наш Союз большой.
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать.


Да, были люди в наше время,
Пусть ярость благородная
Могучее, лихое племя:
Вскипает, как волна, —  
      Богатыри не вы.
Идёт война народная,
Плохая им досталась доля:
Священная война!
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
      Не отдали б Москвы!
</poem>
*
'''Поле Бородина''' (1830—1831)<poem>


                      1
Встаёт страна огромная,
Встаёт на смертный бой
С фашистской силой тёмною
С проклятою ордой.


Всю ночь у пушек пролежали
Пусть ярость благородная
Мы без палаток, без огней,
Вскипает, как волна,
Штыки вострили да шептали
Идёт война народная,
Молитву родины своей.
Священная война.
Шумела буря до рассвета;
</poem>
Я, голову подняв с лафета,
</spoiler>
        Товарищу сказал:
'''Два друга''' (1943)
«Брат, слушай песню непогоды:
<spoiler>
Она дика как песнь свободы».
<poem>
Но, вспоминая прежни годы,
Дрались по-геройски, по-русски
        Товарищ не слыхал.
Два друга в пехоте морской:
Один паренёк был калужский,
Другой паренёк — костромской.


                      2
Они точно братья сроднились,
Делили и хлеб и табак,
И рядом их ленточки вились
В огне непрерывных атак.


Пробили зорю барабаны,
В штыки ударяли два друга,
Восток туманный побелел,
И смерть отступала сама!
И от врагов удар нежданый
— А ну-ка, дай жизни, Калуга?
На батарею прилетел.
— Ходи веселей, Кострома!
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
        Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
        Мы в бородинский бой.


                      3
Но вот под осколком снаряда
Упал паренёк костромской…
— Со мною возиться не надо, —
Он другу промолвил с тоской. —
 
Я знаю, что больше не встану, —
В глазах беспросветная тьма…
— О смерти задумал ты рано!
Ходи веселей, Кострома!


Что Чесма, Рымник и Полтава?
И бережно поднял он друга,
Я вспомня леденею весь,
Но сам застонал и упал.
Там души волновала слава,
— А ну-ка… дай жизни, Калуга!
Отчаяние было здесь.
Товарищ чуть слышно сказал.
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
        Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
        Из моего ружья.


                      4
Теряя сознанье от боли,
Себя подбодряли дружки,
И тихо по снежному полю
К своим доползли моряки.


Марш, марш! пошли вперёд, и боле
Умолкла свинцовая вьюга,
Уж я не помню ничего.
Пропала смертельная тьма…
Шесть раз мы уступали поле
— А ну-ка, дай жизни, Калуга!
Врагу и брали у него.
— Ходи веселей, Кострома!
Носились знамёна как тени,
</poem>
Я спорил о могильной сени,
</spoiler>
        В дыму огонь блестел.
<br clear=all>
На пушки конница летала,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
        Гора кровавых тел.


                      5
== '''Лермонтов''' Михаил Юрьевич ([[rwp:Лермонтов,_Михаил_Юрьевич|1814—1841]]) ==
[[Файл:Mikhail lermontov.jpg|thumb|200px|Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)]]
'''Бородино''' (1837)
<spoiler>
<poem>
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!


Живые с мёртвыми сравнялись.
— Да, были люди в наше время,
И ночь холодная пришла,
Не то, что нынешнее племя:
И тех, которые остались,
      Богатыри — не вы!
Густою тьмою развела.
Плохая им досталась доля:
И батареи замолчали,
Немногие вернулись с поля…
И барабаны застучали,
Не будь на то господня воля,
        Противник отступил:
      Не отдали б Москвы!
Но день достался нам дороже!
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.


                      6
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
      Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?»


И крепко, крепко наши спали
И вот нашли большое поле:
Отчизны в роковую ночь.
Есть разгуляться где на воле!
Мои товарищи, вы пали!
      Построили редут.
Но этим не могли помочь.
У наших ушки на макушке!
Однако же в преданьях славы
Чуть утро осветило пушки
Всё громче Рымника, Полтавы
И леса синие верхушки —
        Гремит Бородино.
      Французы тут как тут.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
<br clear=all>


== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
Забил заряд я в пушку туго
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
И думал: угощу я друга!
*
      Постой-ка, брат мусью!
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)<poem>
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Во вражьем стане цели он разведал,
Уж мы пойдём ломить стеною,
Мечтал о встрече с милой над письмом,
Уж постоим мы головою
Читал статью про скорую победу,
      За родину свою!
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
 
Мы с друга окровавленного сняли
Два дня мы были в перестрелке.
Осколком просверлённый партбилет,
Что толку в этакой безделке?
Бумажник, серебристые медали.
      Мы ждали третий день.
А лейтенанту было двадцать лет…
Повсюду стали слышны речи:
Берёт перо, согбен и озабочен,
«Пора добраться до картечи!»
Бумажный демон, писарь полковой.
И вот на поле грозной сечи
О самом страшном пишет покороче
      Ночная пала тень.
Привычною, недрогнувшей рукой.
 
Беду в письмо, выплескивая разом,
Прилёг вздремнуть я у лафета,
Он говорит: «Ведь надо понимать,
И слышно было до рассвета,
Что никакой прочувствованной фразой
      Как ликовал француз.
Нельзя утешить плачущую мать».
Но тих был наш бивак открытый:
Она в слезах утопит своё горе,
Кто кивер чистил весь избитый,
Покуда мы, крещённые огнём,
Кто штык точил, ворча сердито,
Врага утопим в пенящемся море,
      Кусая длинный ус.
На виселицу Гитлера сведём.
 
И женщина инстинктом материнским
И только небо засветилось,
Отыщет сына дальние следы
Всё шумно вдруг зашевелилось,
В Курляндии, под елью исполинской,
      Сверкнул за строем строй.
На скате безымянной высоты
Полковник наш рожден был хватом:
Седая мать увидит изумлённо
Слуга царю, отец солдатам…
На зелени могилы дорогой
Да, жаль его: сражён булатом,
Венок лугов, как яркая корона.
      Он спит в земле сырой.
Возложенный неведомой рукой.
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
От латышей — сынку? сибиряку?
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
Перехлестнёт горячую тоску.
</poem>


== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
И молвил он, сверкнув очами:
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
«Ребята! не Москва ль за нами?
*
      Умрёмте же под Москвой,
'''Внимая ужасам войны…''' (1855 или 1856) <poem>
Как наши братья умирали!»
Внимая ужасам войны,
И умереть мы обещали,
При каждой новой жертве боя
И клятву верности сдержали
Мне жаль не друга, не жены,
      Мы в Бородинский бой.
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
<br clear=all>


== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
Французы двинулись, как тучи,
*
      И всё на наш редут.
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
Уланы с пёстрыми значками,
{{#ev:youtubeimg|L5Y63_89Ir0|200|right|Видео (кликабельно) «До свиданья, мальчики», поёт Булат Окуджава}}
Драгуны с конскими хвостами,
<poem>
Все промелькнули перед нам,
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
      Все побывали тут.
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,


На пороге едва помаячили
Вам не видать таких сражений!..
И ушли за солдатом — солдат…
Носились знамёна, как тени,
До свидания мальчики! Мальчики,
      В дыму огонь блестел,
Постарайтесь вернуться назад
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.


Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Изведал враг в тот день немало,
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Что значит русский бой удалый,
И себя не щадите вы, и всё-таки
      Наш рукопашный бой!..
Постарайтесь вернуться назад.
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой…


Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Вот смерклось. Были все готовы
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Заутра бой затеять новый
Наши девочки платьица белые
      И до конца стоять…
Раздарили сестрёнкам своим.
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать.


Сапоги — ну куда от них денешься?
Да, были люди в наше время,
Да зелёные крылья погон…
Могучее, лихое племя:
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
      Богатыри — не вы.
Мы сведём с ними счёты потом.
Плохая им досталась доля:
 
Немногие вернулись с поля.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Когда б на то не божья воля,
Что идёте войной наугад…
      Не отдали б Москвы!
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</poem>
<br clear=all>
</spoiler>
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
'''Поле Бородина''' (1830—1831)
'''Волжская баллада''' (1945)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
 
Третий год ей земля горяча —
                      1
С той поры как солдатской дорогой войны
 
Муж ушёл, сапогами стуча.
Всю ночь у пушек пролежали
На четвёртом году прибывает пакет.
Мы без палаток, без огней,
Почерк в нём незнаком и суров:
Штыки вострили да шептали
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Молитву родины своей.
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
Шумела буря до рассвета;
Председатель даёт подорожную ей.
Я, голову подняв с лафета,
То надеждой, то горем полна,
        Товарищу сказал:
На другую солдатку оставив детей,
«Брат, слушай песню непогоды:
Едет в город Саратов она.
Она дика как песнь свободы».
А Саратов велик. От дверей до дверей
Но, вспоминая прежни годы,
Как найти в нём родные следы?
        Товарищ не слыхал.
Много раненых братьев, отцов и мужей
 
На покое у волжской воды.
                      2
Наконец её доктор ведёт в тишине
 
По тропинкам больничных ковров.
Пробили зорю барабаны,
И, притихшая, слышит она, как во сне:
Восток туманный побелел,
— Здесь лежит Алексей Ковалёв. —
И от врагов удар нежданый
Нерастраченной нежности женской полна,
На батарею прилетел.
И калеку Наталья ждала,
И вождь сказал перед полками:
Но того, что увидела, даже она
«Ребята, не Москва ль за нами?
Ни понять, ни узнать не могла.
        Умрёмте ж под Москвой,
Он хозяином был её дум и тревог,
Как наши братья умирали»
Запевалой, лихим кузнецом.
И мы погибнуть обещали,
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
И клятву верности сдержали
С перекошенным, серым лицом?
        Мы в бородинский бой.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
 
Повалившись в кровать головой,
                      3
В голос вдруг закричала, завыла она:
 
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Что Чесма, Рымник и Полтава?
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Я вспомня леденею весь,
Что он скажет — безрукий, немой!
Там души волновала слава,
И сурово Наталья глядит на врача:
Отчаяние было здесь.
— Собирайте, он едет домой.
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Не узнать тебе друга былого, жена,
Гром грянул, завизжали пули,
Пусть как память живёт он в дому.
        Перекрестился я.
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она,
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Все втроём поклонитесь ему!
Душа от мщения тряслася,
Причитали соседки над женской судьбой,
И пуля смерти понеслася
Горевал её горем колхоз.
        Из моего ружья.
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
 
И никто не видал её слез…
                      4
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
 
Только вдруг, словно годы назад,
Марш, марш! пошли вперёд, и боле
Под окном раздаются мужские шаги,
Уж я не помню ничего.
Сапоги по ступенькам стучат.
Шесть раз мы уступали поле
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Врагу и брали у него.
Как, склонившись в дверях головой,
Носились знамёна как тени,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
Я спорил о могильной сени,
С перевязанной правой рукой.
        В дыму огонь блестел.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
На пушки конница летала,
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Рука бойцов колоть устала,
Замечает чужие глаза в тишине
И ядрам пролетать мешала
И другого на месте своём.
        Гора кровавых тел.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
 
Но, как был он, в дорожной пыли,
                      5
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
 
Поклонился жене до земли.
Живые с мёртвыми сравнялись.
За великую душу подруге не мстят
И ночь холодная пришла,
И не мучают верной жены.
И тех, которые остались,
А с войны воротился не просто солдат,
Густою тьмою развела.
Не с простой воротился войны.
И батареи замолчали,
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
И барабаны застучали,
Невзначай загляни в этот дом,
        Противник отступил:
Где напротив хозяйки в обеденный час
Но день достался нам дороже! —
Два солдата сидят за столом.
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
        Я голову склонил.
 
                      6
 
И крепко, крепко наши спали
Отчизны в роковую ночь.
Мои товарищи, вы пали!
Но этим не могли помочь.
Однако же в преданьях славы
Всё громче Рымника, Полтавы
        Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
        Изгладится оно.
</poem>
</poem>
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Лобода''' Всеволод Николаевич [http://krkprf.narod.ru/rubriki/poems/18.htm (1915—1944)]==
[[Файл:Loboda_Vsevolod.jpg|thumb|200px|Всеволод Лобода]]
'''Погиб товарищ''' (1944 г. За четыре дня до своей смерти)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Когда командир, чтоб сдержать врага,
Во вражьем стане цели он разведал,
На смерть позвал смельчаков,
Мечтал о встрече с милой над письмом,
Первым из строя на два шага
Читал статью про скорую победу,
Вышел Сергей Кусков.
И вдруг — разрыв, и он упал ничком.
Последний танк в дыму вороном
Мы с друга окровавленного сняли
От его руки запылал,
Осколком просверлённый партбилет,
И, выполнив долг,
Бумажник, серебристые медали.
Под вражьим огнём
А лейтенанту было двадцать лет…
На землю Кусков упал.
Берёт перо, согбен и озабочен,
Посмертно «Героем» его нарекли.
Бумажный демон, писарь полковой.
Но когда спустилась мгла,
О самом страшном пишет покороче
Женщина
Привычною, недрогнувшей рукой.
                в пепле родной земли
Беду в письмо, выплёскивая разом,
Живым его нашла.
Он говорит: «Ведь надо понимать,
От вражьего взгляда укрыла его
Что никакой прочувствованной фразой
Густою лесною тьмой.
Нельзя утешить плачущую мать».
Прохладой летом лечила его,
Она в слезах утопит своё горе,
Теплом лечила зимой.
Покуда мы, крещённые огнём,
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Врага утопим в пенящемся море,
Она зашептала:
На виселицу Гитлера сведём.
                          — Молчи! —
И женщина инстинктом материнским
Тяжкие звуки чужих шагов
Отыщет сына дальние следы
Он услыхал в ночи.
В Курляндии, под елью исполинской,
На дорогах чужого металла звон,
На скате безымянной высоты
Голоса чужие в селе.
Седая мать увидит изумлённо
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
На зелени могилы дорогой
Я на родной земле! —
Венок лугов, как яркая корона.
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
Возложенный неведомой рукой.
И вдруг на все голоса
Блеснут в глазах цветы, ещё живые,
До границы на сотни вёрст кругом
От латышей — сынку? сибиряку?
Зазвенели в ответ леса.
И гордость вспыхнет в сердце и впервые
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Перехлестнёт горячую тоску.
Задрожали враги.
</poem>
Теперь им мерещились по ночам
</spoiler>
Повсюду его шаги.
<br clear=all>
Предатель болтается на столбе,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


Его ловили в густом бору
== '''Маршак''' Самуил Яковлевич ([[rwp:Маршак, Самуил Яковлевич|1887—1964]]) ==
Два отборных полка.
[[Файл:Самуил Маршак.jpg|thumb|200px|Самуил Маршак]]
Его повесили на миру
'''«Плакат 1941 года»''' (1941)
На площади городка.
<spoiler>
Палач, довольный, спешит на ночлег.
<poem>
Но граната летит из кустов.
Ты каждый раз, ложась в постель,
Смеётся поднявшийся человек:
Смотри во тьму окна
«Я — Сергей Кусков».
И помни, что метёт метель
Полк за полком
И что идёт война.
                          за часом час
</poem>
Сровняли полземли.
</spoiler>
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>


== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
'''«Победа»''' (9 мая 1945 года)
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
<spoiler>
*
<poem>
'''Смерть сапёра''' (1943)<poem>
И вот Победа. Столько дней —
Мы время по часам заметили
В промозглой сырости похода,
И кверху поползли по склону.
В горячих мастерских завода,
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
В боях — мы думали о ней!
У края вражьей обороны.


Вот там она, и там, и тут она
В ней всё, что дорого и свято,
Везде, везде, до самой кручи.
Судьба народа, честь страны,
Как паутиною опутана
В ней участь сына, память брата,
Вся проволкою колючей.
Любовь невесты и жены.


Он наших мыслей не подслушивал
Под орудийные раскаты
И не заглядывал нам в душу.
Москва ликует в этот час, —
Он из конюшни вниз обрушивал
Как будто затемненье снято
Свой бешеный огонь по Зуше.
С открытых лиц, счастливых глаз.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>


Прожекторы, как ножки циркуля,
== '''Некрасов''' Николай Алексеевич ([[rwp:Некрасов,_Николай_Алексеевич|1821—1878]]) ==
Лучом вонзались в коновязи.
[[Файл:Николай Некрасов.jpg|thumb|200px|Николай Некрасов]]
Прямые попаданья фыркали
'''«Внимая ужасам войны…»''' (1855 или 1856)
Фонтанами земли и грязи.
<spoiler>
<poem>
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Но чем обстрел дымил багровее,
== '''Окуджава''' Булат Шалвович ([[rwp:Окуджава,_Булат_Шалвович|1924—1997]]) ==
Тем равнодушнее к осколкам,
[[Файл:Булат Окуджава обрезан.jpg|thumb|200px|Булат Окуджава]]
В спокойствии и хладнокровии
'''До свиданья, мальчики''' (1958)
Работали мы тихомолком.
<spoiler>
<poem>
Ах война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,


Со мною были люди смелые.
На пороге едва помаячили
Я знал, что в проволочной чаще
И ушли за солдатом — солдат…
Проходы нужные проделаю
До свидания мальчики! Мальчики,
Для битвы завтра предстоящей.
Постарайтесь вернуться назад


Вдруг одного сапёра ранило.
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Он отползал от вражьих линий,
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
Привстал, и дух от боли заняло,
И себя не щадите вы, и всё-таки
И он упал в густой полыни.
Постарайтесь вернуться назад.


Он приходил в себя урывками,
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Осматривался на пригорке
Вместо свадеб — разлуки и дым.
И щупал место под нашивками
Наши девочки платьица белые
На почерневшей гимнастёрке.
Раздарили сестрёнкам своим.


И думал: глупость, оцарапали,
Сапоги — ну куда от них денешься?
И он отвалит от Казани,
Да зелёные крылья погон…
К жене и детям вверх к Сарапулю,
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
И вновь и вновь терял сознанье.
Мы сведём с ними счёты потом.


Всё в жизни может быть издержано,
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Изведаны все положенья,
Что идёте войной наугад…
Следы любви самоотверженной
До свидания, девочки! Девочки,
Не подлежат уничтоженью.
Постарайтесь вернуться назад.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Хоть землю грыз от боли раненый,
== '''Ошанин''' Лев Иванович ([[rwp:Ошанин, Лев Иванович|1912—1996]]) ==
Но стонами не выдал братьев,
[[Файл:Ошанин_Лев.jpg|thumb|200px|Лев Ошанин]]
Врождённой стойкости крестьянина
'''Волжская баллада''' (1945)
И в обмороке не утратив.
<spoiler>
 
<poem>
Его живым успели вынести.
Третий год у Натальи тяжёлые сны,
Час продышал он через силу.
Третий год ей земля горяча —
Хотя за речкой почва глинистей,
С той поры как солдатской дорогой войны
Там вырыли ему могилу.
Муж ушёл, сапогами стуча.
 
На четвёртом году прибывает пакет.
Когда, убитые потерею,
Почерк в нём незнаком и суров:
К нему сошлись мы на прощанье,
<Он отправлен в саратовский лазарет,
Заговорила артиллерия
Ваш супруг, Алексей Ковалёв>.
В две тысячи своих гортаней.
Председатель даёт подорожную ей.
 
То надеждой, то горем полна,
В часах задвигались колёсики.
На другую солдатку оставив детей,
Проснулись рычаги и шкивы.
Едет в город Саратов она.
К проделанной покойным просеке
А Саратов велик. От дверей до дверей
Шагнула армия прорыва.
Как найти в нём родные следы?
 
Много раненых братьев, отцов и мужей
Сраженье хлынуло в пробоину
На покое у волжской воды.
И выкатилось на равнину,
Наконец её доктор ведёт в тишине
Как входит море в край застроенный,
По тропинкам больничных ковров.
С разбега проломив плотину.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
 
— Здесь лежит Алексей Ковалёв. —
Пехота шла вперёд маршрутами,
Нерастраченной нежности женской полна,
Как их располагал умерший.
И калеку Наталья ждала,
Поздней немногими минутами
Но того, что увидела, даже она
Противник дрогнул у Завершья.
Ни понять, ни узнать не могла.
 
Он хозяином был её дум и тревог,
Он оставлял снарядов штабели,
Запевалой, лихим кузнецом.
Котлы дымящегося супа,
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
Всё, что обозные награбили,
С перекошенным, серым лицом?
Палатки, ящики и трупы.
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
 
Повалившись в кровать головой,
Потом дорогою завещанной
В голос вдруг закричала, завыла она:
Прошло с победами всё войско.
— Где ты, Лёша, соколик ты мой?! —
Края расширившейся трещины
Лишь в глазах у него два горячих луча.
У Криворожья и Пропойска.
Что он скажет — безрукий, немой!
 
И сурово Наталья глядит на врача:
Мы оттого теперь у Гомеля,
— Собирайте, он едет домой.
Что на поляне в полнолунье
Не узнать тебе друга былого, жена,
Своей души не экономили
Пусть как память живёт он в дому.
B пластунском деле накануне.
— Вот спаситель ваш, — детям сказала она, —
 
Все втроём поклонитесь ему!
Жить и сгорать у всех в обычае,
Причитали соседки над женской судьбой,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Горевал её горем колхоз.
Когда ей к свету и величию
Но, как прежде, вставала Наталья с зарёй,
Своею жертвой путь прочертишь.
И никто не видал её слёз…
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Только вдруг, словно годы назад,
Под окном раздаются мужские шаги,
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалёв —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своём.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поня{{Ударение}}в и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Смелость''' (1941)<poem>
'''Баллада о Сергее Кускове''' (1945)
Безымённые герои
<spoiler>
Осаждённых городов,
<poem>
Я вас в сердце сердца скрою,
Когда командир, чтоб сдержать врага,
Ваша доблесть выше слов.
На смерть позвал смельчаков,
 
Первым из строя на два шага
В круглосуточном обстреле,
Вышел Сергей Кусков.
Слыша смерти перекат,
Последний танк в дыму вороном
Вы векам в глаза смотрели
От его руки запылал,
С пригородных баррикад.
И, выполнив долг,
 
Под вражьим огнём
Вы ложились на дороге
На землю Кусков упал.
И у взрытой колеи
Посмертно «Героем» его нарекли.
Спрашивали о подмоге
Но когда спустилась мгла,
И не слышно ль, где свои.
Женщина
 
                в пепле родной земли
А потом, жуя краюху,
Живым его нашла.
По истерзанным полям
От вражьего взгляда укрыла его
Шли вы, не теряя духа,
Густою лесною тьмой.
К обгорелым флигелям.
Прохладой летом лечила его,
 
Теплом лечила зимой.
Вы брались рукой умелой
— Где я? — очнувшись, спросил Кусков.
Не для лести и хвалы,
Она зашептала:
А с холодным знаньем дела
                          — Молчи! —
За ружейные стволы.
Тяжкие звуки чужих шагов
Он услыхал в ночи.
На дорогах чужого металла звон,
Голоса чужие в селе.
— Не мне их бояться!—воскликнул он, —
Я на родной земле! —
Он сойкой свистнул, запел щеглом,
И вдруг на все голоса
До границы на сотни вёрст кругом
Зазвенели в ответ леса.
И в сёлах, прижавшись к русским печам,
Задрожали враги.
Теперь им мерещились по ночам
Повсюду его шаги.
Предатель болтается на столбе,
Мост — на сотни кусков,
Записка в пустой штабной избе:
«Был Сергей Кусков».


И не только жажда мщенья,
Его ловили в густом бору
Но спокойный глаз стрелка,
Два отборных полка.
Как картонные мишени,
Его повесили на миру
Пробивал врагу бока.
На площади городка.
 
Палач, довольный, спешит на ночлег.
Между тем слепое что-то,
Но граната летит из кустов.
Опьяняя и кружа,
Смеётся поднявшийся человек:
Увлекало вас к пролёту
«Я — Сергей Кусков».
Из глухого блиндажа.
Полк за полком
                          за часом час
Сровняли полземли.
Его повесили десять раз
И десять раз сожгли.
Но когда наши части пришли сюда,
Навстречу шёл из лесов
Живой, как огонь, как земля и вода,
Дважды Герой Кусков.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Там в неистовстве наитья
== '''Пастернак''' Борис Леонидович ([[rwp:Пастернак,_Борис_Леонидович|1890—1960]]) ==
Пела буря с двух сторон.
[[Файл:Boris Pasternak in youth.jpg|thumb|200px|Борис Пастернак]]
Ветер вам свистел в прикрытье:
'''Смерть сапёра''' (1943)
Ты от пуль заворожён.
<spoiler>
<poem>
Мы время по часам заметили
И кверху поползли по склону.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.


И тогда, чужие миру,
Вот там она, и там, и тут она
Не причислены к живым,
Везде, везде, до самой кручи.
Вы являлись к командиру
Как паутиною опутана
С предложеньем боевым.
Вся проволкою колючей.


Вам казалось всё пустое!
Он наших мыслей не подслушивал
Лучше, выиграв, уйти,
И не заглядывал нам в душу.
Чем бесславно сгнить в застое
Он из конюшни вниз обрушивал
Или скиснуть взаперти.
Свой бешеный огонь по Зуше.


Так рождался победитель:
Прожекторы, как ножки циркуля,
Вас над пропастью голов
Лучом вонзались в коновязи.
Подвиг уносил в обитель
Прямые попаданья фыркали
Громовержцев и орлов.
Фонтанами земли и грязи.
</poem>
*
'''Победитель''' (1944)
{{#ev:youtubeimg|3ep24UfzgTY|200|right|Видео (кликабельно) «Победитель», читает Виктор Апрыщенко}}
<poem>
Вы помните ещё ту сухость в горле,
Когда, бряцая голой силой зла,
Навстречу нам горланили и пёрли
И осень шагом испытаний шла?


Но правота была такой оградой,
Но чем обстрел дымил багровее,
Которой уступал любой доспех.
Тем равнодушнее к осколкам,
Всё воплотила участь Ленинграда.
В спокойствии и хладнокровии
Стеной стоял он на глазах у всех.
Работали мы тихомолком.


И вот пришло заветное мгновенье:
Со мною были люди смелые.
Он разорвал осадное кольцо.
Я знал, что в проволочной чаще
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
Проходы нужные проделаю
B восторге смотрит на его лицо.
Для битвы завтра предстоящей.


Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Вдруг одного сапёра ранило.
Как входит в цепь легенд его звено!
Он отползал от вражьих линий,
Всё, что возможно на земле и небе,
Привстал, и дух от боли заняло,
Им вынесено и совершено.
И он упал в густой полыни.
</poem>
<br clear=all>


== '''Перов В.''' ==
Он приходил в себя урывками,
*
Осматривался на пригорке
'''Благодарность фронтовая''' (1984 [http://www.rulit.me/books/samolet-uhodit-v-noch-read-378342-10.html])<poem>
И щупал место под нашивками
Полка остатки, как громада,
На почерневшей гимнастёрке.
Гранитно замерли в строю.
Кто здесь в строю, мы все из ада,
Мы и теперь ещё в бою…


…Нам спины ливень сёк свинцовый,
И думал: глупость, оцарапали,
Слепил глаза поток огня,
И он отвалит от Казани,
Но самолет многопудовый
К жене и детям вверх к Сарапулю,
Покорно слушался меня.
И вновь и вновь терял сознанье.


И, нашей яростью повержен,
Всё в жизни может быть издержано,
Разжался танковый кулак!
Изведаны все положенья,
Такой исход был неизбежен,
Следы любви самоотверженной
Ведь бой неправый вёл наш враг…
Не подлежат уничтоженью.


…И командир, он сам из боя,
Хоть землю грыз от боли раненый,
Устало глядя на зарю,
Но стонами не выдал братьев,
Сказал: «Вас меньше стало вдвое,
Врождённой стойкости крестьянина
За бой я всех — благодарю!»
И в обмороке не утратив.


Да, благодарность фронтовая
Его живым успели вынести.
Имеет золота отлив.
Час продышал он через силу.
И пусть лишь в памяти живая,
Хотя за речкой почва глинистей,
Одна — для мёртвых и живых.
Там вырыли ему могилу.


Награды этой незаметной
Когда, убитые потерею,
Не поместишь с медалью в ряд,
К нему сошлись мы на прощанье,
Но блеск отваги беззаветной
Заговорила артиллерия
Все сорок лет хранит солдат!
В две тысячи своих гортаней.
</poem>


== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
В часах задвигались колёсики.
<!--[[Файл:Имя_файла.jpg|thumb|200px|Имя Фамилия]]-->
Проснулись рычаги и шкивы.
*
К проделанной покойным просеке
'''Ветер с моря''' (1947)
Шагнула армия прорыва.
<poem>
 
          Памяти Дмитрия Глухова
Сраженье хлынуло в пробоину
             
И выкатилось на равнину,
1
Как входит море в край застроенный,
С разбега проломив плотину.
 
Пехота шла вперёд маршрутами,
Как их располагал умерший.
Поздней немногими минутами
Противник дрогнул у Завершья.


Был приказ прорваться к Эльтигену
Он оставлял снарядов штабели,
днём
Котлы дымящегося супа,
сквозь строй немецкого заслона.
Всё, что обозные награбили,
Командир сказал, что повезло нам,
Палатки, ящики и трупы.
и поздравил нас.
 
Взбивая пену,
Потом дорогою завещанной
клокотало море.
Прошло с победами всё войско.
На причалах
Края расширившейся трещины
от наката волн качались сваи.
У Криворожья и Пропойска.
Командир сказал, что так бывает, —
 
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Мы оттого теперь у Гомеля,
Шеи пушек вытянулись к югу,
Что на поляне в полнолунье
дрогнули,
Своей души не экономили
качнулись мачты косо —
B пластунском деле накануне.
это реверс выжали матросы,
 
и земля шарахнулась в испуге.
Жить и сгорать у всех в обычае,
В этот день на рейде не клялись мы,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
уходя, вещей не завещали.
Когда ей к свету и величию
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» —
Своею жертвой путь прочертишь.
И велел отправить наши письма.
</poem>
Он стоял, спокойный и угрюмый,
</spoiler>
молчаливый и широкоспинный,
'''Смелость''' (1941)
слушая, как напевает трюмный
<spoiler>
песню про влюблённую рябину.
<poem>
Что он думал?
Безымённые герои
Думал ли о бое,
Осаждённых городов,
что придёт в горячечном ознобе,
Я вас в сердце сердца скрою,
впившись в борт десятками пробоин,
Ваша доблесть выше слов.
в пятнах крови на матросской робе,
 
или, может, видел над собою
В круглосуточном обстреле,
только небо, небо голубое?
Слыша смерти перекат,
Что хотел он?
Вы векам в глаза смотрели
На одном моторе
С пригородных баррикад.
мирно,
 
не рискуя головою,
Вы ложились на дороге
проскочить, не встретив немцев в море,
И у взрытой колеи
потому что море — штормовое?
Спрашивали о подмоге
Или, может, он мечтал у порта
И не слышно ль, где свои.
вдруг увидеть их,
 
чтоб тотчас, с ходу,
А потом, жуя краюху,
стать «гостеприимным» мореходом
По истерзанным полям
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
Шли вы, не теряя духа,
так чтоб флаги с чёрными крестами
К обгорелым флигелям.
падали,
 
линяя под винтами?
Вы брались рукой умелой
…Он был ранен после первых вспышек.
Не для лести и хвалы,
Медленно
А с холодным знаньем дела
по мокрому реглану
За ружейные стволы.
кровь стекала под ноги.
 
Я слышал,
И не только жажда мщенья,
как он приказал:
Но спокойный глаз стрелка,
«Идти тараном!
Как картонные мишени,
По разрывам,
Пробивал врагу бока.
в лоб,
 
врезаясь строем!»
Между тем слепое что-то,
…Немцев было восемь.
Опьяняя и кружа,
Наших — трое.
Увлекало вас к пролёту
Немцы шли на малом.
Из глухого блиндажа.
Мы — на полном.
 
Немцы шли за ветром.
Там в неистовстве наитья
Мы — сквозь волны.
Пела буря с двух сторон.
С ними был их бог.
Ветер вам свистел в прикрытье:
А с нами — сила.
Ты от пуль заворожён.
Он им не помог.
 
А нас носила
И тогда, чужие миру,
Яростная злоба над волнами.
Не причислены к живым,
С немцами был бог.
Вы являлись к командиру
А море — с нами.
С предложеньем боевым.
…Море с нами, — значит, каждым валом
 
нас волна собою прикрывала
Вам казалось всё пустое!
и несла на гребень против ветра.
Лучше, выиграв, уйти,
Ближе,
Чем бесславно сгнить в застое
ближе,
Или скиснуть взаперти.
ближе.
 
С каждым метром
Так рождался победитель:
чаще всплески вражеской картечи.
Вас над пропастью голов
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Подвиг уносил в обитель
и на пушках запекалась краска…
Громовержцев и орлов.
Я не слышал, как по серым каскам
</poem>
звякали визжащие осколки,
</spoiler>
но зато я видел, как умолкли
'''Победитель''' (1944)
пушки на беструбой барже рядом,
<spoiler>
как она, подбитая снарядом,
<poem>
медленно вползала в чёрный выем.
Вы помните ещё ту сухость в горле,
— Море вам оплатит штормовые! —
Когда, бряцая голой силой зла,
Выстрел!
Навстречу нам горланили и пёрли
И куски брони летят, как вата.
И осень шагом испытаний шла?
Выстрел!
И, качнувшись угловато,
переломлен надвое по мостик,
головной отправлен рыбам в гости.
…Немцы отвернули в полумиле.
Немцев подвели плохие нервы.
Мы не гнались…
Мы похоронили
катер № 81-й.
Сняли флаг
и вынесли из рубки
лоцию…
А море штормовало,
Командир сказал:
«Устали руки!» —
и, едва добравшись до штурвала,
на компас взглянул он:
«Порт на румбе!» —
и упал
на мостике
у тумбы.


2
Но правота была такой оградой,
 
Которой уступал любой доспех.
Как запомнить свет звезды падучей,
Всё воплотила участь Ленинграда.
как отыщешь, где она упала?
Стеной стоял он на глазах у всех.
На Тамани,
 
у высокой кручи,
И вот пришло заветное мгновенье:
у подножья пенистого вала,
Он разорвал осадное кольцо.
всем ветрам распахнута навстречу,
И целый мир, столпившись в отдаленьи,
с давних пор стоит одна лачуга.
B восторге смотрит на его лицо.
Там три дня подряд горели свечи,
 
там три дня подряд у тела друга
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
собирались хмурые матросы.
Как входит в цепь легенд его звено!
Стыли волны па причальных сваях.
Всё, что возможно на земле и небе,
На манильских несмоленых тросах
Им вынесено и совершено.
провисала койка подвесная.
</poem>
А на жёсткой флотской парусине
</spoiler>
он лежал,
<br clear=all>
сурово сдвинув брови,
[[#вернуться к содержанию||^|]]
в орденах,
 
в морском мундире синем.
== '''Поженян''' Григорий Михайлович ([[rwp:Поженян, Григорий Михайлович|1922—2005]]) ==
Замирало море в изголовье,
[[Файл:Поженян.jpg|thumb|200px|Григорий Поженян]]
а у ног — гвардейцы…
'''Ветер с моря''' (1947)
Я заметил,
<spoiler>
как качнулась тень на смуглых лицах.
<poem>
Мы молчали.
          Памяти Дмитрия Глухова
Мы пришли проститься
             
молча, перед самым боем.
1
Ветер!
 
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
Был приказ прорваться к Эльтигену
тросами поскрипывая глухо.
днём
И качнулась койка в полусвете,
сквозь строй немецкого заслона.
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
Командир сказал, что повезло нам,
как всегда,
и поздравил нас.
в свой дальний путь обычный,
Взбивая пену,
только что уснувший после боя.
клокотало море.
И закрыл плечами свечи мичман,
На причалах
чтобы свет его не беспокоил,
от наката волн качались сваи.
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
Командир сказал, что так бывает,
Жил, качаясь на волне,
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
и, на волне
Шеи пушек вытянулись к югу,
качаясь,
дрогнули,
ты ушёл в последний рейс.
качнулись мачты косо
Мне тоже,
это реверс выжали матросы,
если только смерти, —
и земля шарахнулась в испуге.
то такой же.
В этот день на рейде не клялись мы,
Мы надели мичманки.
уходя, вещей не завещали.
И руки
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!»
потянулись к козырькам.
И велел отправить наши письма.
Сирена
Он стоял, спокойный и угрюмый,
извещала нас, что поднят «буки» —
молчаливый и широкоспинный,
флаг о выходе туда,
слушая, как напевает трюмный
где пена,
песню про влюблённую рябину.
закружившись в гибельном узоре,
Что он думал?
тонет в белой глубине буруна.
Думал ли о бое,
…Немцы были у Камыш-Буруна.
что придёт в горячечном ознобе,
Их маяк сигналил:
впившись в борт десятками пробоин,
«Ветер с моря!»
в пятнах крови на матросской робе,
</poem>
или, может, видел над собою
'''Июньские дни Нахимова'''
только небо, небо голубое?
<poem>
Что хотел он?
      1. Возвращение
На одном моторе
 
мирно,
Когда в одной ладони —
не рискуя головою,
все дороги.
проскочить, не встретив немцев в море,
И встать на холм
потому что море штормовое?
как дёрнуть за кольцо.
Или, может, он мечтал у порта
И ни моря не властны
вдруг увидеть их,
и ни боги.
чтоб тотчас, с ходу,
И лица всех сошлись в одно лицо.
стать «гостеприимным» мореходом
Когда послушней конь,
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
острее зренье
так чтоб флаги с чёрными крестами
и ни себя не жалко,
падали,
ни коня.
линяя под винтами?
Когда, освобождённый,
…Он был ранен после первых вспышек.
отстраненьем
Медленно
возвысишься
по мокрому реглану
над суетностью дня…
кровь стекала под ноги.
Как горячит
Я слышал,
и как пьянит опасность.
как он приказал:
Но, все свои сомненья погребя,
«Идти тараном!
ты знаешь,
По разрывам,
что живёшь не для себя.
в лоб,
И в этом суть,
врезаясь строем!»
и правота,
…Немцев было восемь.
и ясность.
Наших — трое.
...................................................
Немцы шли на малом.
...................................................
Мы — на полном.
Три ниши
Немцы шли за ветром.
во Владимирском соборе.
Мы — сквозь волны.
Три места в склепе.
С ними был их бог.
Трое лечь могли
А с нами — сила.
под куполом с крестом,
Он им не помог.
над городом,
А нас носила
что всех других дороже.
Яростная злоба над волнами.
Был первым —
С немцами был бог.
Лазарев.
А море — с нами.
Он — первый адмирал —
…Море с нами, — значит, каждым валом
лёг в склепе первым.
нас волна собою прикрывала
— Берегу
и несла на гребень против ветра.
второе место для себя,
Ближе,
сказал Нахимов.
ближе,
Но смерть всевластна.
ближе.
Подданных своих
С каждым метром
смерть убирает
чаще всплески вражеской картечи.
по своим контрактам.
Мы неслись вперёд, в волне по плечи,
Она вершительница
и на пушках запекалась краска…
судеб всех.
Я не слышал, как по серым каскам
Одна она ли только?!
звякали визжащие осколки,
И стал вторым Корнилов.
но зато я видел, как умолкли
Он, кажется мне тоже,
пушки на беструбой барже рядом,
что-то знал.
как она, подбитая снарядом,
Он загодя оставил завещанье,
медленно вползала в чёрный выем.
ранним утром,
Море вам оплатит штормовые! —
часов примерно в семь,
Выстрел!
часы отправил сыну золотые.
И куски брони летят, как вата.
А в полдень
Выстрел!
принял смерть на бастионе.
И, качнувшись угловато,
Не прячась от неё,
переломлен надвое по мостик,
не хоронясь,
головной отправлен рыбам в гости.
с холодною улыбкой
…Немцы отвернули в полумиле.
обреченья…
Немцев подвели плохие нервы.
— Держу я третье место
Мы не гнались…
для себя, — сказал Нахимов.
Мы похоронили
Он ослаб от горя
катер № 81-й.
и не стыдился слёз.
Сняли флаг
Был третьим
и вынесли из рубки
адмирал Истомин.
лоцию…
Опять Малахов,
А море штормовало,
тот же бастион,
Командир сказал:
люнет камчатский,
«Устали руки!» —
тот же вызов жизни.
и, едва добравшись до штурвала,
Что хорониться,
на компас взглянул он:
смерть своё возьмёт, —
«Порт на румбе!»
сказал Нахимов, —
и упал
лягу…
на мостике
в ногах товарищей.
у тумбы.


      2. Предчувствие
2
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''


А он с коня в штыки —
Как запомнить свет звезды падучей,
и нет
как отыщешь, где она упала?
ни неба,
На Тамани,
ни земли,
у высокой кручи,
ни адмиральских эполет.
у подножья пенистого вала,
Лишь хруст костей
всем ветрам распахнута навстречу,
да красный след,
с давних пор стоит одна лачуга.
когда кричат:
Там три дня подряд горели свечи,
— Коли! —
там три дня подряд у тела друга
А он не думал ни о чём,
собирались хмурые матросы.
пришёл ли нет черёд.
Стыли волны па причальных сваях.
Не взвешивал,
На манильских несмоленых тросах
а предпочёл
провисала койка подвесная.
толкнуть тарутинцев плечом
А на жёсткой флотской парусине
и с саблею —
он лежал,
вперёд.
сурово сдвинув брови,
А ковыли давно в крови.
в орденах,
А бог — приди
в морском мундире синем.
и лик яви
Замирало море в изголовье,
в малиновом дыму.
а у ног — гвардейцы…
И нет ни неба,
Я заметил,
ни земли,
как качнулась тень на смуглых лицах.
лишь хруст костей
Мы молчали.
да крик:
Мы пришли проститься
— Коли! —
молча, перед самым боем.
Пощады — никому.
Ветер!
 
Вдруг ворвался с моря свежий ветер,
Накануне сражения
тросами поскрипывая глухо.
явился к Нахимову
И качнулась койка в полусвете,
Данненберг.
и поплыл на койке Дмитрий Глухов,
Извините, — сказал он,
как всегда,
я ещё не был с визитом
в свой дальний путь обычный,
у вас.
только что уснувший после боя.
— Помилуйте,
И закрыл плечами свечи мичман,
ваше высочество,
чтобы свет его не беспокоил,
лучше б
и, шагнув вперёд, сказал, прощаясь:
Сапун-горе
Жил, качаясь на волне,
сделали вы визит…
и, на волне
..............................................
качаясь,
..............................................
ты ушёл в последний рейс.
Итак, другого не дано:
Мне тоже,
пусть всё летит вверх дном.
если только смерти,
Земля виднее
то такой же. —
под конём,
Мы надели мичманки.
трава теплее
И руки
под огнём,
потянулись к козырькам.
нет выхода — так вверх килём.
Сирена
А город…
извещала нас, что поднят «буки» —
Если суждено.
флаг о выходе туда,
Но… только не при нём.
где пена,
Скатилась по небу звезда,
закружившись в гибельном узоре,
двух душ сближала даль.
тонет в белой глубине буруна.
…Немцы были у Камыш-Буруна.
Их маяк сигналил:
«Ветер с моря!»
</poem>
</spoiler>
'''Июньские дни Нахимова'''
<spoiler>
<poem>
      1. Возвращение


Уберегли его тогда,
Когда в одной ладони —
и отодвинулась беда.
все дороги.
Надолго ли?!
И встать на холм —
Едва ль…
как дёрнуть за кольцо.
Близ Малахова кургана
И ни моря не властны
солдат, умирая,
и ни боги.
остановил верхового:
И лица всех сошлись в одно лицо.
— Я не помощи прошу,
Когда послушней конь,
ваше благородие,
острее зренье
я спросить у вас хочу, —
и ни себя не жалко,
верховой склонился
ни коня.
в стременах, —
Когда, освобождённый,
— адмирал Нахимов
отстраненьем
не убит?
возвысишься
Нет.
над суетностью дня…
Слава богу! —
Как горячит
И солдат, перекрестившись,
и как пьянит опасность.
умер…
Но, все свои сомненья погребя,
 
ты знаешь,
      3. Смерть
что живёшь не для себя.
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
И в этом суть,
 
и правота,
В шесть часов пополудни,
и ясность.
вернее, чуть раньше шести,
...................................................
на исходе июня,
...................................................
во вторник,
Три ниши
дня двадцать восьмого,
во Владимирском соборе.
двое: Павел Нахимов
Три места в склепе.
и флаг-офицер Колтовской,
Трое лечь могли
благодушно беседуя
под куполом с крестом,
ехали к Керну
над городом,
верхами.
что всех других дороже.
День клонился к закату,
Был первым
акация властно цвела.
Лазарев.
Сладковато и властно.
Он первый адмирал
Нахимов сказал:
лёг в склепе первым.
— Дело божье.
Берегу
Бог даёт,
второе место для себя,
бог берёт…
сказал Нахимов.
Храбрость — суть
Но смерть всевластна.
постоянство усилий.
Подданных своих
Смерть преследовать нужно,
смерть убирает
чтоб душу от страха спасти.
по своим контрактам.
То, что мы молодцы, — хорошо.
Она — вершительница
И для нас,
судеб всех.
и, пожалуй, для многих.
Одна она ли только?!
И стал вторым Корнилов.
Он, кажется мне тоже,
что-то знал.
Он загодя оставил завещанье,
ранним утром,
часов примерно в семь,
часы отправил сыну золотые.
А в полдень
принял смерть на бастионе.
Не прячась от неё,
не хоронясь,
с холодною улыбкой
обреченья…
— Держу я третье место
для себя, — сказал Нахимов.
Он ослаб от горя
и не стыдился слёз.
Был третьим
адмирал Истомин.
Опять Малахов,
тот же бастион,
люнет камчатский,
тот же вызов жизни.
— Что хорониться,
смерть своё возьмёт, —
сказал Нахимов, —
лягу…
в ногах товарищей.


В шесть часов пополудни,
      2. Предчувствие
вернее, чуть раньше шести,
''(17 июня 1855 года. Малахов курган. Штыковая)''
на исходе июня,
во вторник,
дня двадцать восьмого,
обойдя батарею,
он вышел к вершине холма
и спросил у сигнальщика:
— Сколько нас?
— На суток на четверо…хватит… —
Рядом шлёпнулась пуля,
с шипеньем уткнувшись в мешок.
Он стоял,
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют, —
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


В шесть часов пополудни
А он с коня в штыки —
тайна смерти близка…
и нет
И разгадкою жизни
ни неба,
хлещет кровь из виска.
ни земли,
............................................
ни адмиральских эполет.
............................................
Лишь хруст костей
Когда часы надежды истекли
да красный след,
его по Аполлоновой горе
когда кричат:
до бухты
— Коли! —
донесли товарищи
А он не думал ни о чём,
и положили в шлюпку.
пришёл ли нет черёд.
Буксировали баркасами
Не взвешивал,
и встретили на Графской,
а предпочёл
как живого,
толкнуть тарутинцев плечом
взяв вёсла на валек.
и с саблею —
Потом, неспешно,
вперёд.
двинулись домой.
А ковыли давно в крови.
Из окон дома
А бог — приди
было слышно,
и лик яви
как полковая музыка играла.
в малиновом дыму.
…Гроб его
И нет ни неба,
три флага осенили.
ни земли,
Два адмиральских,
лишь хруст костей
третий — кормовой,
да крик:
пробитый ядрами
— Коли! —
синопскими
Пощады — никому.
с «Марии».


В почётном карауле стояли —
Накануне сражения
семнадцать в ряд.
явился к Нахимову
«Полный ход»
Данненберг.
сыграли барабанщики.
Извините, — сказал он, —
Колокола
я ещё не был с визитом
один, потом другой
у вас.
звонили с Корабельной.
— Помилуйте,
Четырнадцать священников
ваше высочество,
служили панихиду.
лучше б
Приспустили флаги
Сапун-горе
на кораблях.
сделали вы визит…
Весь Севастополь
..............................................
проводил Нахимова
..............................................
в последний путь
Итак, другого не дано:
до склепа,
пусть всё летит вверх дном.
во Владимирскую церковь.
Земля виднее
Там его
под конём,
три адмирала ждали.
трава теплее
Его учитель —
под огнём,
Лазарев,
нет выхода — так вверх килём.
Корнилов
А город…
и Истомин.
Если суждено.
Он сам хотел
Но… только не при нём.
лечь у друзей
Скатилась по небу звезда,
в ногах…
двух душ сближала даль.
</poem>
<br clear=all>


== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
Уберегли его тогда,
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
и отодвинулась беда.
*
Надолго ли?!
'''Война''' (1821)<poem>
Едва ль…
Война! Подъяты наконец,
Близ Малахова кургана
Шумят знамёна бранной чести!
солдат, умирая,
Увижу кровь, увижу праздник мести;
остановил верхового:
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
— Я не помощи прошу,
И сколько сильных впечатлений
ваше благородие,
Для жаждущей души моей!
я спросить у вас хочу, —
Стремленье бурных ополчений,
верховой склонился
Тревоги стана, звук мечей,
в стременах,
И в роковом огне сражений
— адмирал Нахимов
Паденье ратных и вождей!
не убит?
Предметы гордых песнопений
— Нет.
Разбудят мой уснувший гений! —
— Слава богу! —
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
И солдат, перекрестившись,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
умер…
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
 
И смерти грозной ожиданье.
      3. Смерть
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
''(28 июня 1855 года. Корниловский бастион)''
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
 
Венок ли мне двойной достанется на часть,
В шесть часов пополудни,
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
вернее, чуть раньше шести,
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
на исходе июня,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
во вторник,
Воспоминание и брата и друзей,
дня двадцать восьмого,
И мыслей творческих напрасное волненье,
двое: Павел Нахимов
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
и флаг-офицер Колтовской,
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
благодушно беседуя
Ничто не заглушит моих привычных дум?
ехали к Керну
Я таю, жертва злой отравы:
верхами.
Покой бежит меня, нет власти над собой,
День клонился к закату,
И тягостная лень душою овладела…
акация властно цвела.
Что ж медлит ужас боевой?
Сладковато и властно.
Что ж битва первая ещё не закипела?
Нахимов сказал:
</poem>
— Дело божье.
*
Бог даёт,
'''Мне бой знаком — люблю я звук мечей…''' (1820)<poem>
бог берёт…
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
Храбрость — суть
От первых лет поклонник бранной славы,
постоянство усилий.
Люблю войны кровавые забавы,
Смерть преследовать нужно,
И смерти мысль мила душе моей.
чтоб душу от страха спасти.
Во цвете лет свободы верный воин,
То, что мы — молодцы, — хорошо.
Перед собой кто смерти не видал,
И для нас,
Тот полного веселья не вкушал
и, пожалуй, для многих.
И милых жён лобзаний не достоин.</poem>
*
'''Анчар''' (1828)
{{#ev:youtubeimg|l2qJZCxXOEk|200|right|Видео (кликабельно) «Анчар»}}
<poem>
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.


Природа жаждущих степей
В шесть часов пополудни,
Его в день гнева породила
вернее, чуть раньше шести,
И зелень мёртвую ветвей
на исходе июня,
И корни ядом напоила.
во вторник,
 
дня двадцать восьмого,
Яд каплет сквозь его кору,
обойдя батарею,
К полудню растопясь от зною,
он вышел к вершине холма
И застывает ввечеру
и спросил у сигнальщика:
Густой прозрачною смолою.
— Сколько нас?
 
— На суток на четверо… хватит… —
К нёму и птица не летит
Рядом шлёпнулась пуля,
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
с шипеньем уткнувшись в мешок.
На древо смерти набежит
Он стоял,
И мчится прочь, уже тлетворный.
возвышаясь по грудь
над банкетом.
Снова пуля…
— Прицельно стреляют,
сказал.
Керн был бледен.
Нахимов
за подзорной трубой потянулся.
.............................................
— Внизу идёт богослужение
в честь завтрашнего праздника
святых Петра и Павла.
Не желаете послушать? —
спросил Керн.
— Никого не задерживаю-с…
.............................................
На исходе июня,
ах, какая тоска,
он нашёл свою пулю,
так как пулю искал.


И если туча оросит,
В шесть часов пополудни
Блуждая, лист его дремучий,
тайна смерти близка…
С его ветвей, уж ядовит,
И разгадкою жизни
Стекает дождь в песок горючий.
хлещет кровь из виска.
 
............................................
Но человека человек
............................................
Послал к анчару властным взглядом:
Когда часы надежды истекли
И тот послушно в путь потёк
его по Аполлоновой горе
И к утру возвратился с ядом.
до бухты
донесли товарищи
и положили в шлюпку.
Буксировали баркасами
и встретили на Графской,
как живого,
взяв вёсла на валёк.
Потом, неспешно,
двинулись домой.
Из окон дома
было слышно,
как полковая музыка играла.
…Гроб его
три флага осенили.
Два адмиральских,
третий — кормовой,
пробитый ядрами
синопскими
с «Марии».


Принёс он смертную смолу
В почётном карауле стояли —
Да ветвь с увядшими листами,
семнадцать в ряд.
И пот по бледному челу
«Полный ход»
Струился хладными ручьями;
сыграли барабанщики.
 
Колокола —
Принёс — и ослабел и лёг
один, потом другой —
Под сводом шалаша на лыки,
звонили с Корабельной.
И умер бедный раб у ног
Четырнадцать священников
Непобедимого владыки.
служили панихиду.
 
Приспустили флаги
А князь тем ядом напитал
на кораблях.
Свои послушливые стрелы
Весь Севастополь
И с ними гибель разослал
проводил Нахимова
К соседям в чуждые пределы.
в последний путь
до склепа,
во Владимирскую церковь.
Там его
три адмирала ждали.
Его учитель —
Лазарев,
Корнилов
и Истомин.
Он сам хотел
лечь у друзей
в ногах…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
== '''Пушкин''' Александр Сергеевич ([[rwp:Пушкин,_Александр_Сергеевич|1799—1837]]) ==
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
[[Файл:Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827).PNG|thumb|200px|Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.]]
*
'''Война''' (1821)
'''На Земле безжалостно маленькой…''' (1969)
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|DDNLYM6ROIg|200|right|Видео (кликабельно) «На земле безжалостно маленькой…»}}
<poem>
<poem>
На Земле
Война! Подъяты наконец,
    безжалостно маленькой
Шумят знамёна бранной чести!
жил да был человек маленький.
Увижу кровь, увижу праздник мести;
У него была служба маленькая.
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
И маленький очень портфель.
И сколько сильных впечатлений
Получал он зарплату маленькую…
Для жаждущей души моей!
И однажды —
Стремленье бурных ополчений,
прекрасным утром
Тревоги стана, звук мечей,
постучалась к нему в окошко
И в роковом огне сражений
небольшая,
Паденье ратных и вождей!
казалось,
Предметы гордых песнопений
война…
Разбудят мой уснувший гений!
Автомат ему выдали маленький.
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
Сапоги ему выдали маленькие.
Огни врагов, их чуждое взыванье,
Каску выдали маленькую
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
и маленькую —
И смерти грозной ожиданье.
по размерам —
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
шинель.
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
 
Венок ли мне двойной достанется на часть,
…А когда он упал —
Кончину ль тёмную судил мне жребий боёв?
              некрасиво, неправильно,
И всё умрёт со мной: надежды юных дней,
в атакующем крике вывернув рот,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
то на всей земле
Воспоминание и брата и друзей,
            не хватило мрамора,
И мыслей творческих напрасное волненье,
чтобы вырубить парня
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
в полный рост!
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Я таю, жертва злой отравы:
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И тягостная лень душою овладела…
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая ещё не закипела?
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Баллада о красках''' (1972)
'''«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…»''' (1820)
{{#ev:youtubeimg|343AKjFYZG8|200|right|Видео (кликабельно) «Баллада о красках», поют Диана Анкудинова и Мая Егорова}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Был он рыжим,
Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
как из рыжиков рагу.
От первых лет поклонник бранной славы,
Рыжим,
Люблю войны кровавые забавы,
словно апельсины на снегу.
И смерти мысль мила душе моей.
Мать шутила,
Во цвете лет свободы верный воин,
мать весёлою была:
Перед собой кто смерти не видал,
«Я от солнышка сыночка родила…»
Тот полного веселья не вкушал
А другой был чёрным-чёрным у неё.
И милых жён лобзаний не достоин.
Чёрным,
</poem>
будто обгоревшее смолье.
</spoiler>
Хохотала над расспросами она,
'''Анчар''' (1828)
говорила:
<spoiler>
«Слишком ночь была черна!.
<poem>
В сорок первом,
В пустыне чахлой и скупой,
в сорок памятном году
На почве, зноем раскалённой,
прокричали репродукторы беду.
Анчар, как грозный часовой,
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
Стоит — один во всей вселенной.
поклонились маме в пояс.
 
И ушли.
Природа жаждущих степей
Довелось в бою почуять молодым
Его в день гнева породила
рыжий бешеный огонь
И зелень мёртвую ветвей
и чёрный дым,
И корни ядом напоила.
злую зелень застоявшихся полей,
 
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Яд каплет сквозь его кору,
Оба сына, оба-двое, два крыла,
К полудню растопясь от зною,
воевали до победы.
И застывает ввечеру
Мать ждала.
Густой прозрачною смолою.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
<br clear=all>


== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
К нёму и птица не летит
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный
*
На древо смерти набежит
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
И мчится прочь, уже тлетворный.
{{#ev:youtubeimg|ZIt2MgXHH2w|200|right|Видео (кликабельно) «Я это видел», читает Ильнара Надырова}}
<poem>
Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.


Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
И если туча оросит,
Меж нами
Блуждая, лист его дремучий,
    вот этак —
С его ветвей, уж ядовит,
                ров.
Стекает дождь в песок горючий.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.


Нет! Об этом нельзя словами…
Но человека человек
Тут надо рычать! Рыдать!
Послал к анчару властным взглядом:
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
И тот послушно в путь потёк
Заржавленной, как руда.
И к утру возвратился с ядом.


Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Принёс он смертную смолу
Может быть, партизаны? Нет.
Да ветвь с увядшими листами,
Вот лежит лопоухий Колька —
И пот по бледному челу
Ему одиннадцать лет.
Струился хладными ручьями;


Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
Принёс — и ослабел и лёг
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
Под сводом шалаша на лыки,
Ближние станции, ближние села —
И умер бедный раб у ног
Все заложников выслали в ров.
Непобедимого владыки.


Лежат, сидят, всползают на бруствер.
А князь тем ядом напитал
У каждого жест. Удивительно свой!
Свои послушливые стрелы
Зима в мертвеце заморозила чувство,
И с ними гибель разослал
С которым смерть принимал живой,
К соседям в чуждые пределы.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


И трупы бредят, грозят, ненавидят…
== '''Рождественский''' Роберт Иванович ([[rwp:Рождественский,_Роберт_Иванович|1932—1994]]) ==
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
[[Файл:Rozhdestvenskij_Robert.jpg|thumb|200px|Роберт Рождественский]]
В каком бы их ни свалило виде —
'''Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием»)''' (1960)
Глазами, оскалом, шеей, плечами
<spoiler>
Они пререкаются с палачами,
<poem>
Они восклицают: «Не победишь!»
Помните!
Через века,
      через года,
помните!
О тех,
кто уже не придёт
              никогда,
помните!


Парень. Он совсем налегке.
Не плачьте!
Грудь распахнута из протеста.
В горле
Одна нога в худом сапоге,
    сдержите стоны,
Другая сияет лаком протеза.
горькие стоны.
Лёгкий снежок валит и валит…
Памяти
Грудь распахнул молодой инвалид.
    павших
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
          будьте
Поперхнулся. Упал. Застыл.
              достойны!
Но часовым над лежбищем смерти
Вечно
Торчит воткнутый в землю костыль.
достойны!
И ярость мёртвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.


Бабка. Эта погибла стоя,
Хлебом и песней,
Встала из трупов и так умерла.
Мечтой и стихами,
Лицо её, славное и простое,
жизнью
Чёрная судорога свела.
    просторной,
Ветер колышет её отрепье…
каждой секундой,
В левой орбите застыл сургуч,
каждым дыханьем
Но правое око глубоко в небе
будьте
Между разрывами туч.
достойны!
И в этом упреке Деве Пречистой
 
Рушенье веры десятков лет:
Люди!
«Коли на свете живут фашисты,
Покуда сердца
Стало быть, бога нет».
          стучатся,
помните!
Какою
ценой
завоевано счастье, —
пожалуйста,
    помните!
 
Песню свою
        отправляя в полёт, —
помните!
О тех,
кто уже никогда
          не споёт, —
помните!
 
Детям своим
          расскажите о них,
чтоб
запомнили!
Детям
    детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
      бессмертной
              Земли
помните!
К мерцающим звёздам
          ведя корабли,
о погибших
помните!


Рядом истерзанная еврейка.
Встречайте
При ней ребенок. Совсем как во сне.
          трепетную весну,
С какой заботой детская шейка
люди Земли.
Повязана маминым серым кашне…
Убейте
Матери сердцу не изменили:
    войну,
Идя на расстрел, под пулю идя,
прокляните
За час, за полчаса до могилы
войну,
Мать от простуды спасала дитя.
люди Земли!
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги —
И рыжая струйка
            из детского уха
Стекает
      в горсть
              материнской
                        руки.


Как страшно об этом писать. Как жутко.
Мечту пронесите
Но надо. Надо! Пиши!
          через года
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
и жизнью
Ты вымерил низость фашистской души,
наполните!..
Ты осознал во всей её фальши
Но о тех,
«Сентиментальность» пруссацких грез,
кто уже не придёт
Так пусть же
              никогда,
          сквозь их
заклинаю, —
                  голубые
помните!
                        вальсы
</poem>
Торчит материнская эта горсть.
</spoiler>
'''«На Земле безжалостно маленькой…»''' (1969)
<spoiler>
<poem>
На Земле
    безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую…
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война…
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.


Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
…А когда он упал —
Ты за руку их поймал — уличи!
              некрасиво, неправильно,
Ты видишь, как пулею бронебойной
в атакующем крике вывернув рот,
Дробили нас палачи,
то на всей земле
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
            не хватило мрамора,
Пусть зарыдает природа сама,
чтобы вырубить парня
Если
в полный рост!
    всё это
</poem>
          сам ты
</spoiler>
                видел
'''Баллада о красках''' (1972)
И не сошёл с ума.
<spoiler>
 
<poem>
Но молча стою я над страшной могилой.
Был он рыжим,
Что слова? Истлели слова.
как из рыжиков рагу.
Было время — писал я о милой,
Рыжим,
О щёлканье соловья.
словно апельсины на снегу.
 
Мать шутила,
Казалось бы, что в этой теме такого?
мать весёлою была:
Правда? А между тем
«Я от солнышка сыночка родила…»
Попробуй найти настоящее слово
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Даже для этих тем.
Чёрным,
 
будто обгоревшее смольё.
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Хохотала над расспросами она,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
говорила:
Нет, товарищи: этой муки
«Слишком ночь была черна!..»
Не выразит язык.
В сорок первом,
 
в сорок памятном году
Он слишком привычен, поэтому бледен.
прокричали репродукторы беду.
Слишком изящен, поэтому скуп,
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
К неумолимой грамматике сведён
поклонились маме в пояс.
Каждый крик, слетающий с губ.
И ушли.
 
Довелось в бою почуять молодым
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
рыжий бешеный огонь
Из всех племён от древка до древка
и чёрный дым,
И взять от каждого всё человечье,
злую зелень застоявшихся полей,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Оба сына, оба-двое, два крыла,
Эхо нашествий, погромов, резни…
воевали до победы.
Не это ль
Мать ждала.
      наречье
Не гневила,
            муки бездонной
не кляла она судьбу.
    Словам искомым сродни?
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что ещё?
Пьют зелёное вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


Но есть у нас и такая речь,
== '''Сельвинский''' Илья Львович ([[rwp:Сельвинский,_Илья_Львович|1899—1968]]) ==
Которая всяких слов горячее:
[[Файл:Il'ja_Sel'vinskij.jpg|thumb|200px|Илья Сельвинский]]
Врагов осыпает проклятьем картечь.
'''Я это видел''' (1942, Керчь)
Глаголом пророков гремят батареи.
<spoiler>
Вы слышите трубы на рубежах?
<poem>
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Можно не слушать народных сказаний,
Бегут! Но некуда им убежать
Не верить газетным столбцам,
От вашей кровавой могилы.
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.


Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Вот тут дорога. А там вон — взгорье.
Травою взойдите у этих высот.
Меж нами
Кто вас увидел, отныне навеки
    вот этак —
Все ваши раны в душе унесёт.
                ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.


Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Нет! Об этом нельзя словами…
Семь тысяч трупов.
Тут надо рычать! Рыдать!
              Семиты… Славяне…
Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой яме,
Да! Об этом нельзя словами.
Заржавленной, как руда.
Огнём! Только огнём!  
</poem>
<br clear=all>


== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
Может быть, партизаны? Нет.
*
Вот лежит лопоухий Колька —
'''Если дорог тебе твой дом…''' (1942)
Ему одиннадцать лет.
{{#ev:youtubeimg|3SOqSnXfc5Q|200|right|Видео (кликабельно) «Если дорог тебе твой дом…», читает Константин Симонов}}
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;


Если мил тебе бедный сад
Тут вся родня его. Хутор «Весёлый».
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
Весь «Самострой» — сто двадцать дворов
И под липой сто лет назад
Ближние станции, ближние сёла —
В землю вкопанный дедом стол;
Все заложников выслали в ров.
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…


Если мать тебе дорога —
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
Тебя выкормившая грудь,
У каждого жест. Удивительно свой!
Где давно уже нет молока,
Зима в мертвеце заморозила чувство,
Только можно щекой прильнуть;
С которым смерть принимал живой,
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…


Если ты отца не забыл,
И трупы бредят, грозят, ненавидят…
Что качал тебя на руках,
Как митинг, шумит эта мёртвая тишь.
Что хорошим солдатом был
В каком бы их ни свалило виде —
И пропал в карпатских снегах,
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Что погиб за Волгу, за Дон,
Они пререкаются с палачами,
За отчизны твоей судьбу;
Они восклицают: «Не победишь!»
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…


Если ты не хочешь отдать
Парень. Он совсем налегке.
Ту, с которой вдвоём ходил,
Грудь распахнута из протеста.
Ту, что долго поцеловать
Одна нога в худом сапоге,
Ты не смел,— так её любил,
Другая сияет лаком протеза.
Чтоб фашисты её живьём
Лёгкий снежок валит и валит…
Взяли силой, зажав в углу,
Грудь распахнул молодой инвалид.
И распяли её втроём,
Он, видимо, крикнул: «Стреляйте, черти!»
Обнаженную, на полу;
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Чтоб досталось трём этим псам
Но часовым над лежбищем смерти
В стонах, в ненависти, в крови
Торчит воткнутый в землю костыль.
Всё, что свято берёг ты сам
И ярость мёртвого не застыла:
Всею силой мужской любви…
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха её видна далеко.


Если ты фашисту с ружьём
Бабка. Эта погибла стоя,
Не желаешь навек отдать
Встала из трупов и так умерла.
Дом, где жил ты, жену и мать,
Лицо её, славное и простое,
Всё, что родиной мы зовем,—
Чёрная судорога свела.
Знай: никто её не спасет,
Ветер колышет её отрепье…
Если ты её не спасешь;
В левой орбите застыл сургуч,
Знай: никто его не убьет,
Но правое око глубоко в небе
Если ты его не убьешь.
Между разрывами туч.
И пока его не убил,
И в этом упрёке Деве Пречистой
Ты молчи о своей любви,
Рушенье веры десятков лет:
Край, где рос ты, и дом, где жил,
«Коли на свете живут фашисты,
Своей родиной не зови.
Стало быть, бога нет».
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,
Это он, а не ты солдат.


Так убей фашиста, чтоб он,
Рядом истерзанная еврейка.
А не ты на земле лежал,
При ней ребёнок. Совсем как во сне.
Не в твоём дому чтобы стон,
С какой заботой детская шейка
А в его по мертвым стоял.
Повязана маминым серым кашне…
Так хотел он, его вина,—
Матери сердцу не изменили:
Пусть горит его дом, а не твой,
Идя на расстрел, под пулю идя,
И пускай не твоя жена,
За час, за полчаса до могилы
А его пусть будет вдовой.
Мать от простуды спасала дитя.
Пусть исплачется не твоя,
Но даже и смерть для них не разлука:
А его родившая мать,
Невластны теперь над ними враги —
Не твоя, а его семья
И рыжая струйка
Понапрасну пусть будет ждать.
            из детского уха
Так убей же хоть одного!
Стекает
Так убей же его скорей!
      в горсть
Сколько раз увидишь его,
              материнской
Столько раз его и убей!</poem>
                        руки.
*
 
'''Жди меня''' (1941)
Как страшно об этом писать. Как жутко.
{{#ev:youtubeimg|tphScJBD8Ns|200|right|Видео (кликабельно) «Жди меня», читает Сергей Безруков}}
Но надо. Надо! Пиши!
<poem>
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Жди меня, и я вернусь.  
Ты вымерил низость фашистской души,
Только очень жди,  
Ты осознал во всей её фальши
Жди, когда наводят грусть  
«Сентиментальность» пруссацких грез,
Жёлтые дожди,  
Так пусть же
Жди, когда снега метут,  
          сквозь их
Жди, когда жара,  
                  голубые
Жди, когда других не ждут,  
                        вальсы
Позабыв вчера.  
Торчит материнская эта горсть.
Жди, когда из дальних мест  
 
Писем не придёт,  
Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Жди, когда уж надоест  
Ты за руку их поймал — уличи!
Всем, кто вместе ждёт.  
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
    всё это
          сам ты
                видел
И не сошёл с ума.
 
Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время — писал я о милой,
О щёлканье соловья.
 
Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.
 
А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки… глуше варёных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.
 
Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведён
Каждый крик, слетающий с губ.
 
Здесь нужно бы… Нужно созвать бы вече,
Из всех племён от древка до древка
И взять от каждого всё человечье,
Всё, прорвавшееся сквозь века, —
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни…
Не это ль
      наречье
            муки бездонной
    Словам искомым сродни?
 
Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение… Крики… Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.
 
Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесёт.
 
Ров… Поэмой ли скажешь о нём?
Семь тысяч трупов.
              Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами.
Огнём! Только огнём!
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
 
== '''Симонов''' Константин Михайлович ([[rwp:Симонов, Константин Михайлович|1915—1979]]) ==
[[Файл:Bundesarchiv Bild 183-F1019-0039-001, Berlin, Konstantin Simonow.jpg|thumb|200px|Константин Симонов]]
'''«Если дорог тебе твой дом…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нём исхоженные полы;
 
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоём доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
 
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки её,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его бельё
И стелили ему постель…
 
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
 
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так её любил,—
Чтоб фашисты её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём,
Обнажённую, на полу;
Чтоб досталось трём этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Всё, что свято берёг ты сам
Всею силой мужской любви…
 
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовем,—
Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоём дому чтобы стон,
А в его по мёртвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
</poem>
</spoiler>
'''Жди меня''' (1941)
<spoiler>
<poem>
Жди меня, и я вернусь.  
Только очень жди,  
Жди, когда наводят грусть  
Жёлтые дожди,  
Жди, когда снега метут,  
Жди, когда жара,  
Жди, когда других не ждут,  
Позабыв вчера.  
Жди, когда из дальних мест  
Писем не придёт,  
Жди, когда уж надоест  
Всем, кто вместе ждёт.  
 
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
 
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
</poem>
</spoiler>
'''Танк''' (1939)
<spoiler>
<poem>
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.
 
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
 
Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.
 
Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;


Жди меня, и я вернусь,  
Я выкопал его бы, как он есть,
Не желай добра
В пробоинах, в листах железа рваных,
Всем, кто знает наизусть,
Невянущая воинская честь
Что забыть пора.
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,  
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,  
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.  


Жди меня, и я вернусь,  
На постамент взобравшись высоко,
Всем смертям назло.
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Кто не ждал меня, тот пусть
Да, нам далась победа нелегко.
Скажет: — Повезло.
Да, враг был храбр.
Не понять не ждавшим им,  
Тем больше наша слава.
Как среди огня
</poem>
Ожиданием своим
</spoiler>
Ты спасла меня.  
'''«Майор привёз мальчишку на лафете…»''' (1941)
Как я выжил, будем знать
<spoiler>
Только мы с тобой,-
<poem>
Просто ты умела ждать,
Майор привёз мальчишку на лафете.
Как никто другой.</poem>
Погибла мать. Сын не простился с ней.
*
За десять лет на том и этом свете
'''Танк''' (1939)<poem>
Ему зачтутся эти десять дней.
Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.


Но под рукою не было врача,
Его везли из крепости, из Бреста.
И он привстал, от хромоты страдая,
Был исцарапан пулями лафет.
Разбитое железо волоча,
Отцу казалось, что надёжней места
На раненую ногу припадая.
Отныне в мире для ребёнка нет.


Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Отец был ранен, и разбита пушка.
Кругами полз по собственному следу
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
И рухнул, обессилевший от ран,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Купив пехоте трудную победу.
Седой мальчишка на лафете спал.


Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Мы шли ему навстречу из России.
Пришли ещё дымящиеся танки
Проснувшись, он махал войскам рукой…
И сообща решили в глубь земли
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Зарыть его железные останки.
 
Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.
 
Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.
 
Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
 
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
 
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.</poem>
*
'''Майор привёз мальчишку на лафете…''' (1941)
{{#ev:youtubeimg|9bhMqFOy1-A|200|right|Видео (кликабельно) «Майор привёз мальчишку на лафете…», читает Андрей Смоляков}}
<poem>
Майор привёз мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
 
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надёжней места
Отныне в мире для ребенка нет.
 
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
 
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Что я там был и мне пора домой…
Что я там был и мне пора домой…


Строка 2633: Строка 3082:
А там, где отнят у мальчишки он.
А там, где отнят у мальчишки он.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
== '''Сурков''' Алексей Александрович ([[rwp:Сурков,_Алексей_Александрович|1899—1983]]) ==
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
[[Файл:Surkov_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Алексей Сурков]]
*
'''В землянке''' (1941)
'''В землянке''' (1941)<poem>
<spoiler>
<poem>
Бьётся в тесной печурке огонь,
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
На поленьях смола, как слеза,
Строка 2659: Строка 3111:
От твой негасимой любви.
От твой негасимой любви.
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
== '''Твардовский''' Александр Трифонович ([[rwp:Твардовский,_Александр_Трифонович|1910—1971]]) ==
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
[[Файл:Tvardovskij_Aleksandr.jpg|thumb|200px|Александр Твардовский]]
*
'''«Я знаю, никакой моей вины…»'''  
'''Я знаю, никакой моей вины…'''  
<spoiler>
{{#ev:youtubeimg|yw4Qk7yfljM|200|right|Видео (кликабельно) «Я знаю, никакой моей вины», читает Сергей Безруков}}
<poem>
<poem>
Я знаю, никакой моей вины
Я знаю, никакой моей вины
Строка 2674: Строка 3127:
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''В тот день, когда окончилась война…''' (1948)<poem>
'''«В тот день, когда окончилась война…»''' (1948)
<spoiler>
<poem>
В тот день, когда окончилась война
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
Особая для наших душ минута.
Строка 2764: Строка 3219:


Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И слухом их не слышать мир отчасти?
Строка 2771: Строка 3226:
В конце концов у смертного порога,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Их одобренья или их упрёка!


Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Строка 2808: Строка 3263:
Победы и великого прощанья.
Победы и великого прощанья.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Дом бойца''' (1942)<poem>
'''Дом бойца''' (1942)
<spoiler>
<poem>
Столько было за спиною
Столько было за спиною
Городов, местечек, сёл,
Городов, местечек, сёл,
Строка 2815: Строка 3272:
Не заметил, как вошёл.
Не заметил, как вошёл.


Не один вошел — со взводом,
Не один вошёл — со взводом,
Не по улице прямой —
Не по улице прямой —
Под огнём, по огородам
Под огнём, по огородам
Строка 2840: Строка 3297:
Выбегаешь босиком?..»
Выбегаешь босиком?..»


И слова, и смех, и слезы
И слова, и смех, и слёзы
Всё в одно сольётся тут.
Всё в одно сольётся тут.
И к губам, сухим с мороза,
И к губам, сухим с мороза,
Строка 2868: Строка 3325:
Говорит боец друзьям, —
Говорит боец друзьям, —
Поворачиваться боком
Поворачиваться боком
Да лежать, да мерзнуть нам?
Да лежать, да мёрзнуть нам?


Это я здесь виноватый,
Это я здесь виноватый,
Хата все-таки моя.
Хата всё-таки моя.
А поэтому, ребята, —
А поэтому, ребята, —
Говорит он, — дайте я…
Говорит он, — дайте я…
Строка 2902: Строка 3359:
Лейтенант, его ровесник,
Лейтенант, его ровесник,
Воду пьёт из котелка.
Воду пьёт из котелка.
— Что ж, поскольку житель местный… -
— Что ж, поскольку житель местный…
И мигнул ему слегка. —
И мигнул ему слегка. —


Строка 2910: Строка 3367:
Отвечал ему боец…
Отвечал ему боец…
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915-2002]]) ==
== '''Шефнер''' Вадим Сергеевич ([[rwp:Шефнер,_Вадим_Сергеевич|1915—2002]]) ==
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
[[Файл:Shefner_Vadim.jpg|thumb|200px|Вадим Шефнер]]
*
'''22 июня''' (1961)  
'''22 июня''' (1961)  
{{#ev:youtubeimg|KFlgfWSc4h8|200|right|Видео (кликабельно) «22 июня», читает Смирнов Владимир}}
<spoiler>
<poem>
<poem>
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Не танцуйте сегодня, не пойте.
Строка 2938: Строка 3396:
Поглядите им пристально вслед.
Поглядите им пристально вслед.
</poem>
</poem>
</spoiler>
'''Венчанье''' (1974)
<spoiler>
<poem>
Ни строчки о войне
Нет в книжке у поэта:
Убит он на войне
Под Кингисеппом где-то.
…Лишь строки мирных лет
О девушке, о лете —
А девушки той нет:
Погибла в сорок третьем.
…Могильная трава
Колышется над вами,
Но тихие слова
Прошли сквозь гром и пламя.
От этих мирных слов,
От скромных упований
Протяжней чей-то вздох,
Кому-то жизнь желанней.
Не ждёт вас общий дом,
Не ждут от вас известий,
Но вы вдвоём, вдвоём
В стихах — навеки вместе.
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
== '''Эренбург''' Илья Григорьевич ([[rwp:Эренбург, Илья Григорьевич|1891—1967]]) ==
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
[[Файл:Ilya_Ehrenburg_Russian_writer.jpg|thumb|200px|Илья Эренбург]]
*
'''1941''' (1941)
'''1941''' (1941)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Мяли танки тёплые хлеба,
Мяли танки тёплые хлеба,
Строка 2954: Строка 3443:
Разъярился даже горицвет,
Разъярился даже горицвет,
Дерево и то стреляло вслед,
Дерево и то стреляло вслед,
Ночью партизанили кусты
Подымались камни и стога,
И взлетали, как щепа, мосты,
И с востока двинулась пурга,
Ночью партизанили кусты,
И взлетали под ногой мосты,
Била немцев каждая клюка,
Их топила каждая река,
Их закапывал, кряхтя, мороз,
И луна их жгла, как купорос.
Шли с погоста деды и отцы,
Шли с погоста деды и отцы,
Пули подавали мертвецы,
Пули подавали мертвецы,
И, косматые, как облака,
И косматые, как облака,
Врукопашную пошли века.
В рукопашную пошли века.
Шли солдаты бить и перебить,
Шли солдаты немца колотить,
Как ходили прежде молотить.
Как ходили прежде молотить.
Смерть предстала им не в высоте,
Смерть предстала им не в высоте,
А в крестьянской древней простоте,
Но в крестьянской кровной простоте,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, что пригорюнилась, как мать,
Та, которой нам не миновать.
Та, которой раз не миновать.
Затвердело сердце у земли,
Затвердело сердце у земли.
А солдаты шли, и шли, и шли,
А солдаты шли и снова шли.
Шла Урала тёмная руда,
Шла Урала тёмная руда,
Шли, гремя, железные стада,
Шли, гремя, железные стада.
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл Смоленщины дремучий бор,
Шёл глухой, зазубренный топор,
Шёл худой, зазубренный топор,
Шли пустые, тусклые поля,
Шла винтовка, верная сестра.
Шло глухое, смутное ура,
Шли пустые тусклые поля,
Шла большая русская земля.
Шла большая русская земля.
</poem>
</poem>
*
</spoiler>
'''Они накинулись, неистовы…''' (1942)
'''«Они накинулись, неистовы…»''' (1942)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Они накинулись, неистовы,
Они накинулись, неистовы,
Строка 2986: Строка 3484:
Большая, добрая, сердитая,
Большая, добрая, сердитая,
Как кровь, тепла и солона.
Как кровь, тепла и солона.
*
</poem>
</poem>
'''Белеют мазанки, хотели сжечь их…''' (1943)
</spoiler>
'''«Белеют мазанки, хотели сжечь их…»''' (1943)
<spoiler>
<poem>
<poem>
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Строка 2999: Строка 3498:
Он, умирая, смерть опередил.  
Он, умирая, смерть опередил.  
</poem>
</poem>
</spoiler>
<br clear=all>
<br clear=all>
[[#вернуться к содержанию||^|]]


== См. также ==
== См. также ==

Текущая версия от 23:20, 14 мая 2023

В этой статье собраны стихи русских поэтов о войне.

Апухтин Алексей Николаевич (1840—1893)

Алексей Апухтин

Солдатская песня о Севастополе (1869)


|^|

Асеев Николай Николаевич (1889—1963)

Николай Асеев

«Надежда» (1943)


Асадов Эдуард Аркадьевич (1923—2004)

Эдуард Асадов

«День Победы. И в огнях салюта…»

Письмо с фронта


|^|

Ахматова Анна Андреевна (1889—1966)

Анна Ахматова, портрет работы О. Л. Кардовской, 1914

«Не бывать тебе в живых…» (1921)

Победителям (1944)


|^|

Ваншенкин Константин Яковлевич (1925—2012)

Константин Ваншенкин

«Земли потрескавшейся корка…» (1952)


|^|

Винокуров Евгений Михайлович (1925—1993)

Евгений Винокуров

Глаза (1944—1957)


|^|

Высоцкий Владимир Семёнович (1938—1980)

Владимир Высоцкий

Братские могилы (1964)

Он не вернулся из боя (1969)


|^|

Гамзатов Расул Гамзатович (1923—2003)

Расул Гамзатов

Журавли


|^|

Гончаров Виктор Михайлович (1920—2001)

Виктор Гончаров

«Мне ворон чёрный смерти не пророчил…» (1944)


|^|

Гумилёв Николай Степанович (1886—1921)

Николай Гумилёв

Георгий Победоносец

Наступление (1914)


|^|

Дементьев Андрей Дмитриевич (1928—2018)

Андрей Дементьев

Баллада о матери


|^|

Друнина Юлия Владимировна (1924—1991)

Юлия Друнина

«Я столько раз видала рукопашный…» (1943)

«Я принесла домой с фронтов России…»

Зинка (1944)

Запас прочности

Бинты (1943)

Ты должна!

В бухте (1947)


|^|

Дудин Михаил Александрович (1916—1993)

Михаил Дудин

Соловьи (1942)

Солдатская песня (1954)

И нет безымянных солдат (1969)


|^|

Евтушенко Евгений Александрович (1932—2017)

Евгений Евтушенко

Хотят ли русские войны? (1961)


|^|

Занадворов Владислав Леонидович (1914—1942)

Владислав Занадворов

Война (1942)


|^|

Казакова Римма Фёдоровна (1932—2008)

Римма Казакова

«На фотографии в газете…» (1974)


|^|

Лебедев-Кумач Василий Иванович (1898—1949)

Василий Лебедев-Кумач

Священная война (24 июня 1941)

Два друга (1943)


|^|

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841)

Михаил Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. Картина Петра Заболотского (1837)

Бородино (1837)

Поле Бородина (1830—1831)


|^|

Лобода Всеволод Николаевич (1915—1944)

Всеволод Лобода

Погиб товарищ (1944 г. За четыре дня до своей смерти)


|^|

Маршак Самуил Яковлевич (1887—1964)

Самуил Маршак

«Плакат 1941 года» (1941)

«Победа» (9 мая 1945 года)


Некрасов Николай Алексеевич (1821—1878)

Николай Некрасов

«Внимая ужасам войны…» (1855 или 1856)


|^|

Окуджава Булат Шалвович (1924—1997)

Булат Окуджава

До свиданья, мальчики (1958)


|^|

Ошанин Лев Иванович (1912—1996)

Лев Ошанин

Волжская баллада (1945)

Баллада о Сергее Кускове (1945)


|^|

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960)

Борис Пастернак

Смерть сапёра (1943)

Смелость (1941)

Победитель (1944)


|^|

Поженян Григорий Михайлович (1922—2005)

Григорий Поженян

Ветер с моря (1947)

Июньские дни Нахимова


|^|

Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837)

Александр Пушкин, портрет работы О. А. Кипренского.

Война (1821)

«Мне бой знаком — люблю я звук мечей…» (1820)

Анчар (1828)


|^|

Рождественский Роберт Иванович (1932—1994)

Роберт Рождественский

Помните!.. (10-я глава поэмы «Реквием») (1960)

«На Земле безжалостно маленькой…» (1969)

Баллада о красках (1972)


|^|

Сельвинский Илья Львович (1899—1968)

Илья Сельвинский

Я это видел (1942, Керчь)


|^|

Симонов Константин Михайлович (1915—1979)

Константин Симонов

«Если дорог тебе твой дом…» (1942)

Жди меня (1941)

Танк (1939)

«Майор привёз мальчишку на лафете…» (1941)


|^|

Сурков Алексей Александрович (1899—1983)

Алексей Сурков

В землянке (1941)


|^|

Твардовский Александр Трифонович (1910—1971)

Александр Твардовский

«Я знаю, никакой моей вины…»

«В тот день, когда окончилась война…» (1948)

Дом бойца (1942)


|^|

Шефнер Вадим Сергеевич (1915—2002)

Вадим Шефнер

22 июня (1961)

Венчанье (1974)


|^|

Эренбург Илья Григорьевич (1891—1967)

Илья Эренбург

1941 (1941)

«Они накинулись, неистовы…» (1942)

«Белеют мазанки, хотели сжечь их…» (1943)


|^|

См. также